— Вы должны вести себя хорошо, — внушал он девочкам, сомневаясь, что успех зависит от их хорошего поведения. «Только без детей!» — фыркнула предыдущая хозяйка, как будто он привел целую ораву детишек. Но Арман слышал, что из души ее рвется крик: «Только не иностранцы!» Он видел ее подозрительный тревожный взгляд и понимал, что его выдают и покрой костюма, и блестящие европейские туфли, и иностранный акцент. Все это отпугивало бруклинских домохозяек, сдающих комнаты. И еще, наверное, то, что он был одиноким мужчиной с двумя детьми. Женщины понимают, что дети без женского присмотра создают домохозяйке немало хлопот.

Так что дело было не в самих детях, хотя не мешало бы им быть послушными и воспитанными. Но иные хозяйки посматривали на них благосклонно. Голубоглазая Ви со светлыми косичками, в которые она умела сама вплетать ленты, выглядела ангелочком, а чернокудрую и черноглазую Мартину женщины называли куколкой.

Они поднялись по деревянным ступенькам. Арман нажал кнопку звонка и начал нервно переминаться перед окрашенной охрой дверью.

Открыла увядшая женщина в очках в светлой оправе. Платье унылого цвета и скверного покроя висело на ней, как на вешалке.

Он показал вырезанное из газеты объявление. — Миссис Мэрфи? Я Арман Нувель, хотел бы снять у вас комнаты.

Она молчала, и он увидел, что она заглядывает ему за спину. — А это мои девочки, Ви и Мартина.

— Рада вас видеть, — пробормотала она.

Он улыбнулся, глядя в ее серые с намеком на голубой цвет, словно много раз стираная голубая тряпка, глаза.

— Заходите, пожалуйста, — сказала она апатично.

Он последовал за ней, глядя на ее безвкусные белые мягкие туфли — обувь медсестры или сиделки. «Пожалуй, на этот раз выгорит», — решил он и приободрился. Эту женщину он сумеет расположить к себе.

Находящаяся прямо напротив входной двери деревянная лестница со щербатыми ступеньками вела на второй этаж. Миссис Мэрфи повернула направо и провела Армана в гостиную.

Он вздрогнул — воспоминания четырехлетней давности ожили в памяти. Мещанская обстановка точь-в-точь соответствовала вкусу его второй жены, женщины, которая пыталась убить его дочь.

Вышитая золотой нитью салфетка с кисточками на пианино, на ней — китайские кошечки, изгибающие спину, стеклянные слоники и яркие лубочные картинки, изображавшие мадонн. По всей комнате были расставлены дешевые безделушки, гордо красующиеся на видных местах, словно бесценный антиквариат.

— Садитесь, пожалуйста, — предложила миссис Мэрфи, показывая на софу — уродливую светло-зеленую громадину, покрытую подушками с изображениями котят и щенят. Когда он сел, хозяйка опустилась на противоположный конец софы, на максимальном расстоянии от Армана. Девочки плюхнулись в кресла.

— Чем вы занимаетесь, мистер Нувель?

Арман наклонился: она говорила тихо, а он с детства страдал нервной глухотой, понимая речь собеседника, если ясно видел его лицо и мог следить за движениями губ. Женские голоса он слышал хуже, чем мужские, и английскую речь разбирал по движениям губ с напряжением.

— Духи, — ответил он. — Я парфюмер, делаю духи.

— О! — домохозяйка не догадалась, что Арман плохо слышит; когда он придвинулся, румянец бросился ей в лицо. — Я не знала, что этим занимаются мужчины.

Она вообще ничего не знала о духах. Они были так же недоступны ей, как орхидеи или шампанское. Даже их названия — «Мой грех», «Радость» и другие непонятные ей французские слова — звучали как таинственные послания из другого мира, где все богаты и элегантны.

— Во Франции все парфюмеры — мужчины.

— Вот как, — отозвалась она, чувствуя, что лицо ее охвачено жаром. — Вы из Франции!

Он кивнул.

— А где ваша жена, мать девочек?

— Умерла… — Он сложил ладони, изображая гробницу.

— О, извините…

— Ничего, — сказал он мягким, но решительным тоном, желая прекратить расспросы.

Она поняла и начала рассказывать о себе: — Я вдова. Дети взрослые, я с ними почти не вижусь…

— Это печально, — посочувствовал он, возликовав в душе. Одинокая старомодная женщина скучает без детей, заинтересовалась им — это он улавливал безошибочно. Что может быть удачнее?

— А чем вы занимаетесь, миссис Мэрфи? — спросил он вежливо. Арман слышал, что в Америке принято расспрашивать о работе.

— Я веду дом, у меня четыре жильца. Кроме того, я ухаживаю за престарелыми больными, несколько часов в день… — Она остановилась, боясь ему наскучить.

— О, какая вы добрая женщина, мадам. Ваша работа благородна, вы делаете доброе дело… — Он верно догадался по ее туфлям об ее унылой жизни при лежачих больных с искалеченными артритом суставами, возне с подкладными суднами и т. п.

— Да, наверное, вы правы, — удивленно отозвалась она.

Она сняла очки и несколько мгновений пристально смотрела на него, потом скромно опустила глаза. — Не хотите ли чашечку кофе? А детям шоколад с молоком? — спросила она с запинкой.

— О, вы слишком добры, слишком добры, — вкрадчиво прошептал Арман, вставая вслед за ней с софы. Он заметил, что движения ее некрасивы и лишены женственности. Он снова почувствовал прилив уверенности: его обаяние подействует на этот раз.

Идя на кухню, Френсис Мэрфи, удивлялась самой себе — прежде она никогда не угощала постояльцев. Но этот мужчина произвел на нее впечатление. В нем что-то было… Рот, выдающий повышенную чувственность, с тонкими длинными губами; сильные скулы; скрытый огонь во взгляде. Его близость во время разговора… Она ощущала запах лаванды, исходящий от маленького платочка в верхнем кармане его строгого европейского костюма, такого необычного и элегантного.

Дрожащими руками она поставила чайник. Если он останется, она сдаст ему комнату Юргенса… Романтическое воспоминание юности… Рассказы Юргенса о снежных пиках Альпов, золотистые волоски на его запястьях… Если этот элегантный человек поселится в комнате Юргенса, она будет заходить к нему… Френсис закрыла глаза и улыбнулась.

Когда она вошла в гостиную, Арман встал и взял поднос из ее рук. Он глядел на нее, пока она, взмахнув ресницами, не опустила глаза.

Они в молчании выпили кофе; девочки вполне прилично вели себя за столом, занятые шоколадом.

— Хотите посмотреть комнаты наверху? — решительно сказала Френсис Мэрфи.

Он улыбнулся про себя: дело сделано, комнаты за ним. Теперь еще надо попросить ее отсрочить выплату положенного двухмесячного аванса. Таких денег у него не было, а переехать надо было немедленно — пребывание в отеле съедало остатки его скудных ресурсов. И надо надежно устроить девочек, чтобы отправиться на поиски работы. Он больше не мог справляться с ними один — это были адские муки и тяжкие оковы.

— Ну что ж, малышки, — позвал он дочек, — пойдемте наверх с этой любезной леди.

Они послушно последовали за старшими. Стена вдоль лестницы была увешана выцветшими черно-белыми фотографиями безлюдных морских видов. — Это я снимала в Атлантик-Сити, — сказала Френсис, — я ездила туда с матерью, очень давно.

На лестничной площадке стояла огромная белая керамическая раковина. «Уродливая вещь», — подумал Арман, но почувствовал, что должен выразить восхищение. — Какая интересная скульптура, — сказал он.

Френсис просияла, ее щеки порозовели: — Правда? Вам нравится? Я купила ее три недели назад, как бы сделала себе подарок. А до того как я смогла ее купить, я несколько недель ходила мимо магазина, чтобы убедиться, что она не продана. Я просто в восторге от нее! Как приятно, что она вам понравилась!

«Ужасно», — подумал Арман. Комнатки на втором этаже были небольшие, но солнечные, цена — 58 долларов в месяц — вполне приемлемая. «Нечего делать, — вздохнул Арман, — придется привыкнуть к атмосфере вопиющей вульгарности».

Френсис нерешительно спросила: — Можете ли вы заплатить двухнедельный аванс, мистер Нувель?

Он заверил, что заплатит и переедет завтра же. Арман был в восторге: 29 долларов вместо 116 — двухмесячного аванса. Сияя, он распростился с хозяйкой и повел девочек к отелю.

Оставшись одна, Френсис задержала дыхание. Прекрасный принц поселится в ее доме!

Ви подняла к Арману лицо и сказала: — Ну и платье на ней, словно мешок!

— По-моему, она добрая женщина, — возразил Арман.

— Все равно, выглядит как чучело. И пахнет кислятиной.

«Да, — подумал Арман, — семилетняя девчушка имеет свои критерии, она унаследовала он меня и Анны строгий художественный вкус. Но удастся ли ему уберечь ее от вульгарной нищенской жизни?» — Что поделаешь, со многим приходится мириться, наверное, все к лучшему… — неубедительно возразил он.

— А мороженое? — Мартина дергала Армана за руку.

— Сейчас купим, ты его заслужила.

— Два!

— Ладно, два. И тебе два, Ви.

Ведя детей в аптеку и наделяя их там мороженым и содовой, Арман думал о молчаливом соглашении, которое он заключил с миссис Мэрфи. Она рассчитывает на его внимание, потом — на любовную связь. Сначала она будет скромницей, и он должен будет добиваться ее милостей. Если он будет настойчив, она неожиданно уступит, будет нежна и, может быть, даже экспансивна. И станет требовать более того, что он намерен ей дать. Он не в первый раз был действующим лицом этой комедии жизни.

С юношеских лет его волновали женщины, и они легко поддавались его чарам, находили его очаровательным и даже неотразимым. Он льстил каждой из них, а потом использовал результаты своего таланта. Но на этот раз он призывал себя к осмотрительности.

Когда на следующий день он вернулся, комнаты показались ему еще более тесными и убогими, чем накануне. «Все-таки есть где жить», — утешил он себя.

Когда год назад в Марселе он стал думать о жизни в Америке, то воображал себе большую квартиру в Манхэттене, в современном стиле, с интерьером в духе Фрэнка Ллойда Райта, с большими стеклянными панелями и светильниками дневного света под потолком, с видом на Гудзон, или хорошенький загородный коттедж с помещением для лаборатории, с цветущими деревьями в саду, с собакой, радостно встречающей его у ворот по вечерам, с конюшней для верховых прогулок Ви и Мартины.