Руки Незваны обвились вокруг его шеи, а дышащие теплом губы почти коснулись губ, когда Белотур наконец опомнился и схватив ее за плечи, с силой оторвал от себя. На лице ее страстное томление мигом сменилось гневом, но тут же перетекло в удивление и обиду.

— Что же ты? — воскликнула она почти с негодованием. — Чем я нехороша? Или ты меня боишься?

— Молод я еще — с Мареной обниматься. — Белотур отступил на шаг. — В свой срок ее никто не минует, да мне еще рано к ней в объятия ложиться. Ты, дева, так хороша, что от радости помереть недолго. А я пока на краду огненную не собираюсь. Батюшке кланяйся.

Он обогнул ее и торопливо пошел дальше по тропе.

— Все равно вам отсюда мимо меня дороги нет! — крикнула она ему вслед. — Мать моя прокляла Огнедеву — не будет ей счастья с князем Аскольдом! И лада в семье не будет, и мужа она потеряет, и детей, и сама сгинет неведомо где! Только я могла тебе помочь — ни у кого другого не хватит сил, чтобы проклятие моей матери одолеть!

— Ты лжешь, ведьма! — Белотур в ярости обернулся, понимая, что эти слова грозят всей его семье большими бедами. — Я тебя убью!

Он бросился вперед, стремясь схватить негодную тварь и свернуть ей шею, но наткнулся лишь на березовый ствол. Обернулся, заглянул за дерево, бросился в одну сторону, в другую — везде были только деревья, длинные и гибкие ветви берез били его по лицу, везде мерещилось движение, будто кто-то скользит за стволами, прячется, то сливается с белой корой, то вновь выходит… Перед глазами мелькало зеленое и белое, мир ехал по кругу. В конце концов Белотур, обессилев, прислонился лбом к березе и вцепился в жесткий ствол — сама земля под ногами покачивалась.

Ведьма исчезла бесследно. Только ее белая рубаха осталась валяться на траве, как сброшенное лебединое оперенье, как ненужный уже знак принадлежности к человеческому миру. Рыча от бессильной ярости, Белотур принялся топтать ее — попадись ему в руки сама Незвана, он растоптал бы и ее. На душе было так плохо, беспокойно и противно, будто он проснулся и обнаружил, что всю ночь проспал в обнимку с трупом. Очень хотелось в баню, точно от объятий Незваны на нем осталась липкая, холодная, вонючая грязь. Но еще хуже другое. Если ее слова о проклятии правда…

О своем приключении Белотур никому рассказывать не стал. Но было ясно: Станила и его сторонники пытаются вбить между ними клинья, разорвать едва зародившийся союз полян и ильменских словен. Или — создать совсем другой союз, в котором Станила, находясь посередине, будет держать в руках и юг и север. Его и впрямь трудно будет обойти. Если он станет врагом, и Аскольду и ладожанам будет мало пользы от родства между собой. Но как с ним не поссориться, если он требует невозможного? Отдавать Станиле невесту, добытую для брата, Белотур никак не собирался.

* * *

На другое утро еще в темноте к Полянским кострам подошел длинноволосый волхв с оберегами на поясе и с посохом в руке. Исполняя вчерашний уговор, его прислал Веледар. Звали волхва Одолень. Это был мужчина средних лет, худощавый, с высоколобым лицом, крупными ладонями и длинными пальцами, с узкой бородой, на конце которой он заплетал несколько косичек с костяными подвесками в виде крошечных, с палец, идольчиков — одни с человечьими головами, другие со звериными. Его посох был сверху донизу покрыт затейливой резьбой, а от ветра его защищала накидка из медведины, носимая мехом вверх, как у всех волхвов, — этим они знаменуют свое промежуточное положение между миром людей и Той Стороной. На груди у него висел маленький кожаный мешочек, в котором хранилась высушенная и заговоренная одолень-трава, помогающая в дальних странствиях. Одолень был истинным сыном Велеса, владыки всех дорог, — и на этом свете, и на том, и между ними. Как почти всякий волхв с Вечевого Поля, он всю жизнь занимался тем, что указывал дорогу проезжающим, оберегал их в пути, служил посредником при любых затруднительных делах, помогал сговориться разноплеменным. Он понимал язык и голяди, и варягов, и даже, по его словам, буртасов, булгар и козар.

Белотур вышел к нему и тут же послал отрока за Званцем. И оба исчезли, Званец и волхв.

* * *

На Вечевом Поле теперь уже оставалось гораздо меньше людей, чем когда поляне и ладожане приехали. Спор двух князей был разрешен, поминальные пиры окончены, и собранное ополчение расходилось. Первыми князь Станислав распустил смолян и полочан, и люди заторопились по домам: хлеб еще не был обмолочен, а раз без войны обошлось, то по хозяйству дел хватает. Кривичи и русы еще оставались, и Радим с дружиной пока не собирался восвояси. Белотур намекал ему, что отец-де заждался, и предлагал уехать вместе, но Радим был намерен покинуть Вечевое Поле не иначе как с молодой женой, а срок его свадьбы теперь целиком и полностью зависел от воли Станилы. А тот делал вид, что еще не принял решения, и Радим страдал от этой неопределенности, хотя старался не подавать виду. Вечера он теперь проводил у Станилы, который водворился на княжьем дворе в Свинеческе, за питьем пива и разговорами засиживаясь за полночь. И там их однажды застала Незвана, ворвавшись в круг света лучин, будто белая лебедь, птица Марены.

— Сидите тут, пиво пьете и беды не чуете! — издевательски воскликнула она, остановившись перед Станилой и уперев руки в бока. Ее многочисленные обереги дрожали и качались, терлись друг о друга, темные распущенные волосы струились по накидке из волчьей шкуры, которую она носила по вечерней прохладе.

— Какой еще беды? — Станила вскинул на нее глаза. — Чего кричишь, сестра? Сядь лучше, выпей с нами во славу Темной Матери!

— Темная Мать за тебя дело делать не станет! А пока ты тут пьянствуешь, брате любезный, Огнедева твоя прочь улетает!

— Куда — улетает? — Станила поднялся, покачнулся, но все же удержался на ногах. — Как?

— А так! Сворачивают стан Белотур и ладожане! Ждешь, что прощаться придут? Ну, жди! Ищи свою невесту потом на орле, на правом крыле!

Незвана действительно видела, как Белотур приказал сворачивать стан: когда совсем стемнело, отроки стали выносить одеяла и кошмы, снимать и складывать шатры. Поклажу носили в лодьи. Не нужна божественная мудрость, чтобы догадаться: Белотур уводит своих людей — прямо сейчас, ночью, чтобы выиграть время, пока Станила не знает об их бегстве!

Услышав о том, что его пытаются обмануть, князь пришел в ярость. Правда, он был так пьян, что из ярости его было больше шума, чем толку. Он приказал поднять и вооружить дружину, спустить лодьи и перекрыть Днепр.

— Что это ты делать задумал, Станислав Велебранович? — обеспокоенно спросил Радим.

— Я собираюсь не дать из меня дурака делать! — рявкнул Станила. — Я сказал, что получу Огнедеву, и я ее получу!

— Но Белотур тебе ее не отдаст!

— Я его и спрашивать не буду!

— Ты не посмеешь! Он мой родич, муж моей сестры! Я не позволю тебе с ним биться! Или бейся с нами обоими!

— Да уж тебя я вовек не побоюсь!

— Стой, княже, уймись! — Воевода Жданец схватил его за плечи. Станила в гневе тут же стряхнул его, но все же немного успокоился. — Не гневи богов, княже! С полянами вражды ищешь, с ладожанами — Перун тебе судья! Но если еще и с радимичами, соседями нашими ближайшими, поссоришься — с кем останемся? На одного князя Всесвята надежды плохие — ему бы с Судиславом плесковским разобраться. Можно же миром дело уладить…

— Как тут миром уладишь, возьми их змеевец![32] Я сказал, что Огнедева будет моя! И никто мне не помешает!

— Огнедеву тебе поляне просто так не отдадут, только разве что всех положишь…

— И положу!

— А ты лучше зятя твоего будущего, княжича Радима, о помощи попроси! — предложил хитрый воевода.

— Это как?

— А вот так. Ты, Радиме, Белотуру родич, вот ты с ним и потолкуй! — Жданец повернулся к парню.

— На своего родича вовек руки не подниму!

— И не поднимай. Но и он на тебя не подымет — а не то жена домой не пустит. Потолкуете как родичи, глядишь, и договоритесь. Не хочет он Огнедеву отдавать — пусть покуда здесь ее оставит, а тем временем князь с ее родней и с Аскольдом киевским договорится.

— Вот мое слово! — Станила в упор посмотрел на Радима. — Привезешь Огнедеву — в тот же день забирай Ольгицу. А не привезешь — она мне самому понадобится. Понял?

Радим только стиснул зубы, развернулся и пошел прочь. Станила выразился яснее некуда: или он раздобудет для него невесту, или лишится своей.

Пока Радим поднимал свою дружину, Станила тоже не терял времени. Его люди спустили лодьи, перегородили Днепр на случай, если Радим не добьется успеха. Сын Заберислава ушел со своей дружиной, кривичи остались ждать.

Ждали почти до рассвета, но все было тихо. Станила уже решил, что пора идти на помощь и так или иначе довести дело до конца, когда вдруг снова появилась Незвана.

— Ждете? — усмехнулась она. — Сети раскинули — кого ловим? Окуней, плотвиц? Вевериц да куниц? Не дождетесь, други дорогие! Они не по Днепру пошли! Они на волок мошнинский ушли! Считай, уже в Соже! А вы тут ждите, ждите!

— Ах, чтоб тебя! А где радимичи?

— За ними потянулись. Но пока лодьи нашли, пока…

— Разворачивай! — закричал Станила, делая знак своим. — Идем к мошнинскому волоку!

Глава 11

Задумав уход с Вечевого Поля, Белотур сразу отказался от мысли просто спуститься по Днепру — для этого пришлось бы не только миновать стан самого Станилы, но еще довольно долго идти через подвластные ему земли. Он предпочел здесь же, у Вечевого Поля, переправиться через Днепр и выйти к Сожу. В этом случае можно было исчезнуть с глаз почти мгновенно. В верхнем течении Сож принадлежал раньше князю Громолюду, а теперь — Станиле, но далее начинались земли радимичей, где, как Белотур надеялся, Станила не посмеет их преследовать. Князь Заберислав не из тех, кто позволяет своевольничать чужим на своей земле, а на поддержку собственного тестя Белотур вполне мог рассчитывать. Спустившись по Сожу, они снова попали бы в Днепр, но уже довольно близко от полянской земли.