Она взглянула на Ольгицу — та по-прежнему стояла на коленях, руками упираясь в мох, и тяжело дышала. Ее белое головное покрывало размоталось, из-под него свесились прядки светлых волос. Кругом сплошным строем стояли ели, и Дивляна уже не помнила, с какой стороны они прибежали. Поэтому села рядом с Ольгицей и постаралась перевести дух.

— Куда теперь? — выговорила она, наконец. — Ты что-нибудь понимаешь?

Та тяжело кивнула.

— Ты… кто? — с мучительным усилием произнесла Ольгица, судорожно сглатывая, будто ее сейчас стошнит. Глядя на это, Дивляна тоже почувствовала приступ тошноты и поспешно отвернулась.

— Огнедева, — устало ответила она. — Сошла с небес тебя спасти. Ты же Ольгица, сестра Ольгимонта?

— Альгис? — Женщина взглянула на нее уже более осмысленно. — Ты… Он… где?

— Где-то там. — Дивляна неопределенно махнула на лес. — Мы пришли за тобой. То есть мы не знали, что ты здесь, но надеялись. Надо выбираться. Ты знаешь, куда идти?

— Вроде… — Ольгица огляделась, еще сидя на земле. — Может быть. Я плохо… мало бывала в лесу. Только с другими женами… Видать… туда. А мы можно идти назад?

Она говорила по-словенски с запинками, словно позабыла родной язык за два года среди чужого племени.

— Кто?

— Мой брат. И… другие люди. — Дивляна мельком вспомнила Белотура, который, конечно, не менее Велема встревожится, обнаружив, что она пропала во время сражения. — Пойдем куда-нибудь. Обратно на ту поляну.

— Не знаю. — Ольгица с трудом встала, опираясь на руки. — Была там два раза. Найду или нет? Давай искать.

Дивляна отряхнула одежду, выбрала какие-то колючие мелкие веточки из косы, и они пошли. Ольгица брела неуверенно, часто озиралась, но явно наугад — никаких тропинок нигде не виднелось, да если бы они и были, то быстро густеющая темнота не дала бы их разглядеть.

Поднялся ветер. Старые ели все так же стояли стеной, и казалось, будто за каждой из молодых елочек кто-то прячется, так что при любом шевелении зеленых лап Дивляна и Ольгица дружно вздрагивали и шарахались в сторону, будто косули. Сердце сжимал страх — Дивляна осознала, что очутилась почти одна в глуши совершенно незнакомых лесов, в угодьях враждебного племени, где бродит страшно злая на нее дочь Марены, хозяйка волков!

— Что это за женщина? — шепотом спросила она Ольгицу, взяв ту за руку, чтобы не потерять. — Ну, которая… с волками…

— Это она, — выразительно шепнула Ольгица, не желая называть имя хозяйки волков, и Дивляна понимала почему. — Очень сильная колдунья. Пришла от князя Станилы. Он обещал помогать, чтобы род Наурине получил права на волок, а они за это дадут ему мужчин в войско. И она заколдовала людей… наслала порчу на какую-то старую женщину, я не знаю… Они хотели взять их под свою власть… других людей… живут далеко.

— И твоего брата тоже.

— Но он жив? — Ольгица с беспокойством повернулась к ней. — Я знала, что Жиргас поедет ему навстречу. Я сделала ему пояс… думала, Альгис увидит…

— Когда пришли на поляну — был жив. Теперь не знаю. Я тебе потом расскажу… — Дивляна все оглядывалась, надеясь найти хоть какой-то выход, но вокруг была тьма, в которой они едва различали отдельные деревья.

Каждый шаг давался все труднее. Дивляна чувствовала себя такой усталой, будто ходила по лесу дня три без отдыха, но хуже всего был страх: он сжимал сердце все сильнее, пригибал к земле, и уже казалось, что если они сейчас же не найдут выход из этой тьмы, то она убьет их сама по себе. Дивляна сжимала зубы, изо всех сил крепилась, свободной рукой трогая то солонокрес на поясе, то бусину-глазок на шее, веря, что княж-трава и подарок Ильмерь-озера дадут ей сил пройти через эту тьму.

— Смотри, огонь, — вдруг шепнула Ольгица.

Дивляна повернулась и действительно заметила за деревьями тусклый огонек. Он висел довольно высоко и не походил на разложенный, на земле костер, а к тому же был совсем маленьким.

— Что это?

— Не знаю.

Они постояли в нерешительности: огонек мог быть блуждающим духом, лешим, кем угодно. Но он горел ровно, теплый рыжеватый отблеск манил, и девушки робко двинулись вперед. Огонек не исчез, наоборот, налился силой, и шагов через десять они почти уперлись в бревенчатую стену! Огонек лучины горел за отволоченным окошком, а саму избушку в темноте не удавалось разглядеть, но ясно было, что она стоит прямо посреди леса — стволы елей теснились вплотную к стене и тяжелые лапы почти заглядывали в крошечное окошко.

— Кто здесь живет? — Дивляна сжала руку Ольгицы.

— Я не знаю… — шепнула та.

И вдруг за их спинами раздался волчий вой.

— Идите сюда скорее! — сказал кто-то совсем рядом.

Голос был мужской, незнакомый, и прозвучал он так неожиданно, что обе девушки сильно вздрогнули и вцепились друг в друга. Обернувшись, они увидели в нескольких шагах от себя старика — уже седого, невысокого ростом, с какой-то шкурой на плечах и с факелом в руке.

— Я вас искать вышел, а лучинку в оконце оставил — думал, увидят, сами дорогу найдут, — продолжал он. — Ступайте в избу скорее, а не то по следу явится…

Кто явится, он не уточнил, но они сразу подумали только об одном. Она придет. Старик открыл дверь и посветил факелом, чтобы они увидели порог. И Ольгица первой шагнула к двери, потянула за собой Дивляну, пытавшуюся найти ответ на вопросы, что это за старик и почему он говорит так, будто заранее знал о них и ждал!

— Кто это? — шепнула она, в темных тесных сенях почти уткнувшись в спину Ольгицы.

— Белый Старик, — ответила та.

— Ты знаешь его?

— Все знают. Только я раньше не видела.

— Он нас не выдаст?

— Как знать…

— Но он не из родичей Норини? — спросила Дивляна, только тут отметив про себя, что старик заговорил с ними на словенском языке, а значит, едва ли он из голяди.

Тем временем они оказались внутри. Избушка была крошечная — на одного жильца — с печкой в углу, столом да парой лавок. Под балками висели пучки трав, и знакомый запах вдруг успокоил Дивляну, напомнил о бабке Радогневе и наполнил чувством безопасности.

— Вспомнила бабку? — Старик усмехнулся, будто услышал ее мысли. — Она меня и послала за вами. Присмотреть просила и укрыть, если надо.

— Кто?

— Твоя бабка.

— Но она… — ошарашенная Дивляна хотела сказать «умерла», но не успела, подумав, что даже будь Радогнева Любшанка Жива, что и каким образом могло связывать ее с этим стариком, живущим за пятнадцать дней пути от Ладоги!

— И что с того? — Старик снова усмехнулся, отвечая разом на оба эти соображения. У Дивляны волосы на голове шевельнулись: для существа, которое так улыбается, препятствием не будет ни расстояние, ни даже грань Того и Этого Света.

— Располагайтесь. — Он кивнул им на лавку и даже покрыл ее какой-то шкурой. — Хлебушка? — На столе лежала половинка каравая в рушнике, и он откинул верхний край. — А вот я вам и травки заварил — выпьете, жуть отпустит.

Он снял с печки горшок, и Дивляна вдохнула запах отвара: мяун-корень, цветки нивяницы, листья мяты — такой же делала бабка Радуша.

— Здесь безопасно. — Старик задвинул заслонку на оконце. — А утром я вас к вашим провожу. Тут недалеко. Это она вас заморочила, не хотела из леса выпускать.

Он отрезал несколько ломтей от каравая, подвинул к ним миску — в ней оказался мед. Ольгица первой взялась за угощение — ей не давали есть с самого утра.

— Думала, на этом свете уже и куска хлеба не увижу, — пробормотала она.

— О боги! — Дивляна оперлась руками о стол и опустила на них голову. — Если бы чуть позже… ты бы уже была…

— Я бы уже с дедом Боровидом разговаривала, — подтвердила Ольгица. Казалось, до нее с опозданием дошло, чего она избежала: ее плечи затряслись, зубы застучали о край ковшика, из которого она пила. — А ты ее… топором…

— У нас в Ладоге все дети так умеют. У меня и меч был, почти как настоящий, только деревянный и треснутый слегка, — это мне Радоня свой старый отдал, а себе новый сделал. Хороший меч, дубовый, и руны на нем Вологор нам вырезал, как на взаправдашнем…

Она тоже отхлебнула отвара и ощутила, как всю ее наполняет тепло и покой — будто она уже дома, под присмотром если не самой бабки Радогневы, то какого-то близкого существа, на кого можно положиться.

— Это еще что! — оживившись, продолжала она. — А вот этой весной, перед самой Купалой, я варяжской богиней была!

— Это как? — пробурчала Ольгица, жадно уплетающая хлеб с медом. — Ты сама-то откуда взялась? Правда, что ли, Сауле — ровно с неба спустилась! Откуда ты знаешь моего брата?

— С Ольгимонтом мы на Ловати повстречались, а сами из Ладоги. Этим летом к нам русь приходила, а еще был Одд Хельги из Халогаланда, тамошний князь…

Дивляна рассказывала о том, как они с сестрой Яромилой перед битвой дружин Одда и Домагостя с русью Игволода Кабана изображали двух северных богинь, Торгерд и Ирпе, дочерей Халоги — Бога Высокого Огня и покровителя Одда Хельги, рассказала про золотое кольцо Ирпе, которое досталось ей в подарок, мимоходом вздохнула, вспомнив Вольгу, которому подарила это кольцо, как она думала, в залог их будущего счастья… Ольгица и старик слушали, удивленно хмыкали, но верили.

* * *

Из темноты под елями выскочила темная низкая тень пса-полуволка, за ним появилось белое пятно, в котором с трудом можно было узнать фигуру женщины в белой рубахе. Пес нюхал хвою и мох, женщина так же бесшумно скользила за ним, отводя рукой ветки от лица. Они прошли в трех шагах от избушки, но огонь лучины уже был спрятан за заслонкой, и ни пес, ни посланница Марены не заметили жилья, надежно укрытого за частоколом елей и стеной темноты…

* * *

Утром Дивляна проснулась и не поняла, где она. Она лежала в незнакомой тесной избушке, на жесткой лавке, покрытой медвединой, и первое, что она ощутила, был запах множества сохнущих трав. Даже показалось на миг, что она снова маленькая и спит возле бабки Радуши… Сквозь отодвинутую оконную заслонку проникал дневной свет. Напротив Дивляна увидела женщину, спящую на другой лавке, — вместо подушки она использовала свернутое головное покрывало, а длинные светлые волосы свесились до пола.