Тогда она решила атаковать капитана: это поможет ей отвлечься от Жан-Люка и она проучит этого высокомерного наглеца, черт бы его побрал.

Когда в Марти пробуждалось желание, она решительно устремлялась к цели. Она брала от мужчины все, что хотела: радость от победы в поединке полов, чувственное удовольствие и материальную выгоду. Ничего более, по опыту Марти, мужчины дать не могли. В двадцать один год Марти считала, что любовь — волнующий, захватывающий вид спорта; лишь иногда она находила в объятиях мужчины умиротворение и чувство защищенности.

Капитан Сверре Линдблом, высокий блондин, не замедлил пригласить Марти в свою каюту. Они пили светлый рислинг, потом занимались акробатикой в постели, и каждый был доволен на свой лад. Капитану польстило, что он вызвал интерес у темноволосой красотки, которая была моложе его собственной дочери. Марти же пополнила список своих побед главным человеком на судне.

Вернувшись в свою каюту, Марти занялась макияжем для предстоящей ночи в казино. Сидя перед зеркалом, ей вспомнились слова Жан-Люка: «Вы используете мужчин и отбрасываете их, словно отыгранные карты». Что-то в этом роде. Накладывая светлый тон на кожу, сиявшую после секса особым блеском, она подумала, что Жан Люк прав: ей было совершенно безразлично, будет ли она снова заниматься любовью со Сверре Линдбломом.

Но вот Жан-Люка она не может изгнать из своих мыслей, даже сейчас, возбужденная сексом с другим мужчиной «Почему? — спрашивала она себя. — Все мужчины одинаковы. Надо использовать их и не допускать, чтобы они использовали тебя. Почему же этот занимает твои мысли?»

«Почему?» — повторяла она, накладывая на щеки полупрозрачные румяна. Марти нахмурила брови. Она расспрашивала о Жан-Люке у других девушек-крупье, им было только известно, что он богат, холост и подолгу живет на яхте миллионера Софокла Менаркоса, по слухам, такого же богатого человека, как королева Елизавета и Жан-Поль Гетти.

Чем бы он ни занимался на яхте Менаркоса, Жан-Люк бесспорно принадлежал к миру Лучших Людей, — миру, в который хотела проникнуть Марти. Для этого ей предстояло завоевать Жан-Люка. Она наложила серебряные тени на веки и принялась за свои длинные и изогнутые ресницы, накладывая на них тушь темно-синюю, потом зеленую и, наконец, черную. Эффект был поразительный. «Сегодня я завлеку его», — подумала Марти.

Но этого не произошло, и он подошел к ее столу только в последнюю ночь перед прибытием корабля в Касабланку, первую стоянку на пути в Геную.

Он был в белом костюме, со светло-желтой розой в петлице — Марти ревниво подумала, не подарила ли ему цветок женщина.

Она втянула живот, отчего ее груди четко обрисовались под шелком черного платья с глубоким вырезом. Выше локтей блестели массивные золотые браслеты, вокруг шеи — широкое золотое ожерелье.

— Невероятно, — сказал он, глядя в свои карты, но Марти знала, что он говорит о ней. Сбросив карту, он взял у нее другую, даже не взглянув, и прошептал: — Я в вашей власти.

В этот вечер он все время выигрывал и к полуночи его выигрыш достиг восьмидесяти тысяч долларов. Столик окружили зрители. Жан-Люк продолжал выигрывать. Другие игроки за столом Марти прекратили делать ставки — играл только Жан-Люк. Перед ним лежало уже сто тысяч долларов. Выжидательно посмотрев на Марти, он сказал: — Удваиваю.

— Это против правил, сэр, — возразила она. — Вы превысили установленные пределы ставок.

— Тогда я меняю ставки. Если я проиграю, вы получаете все эти деньги, если выиграю — я получаю вас.

Изумленные зрители замерли вокруг стола; Марти с колодой карт в руке молча смотрела в глаза Жан-Люка, потом встрепенулась и произнесла ясно и решительно: — Ставка принята. Она быстро сдала карты, тесно прижавшиеся друг к другу зрители придвинулись к столу. Жан-Люк отвел взгляд от Марти, посмотрел в карты, которые она сдала ему, и глаза его зажглись торжеством.

2

«Аполлон», яхта длиной в 120 футов, развивающая скорость в 48 узлов, была больше и быстрее, чем «Меркурий» Ставроса Ниаркоса — первая яхта, построенная по особому заказу.

Менаркос заказал ее той же английской фирме, что построила яхту его соперника; увеличение размеров и веса потребовало новых расчетов, инженеры представляли придирчивому заказчику один проект за другим, и только пятый получил его одобрение.

Только через три года Софокл Менаркос вышел в море на своем «Аполлоне» — великолепнейшей и самой быстроходной яхте в мире. Стены внутри помещений яхты сияли розовым каррарским мрамором, полы покрывали персидские ковры. В гостиных висели бесценные картины старых мастеров — Корреджо, Тициана, редко встречающегося Джоджоне. Стены библиотеки и кабинета Менаркоса были затянуты гобеленами, а в зале для танцев радовала глаз стенная роспись Джоан Майро. Золотой сервиз, столовое серебро или раковины из китайского фарфора в ванной — все детали обстановки были выдержаны на уровне взыскательного художественного вкуса.

Полки погреба ломились от редчайших вин стоимостью не менее двухсот долларов за бутылку, в огромном холодильнике висели на крюках туши или окорока оленей, шотландских ягнят и аргентинских быков. В секциях огромной кладовой хранились такие деликатесы, как французская земляника и баварские грибы, знаменитый шоколад из Швейцарии, экзотические южные фрукты, сыры из разных стран. Даже самые пресыщенные богачи — гости Менаркоса, объехавшие весь свет, не могли бы заказать блюда, которого в кухне «Аполлона» не смогли бы приготовить и подать.

Марти, ступив с Жан-Люком на палубу «Аполлона», была ошеломлена.

— Вот это ванна! — присвистнула она, забыв парижские уроки хороших манер.

— Да, я здесь живу скромно и непритязательно, — признал Жан-Люк, — но ничего, ты привыкнешь.

— Да ну тебя, сумасшедший! — Марти швырнула в лицо Жан-Люка трусики и бюстгальтер и продолжила распаковывать чемодан.

Жан-Люк кинул кружевные вещицы обратно. — Я говорю всерьез. Тебе придется привыкать. И продолжим парижские уроки. Там ты только начала. Вспомни, какой ты была скромной маленькой мышкой в начале…

— Вот уж нет, — со смехом сказала Марти, — всегда была кошкой-охотницей, а не мышкой.

— Да, кошечка красивая, хочется погладить, — согласился он, подступая к ней. Марти замерла, ожидая его прикосновения. Он научил ее заниматься любовью не в американском спортивном стиле, а медленно, неспешно, ожидая, когда твое тело откликнется на томительную ласку. Он многому научил ее в Париже, поставив себе целью поднять Марти до уровня великосветских гостей Менаркоса, которые все без исключения были светилами искусства или бизнеса.

— Я сделаю из тебя суперзвезду мирового класса, ты будешь одной из самых блестящих женщин в любом светском обществе.

— Зачем? — спросила Марти, охваченная дрожью восторга.

— У тебя такие задатки, что я должен их развить. И еще для Менаркоса.

Жан-Люк Дельбо родился в Касабланке в 1930 году. В пятнадцать лет сбежал из дома и отправился за счастьем. Он выглядел взрослым, был умен и находчив. У Жан-Люка еще в школе обнаружились незаурядные способности к языкам. Со школьным запасом знаний он предложил свои услуги как переводчика с английского на французский американскому командованию оккупационных войск во Франции, приврав, что его отец был капралом в американской армии. Проверять его никто не стал, а за два месяца он овладел английским «как янки».

Мартина догадалась, что он плыл на «Нордике» навестить родных в Касабланке, и спросила его об этом.

— Да, впервые за двадцать лет.

— Почему же ты не сразу уехал? Что случилось?

— Когда я увидел тебя, твою энергию и решительность, я понял, что не к чему возвращаться к старому. Ты и я похожи — мы забываем прошлое, и идем вперед.

— Да, — согласилась она.

Они разговаривали на пути в Париж, сидя в креслах самолета с рюмками бренди в руках. Они еще не были близки — он только поцеловал ее, одобряя ее решимость, ловкость, когда она спрыгнула вслед за ним с палубы «Нордики», и пошутил, что похищает ее, как сказочный рыцарь прекрасную принцессу. Союз был скреплен этим легким касанием губ и пожатием рук.

Они сидели в креслах самолета и рассказывали друг другу о себе — впервые Марти имела дело с мужчиной, который не сразу пускал в ход руки, а вел с ней разговор.

Марти рассказала, что ее мать умерла, когда она была грудным ребенком, и она жила с отцом и сестрой в Бруклине, но фактически не общалась с ними.

— У меня была своя жизнь, — сказала она вызывающе.

— Где?

— На улице. Сестра отдала меня в закрытую школу, а потом я училась в колледже. Но это было не для меня, я удрала на море.

— Отец и сестра по-прежнему живут в Бруклине?

— Старик умер. А она занимается бизнесом, деньгу заколачивает.

Что-то в ее тоне, язвительная горечь, с какой Марти говорила о сестре «она», подсказали Жан-Люку, что больше расспрашивать не надо.

— Мы с тобой похожи, — заключил он. — Идем своим путем. Другие нам ни к чему.

— Правда, их можно использовать, — заметила Марти, чувствуя, что нашла человека, которому может говорить все, что думает.

— Их можно использовать, — подтвердил он и подумал: «Кто же из них кого использует».

Жан-Люку было необходимо утвердить свою власть над кем-то. Много лет он был при Менаркосе, добившись всего, о чем мечтал: богатства, женщин, места наверху, но за это ему приходилось угождать и беспрекословно повиноваться. Теперь он хотел тоже подчинить кого-то своей воле. Марти подходила для этого: он завладеет ею и отдаст Менаркосу, и она поможет ему справиться с деспотом. Боже, как он его ненавидел и как он им восхищался!

Они остановились в отеле «Крийон» на площади Согласия, оставили свои чемоданы и отправились в магазины. — Сначала одежда, — сказал Жан-Люк.