Елизавета Дворецкая - Аскольдова невеста

— Приказала дело сделать и назад ворочаться, — произнесла девушка, и это было в первый раз, когда они услышали ее голос на займище.

— Не побила из-за нас?

— Да нет, пихнула только.

— Не пойдешь к ней назад, у нас до утра останешься. Пусть видит, что ты нам понравилась. Иди сюда. — Велем подвинулся и показал ей место между собой и Званцем. — Спи. Домогаться не будем.

— Ну вот… — с шутливым разочарованием протянул Званец.

— Тебя невеста дома дожидается, нечего теперь на чужих девок облизываться, — осадил его Велем. — А мне…

Он хотел сказать, что ему надо с девушкой подружиться, но осекся. Еще задумается: а зачем?

— Так я тебе что, не нравлюсь? — с тревогой и даже обидой спросила Краса.

— Да уж больно ты на мою сестру похожа! — ответил Велем и понял, что это и есть правда. Он искал в Красе сходство с Дивляной, нашел его, успел привыкнуть к мысли, что той предстоит заменить его сестру, занять ее место, и теперь почти видел в Красе еще одну Дивляну. — А я с родной сестрой яриться не могу.

— А где твоя сестра?

— На Вечевом Поле. Скоро увидишь. Да и тоща ты больно, об ребра оцарапаться можно. Вот откормишься немного, чтоб было за что ухватиться, тогда поглядим…

Утром Велем, пока Краса таскала воду от реки, завел с хозяйкой разговор о том, чтобы продать девку. Видно было, что баба колеблется: ей и хотелось избавиться от ненавистной робы, но она боялась, как бы той не стало слишком от этой перемены хорошо!

— А жена-то у тебя что, собой красивая? — пустилась она в расспросы. — Какого роду будет?

Велем с гордостью рассказал, что жена его не просто знатного рода, а княжеских кровей, нрава сурового и решительного (что было чистой правдой), с челядью строга и спуску никому не дает. Это несколько утешило бабу, а когда Велем снял с пояса кошель и высыпал перед ней на стол пригоршню серебряных шелягов, у нее и вовсе глаза разгорелись.

— Коли мужа боишься, так не говори ему, — посоветовал Званец. — Скажи, сбежала девка. А серебро пока прибери. Тебе ли не найти, куда спрятать?

— Да от спрятанного серебра толку-то мало… — заныла баба. Проживая невдалеке от перекрестка больших торговых путей, она знала, как много хороших вещей можно купить на серебро. Да и само его, если снести к кузнецам в Свинеческ, можно обратить в блестящие перстни, заушницы и подвески. Вот невестки от зависти лопнут!

— А ты сделай вот что! — Званец взял ближайший горшок, который Краса уже вымыла, высушила и принесла к печной яме. — Сюда сложи серебро да на берегу схорони в приметном месте. А потом пойдешь белье колотить да и найдешь! Вот, все скажут, счастье привалило! И будешь с богатством и без вины!

— Ой, молодцы, какие же вы, торговые люди, хитрые да мудрые! — Баба растаяла, и ее маленькие глазки уже жмурились в предвкушении будущего счастья. Конечно, прибить девку своей рукой ей очень хотелось, но вернуть промотанное мужем добро хотелось тоже, тем более что медведей опять добыть можно, а серебра в лесу нет! — Никто бы не придумал… А вы вон как ловко…

Принялись торговаться. Баба была не так уж не осведомлена в ценах, тем более что хорошо помнила, во что Добше обошлась покупка. Но от вида серебра, рассыпанного по столу, глаза ее горели, да и упустить выгодную во всех отношениях сделку было бы обидно.

— Другого случая Белее не даст! — соловьем пел Званец. — Мы ее увезем за тридевять земель, тайно, никто ее тут не увидит, не узнает, как ты мужа провела. А не уступишь — маяться тебе с ней еще невесть сколько!

— Ты ж ее чуть голодом не уморила! — негодовал Велем. — Я от нее весь в синяках — не девка, а одни кости! Ее теперь кормить и кормить, пока на что-то путное годна будет! Может, она у тебя хворая какая? А то ведь серебро отдашь, а она и помрет — останусь ни с чем!

— Да уж, нам по нраву такие, чтобы в теле! — Званец изобразил руками нечто округлое и соблазнительное и при этом подмигнул хозяйке, будто намекал, что она сама и есть его мечта. — Да где ж таких взять?

В конце концов сошлись на шестидесяти кунах — двадцать, смягчив бабу лестью и сомнениями в ценности товара, уговорили сбросить. Когда пришла пора собираться, Краса, сложив руки, стояла перед избой, как березка — такая же белая в некрашеной рубашке и почти такая же тонкая.

— А пожитки? — спросил Званец, подходя к ней с двумя оседланными конями в поводу.

— Исподка да оборы — все мои приборы, — ответила она. — Гребнем я старухиным чесалась, а ложка треснула.

Она показала старую изгрызенную ложку с глубокой засаленной трещиной почти до черенка.

Эх… — Велем взял у нее ложку, осмотрел и бросил под ноги. — Сделаю я тебе ложку! Давай залезай!

Обратный путь подгадали так, чтобы приехать на Вечевое Поле ночью. Приобретение отвели в шатер, где спала Дивляна, и там уложили, потеснив Долговицу. Велем очень надеялся, что утром, обнаружив пополнение, девки догадаются не поднимать шума. Самой Красе он строго наказал без позволения не высовывать носа из шатра, и она пообещала сидеть «как мышь под веником».

Выбранный день был уже близок. Волхвы из Велесова святилища привели пару волов, запряженных рало, — на этой самой упряжке старший волхв проводил первую борозду по весне, которую потом кропили кровью жертвенного козла, чтобы привлечь плодородие ко всем нивам племени смолян. Сейчас ему предстояло вспахать тот участок поля, который предназначался для поединка князей и на котором жертвенная кровь должна была пролиться из их ран. Народ в благоговейном, тревожном молчании толпясь вокруг поля, наблюдал, как старший волхв Веледар налегает на рало, а двое его помощников погоняют волов, распевая при этом славу Подземному Хозяину. Все знали, что сегодня из двух князей один уйдет в Закрадный мир, а другой унаследует его земные владения. Здесь были старейшины и ратники, прибывшие из смолянских и кривичских земель, голядь в своих отделанных бронзовыми свитенями шапках, торговцы и кузнецы из Свинеческа, женщины, волоковщики из Катыни и с верховьев Сожа, дружины проезжающих торговцев: словен и варягов. И при виде этой толпы, собравшейся на перекрестке земных дорог, невольно думалось, что здесь решается судьба не клочка земли в верхнем течении Днепра, а всех тех стран, куда открывается путь с Вечевого Поля.

Сами Громолюд и Станила появились только потом, когда пришла пора приносить жертвы Перуну. Жрецом Перуна был сам Громолюд, а со стороны кривичей жертву приносил воевода Жданец.

возглашал Громолюд, призывая Отца Громов защитить его от злой ворожбы, и смоляне громко отвечали:

— Слава! Слава!

До Дивляны, сидевшей в своем шатре в самом дальнем углу за опущенным пологом, долетали эти крики, и только по ним она могла знать, что происходит. От обиды и досады она сжимала кулаки, кусала губы и чуть не плакала. На следующий день после своего приезда Велем «порадовал» ее сообщением, что на принесение треб и поединок она не пойдет!

— Нечего тебе туда ходить, чай не игрища, — сказал он, а на лице стоявшего рядом Белотура отражалось полное согласие и поддержка. — Зря я, что ли, девку покупал, шестьдесят кун отдал! Она вместо тебя пойдет. Под паволокой не видно, вот и проверим, не догадается ли кто.

— Как это — не пойду? — опешила Дивляна.

— В шатре останешься! А пойдет она! — Велем кивнул на Красу, которая пристроилась тут же в углу на овчине и внимательно за ними наблюдала. — Оденем, как тебя, паволокой накроем — и вперед. А ты сиди и носа не высовывай.

Напрасно Дивляна спорила и возмущалась. Велем и Белотур полностью сходились в том, что ей следует поберечь себя в такой важный и опасный день, а когда они были между собой согласны, у нее не оставалось надежды их переспорить. В чем бы другом — еще ладно, но когда речь шла о безопасности Огнедевы, оба они превращались в неприступные скалы.

— Так вот зачем… — пробормотала Краса. — Вот отчего ты говорил… что я на твою сестру похожа. И чтобы я за нее…

За несколько дней Краса совсем ожила. Синяк сошел, лицо уже несколько округлилось: Велем приказал кормить ее день и ночь, чтобы побыстрее стала на человека похожа, а не на лихоимку-весенницу. Долговица тщательно расчесала ей волосы, вымыла их отваром травок, и коса заблестела, как начищенная медь. Но даже сильнее, чем еда и покой, на нее действовало сознание, что она находится почти среди своих. С Кунотой, Разумеется, они были знакомы всю жизнь, поскольку выросли в одном маленьком городке, где все знали друг друга. И хотя она по-прежнему оставалась робой, принадлежащей теперь уже Велему, обращались с ней совсем иначе. Оставшись после разорения Вал-города сиротой, не имея позади почти ничего, к чему хотелось бы вернуться, она уже прикипела душой к Велему и его окружению и готова была ехать с ними хоть в Киев, хоть куда.

За прошедшие дни она все больше дивилась, для чего Велем ее купил: спать с ней он не собирался и другим запретил к ней близко подходить, работой ее тоже не нагружали, вообще не выпускали из шатра, только в темноте до нужной ямы, а для услуг Велемова сестра уже имела трех челядинок. Но не из доброты же чужой человек истратил на нее шестьдесят кун!

— Да, мне надо, чтобы ты на люди иногда выходила за нее, — подтвердил Велем. — Но зато и я буду беречь тебя, как сестру. Если обойдется все, замуж тебя выдам в Киеве как вольную и приданое дам. А если пропадем, то сперва я, потом ты, а уж потом она. — Он показал глазами на Дивляну. — Она тут важнее всех: и тебя, и меня, и даже его. — Он перевел взгляд на Белотура. — Она — богиня, Огнедева. Считай, что она тебя с Добшиного займища освободила, а не я. И нужно только, чтобы ты вместо нее под паволокой постояла. Разве так уж велик труд?