— И что за волшебство от него?

— Обыкновенное волшебство — сбываются все мечты. Капля жидкого золота превращает дурнушку в красавицу. А красавица — какой была твоя мать и какой будешь ты — станет королевой.

— И король женится на ней?

— Да. Она будет царить в его сердце. Куда она ни ступит, везде будут красота и любовь.

Ви посмотрела на книгу:

— И все это здесь, в книге?

Арман показал ей на раскрытую страницу.

— Да, вот в этих магических словах и цифрах — тайна волшебной жидкости. Они называются формулами. По одной из них я сделал духи «Душа», это было давным-давно.

— Сделай духи для меня!

— Когда-нибудь… — сказал он мечтательно. — Я создам аромат — легкий как твои волосы и глубокий как твои глаза. Для твоей матери я сделал аромат «Грация», он был немного похож на нее. Но никакой аромат не был по-настоящему похож на нее. Она была, — голос его дрогнул, — ангел…

— Не плачь, папа, — сказала Ви, гладя его по щеке. — Плакать стыдно.

— Не буду, моя маленькая Ви. Но запомни — ты никому не должна говорить об этой книге. Обещаешь?

— Да, папа.

Он повернул голову к двери, за которой спала Мартина.

— Обещай мне, Ви, что никто не узнает.

— Я обещаю, папа, — серьезно сказала девочка.

— Вот и хорошо. — Он поцеловал ее в щечку. — А теперь — марш в кровать. Тебе завтра в школу.

Натянув до плеч одеяло, Ви лежала с открытыми глазами. Она чувствовала, что произошло что-то важное. Вздохнув, она уткнулась щекой в подушку, взглянула на спящую Мартину. «Когда-нибудь, — подумала она, — я заставлю ее полюбить меня. Все меня полюбят, потому что у меня будет волшебное средство».

Арман Нувель проснулся среди ночи и снова принялся перебирать в уме проекты, идеи, мысли, пытаясь найти или возродить в своей памяти какую-нибудь новую вдохновляющую идею из прошлого. Его душа жаждала возвращения к любимому делу, но никакой возможности не представлялось. День за днем он обходил в поисках работы маленькие конторы, темные унылые склады, убогие лаборатории, везде требовались рекомендации, информация о прежней работе. В одном месте ему предложили место агента по продаже парфюмерных товаров маленьким парикмахерским, но он отказался. Ни одно из этих мест не устроило бы его, такую работу мог исполнять мальчик без квалификации и опыта.

Но месяц истекал, а квартирная плата не была уплачена. Мадам Мэрфи сказала, что может подождать, но вскоре надо было платить и за следующий месяц. Арман перестал платить мадам Мэрфи за то, что она сидела по вечерам с девочками, и она стала невнимательна к Ви и Мартине.

Было два пути — подделать бумаги о прежней работе или согласиться на любое предложенное место. «Решай, мой зайчик! — говорило улыбающееся лицо Анны на фотографии. — Что ты тянешь, дурачок?»

Уж она-то выбрала бы свободу. Ведь бежала она без оглядки из Парижа в поля, благоухающие цветами лаванды! Зачем он не оставил ее в Грасе, на просторе полей! Но тогда бы не родилась Ви… как бы то ни было, Анна до конца оставалась свободным существом. Ее дух не признавал оков. Если бы она была жива, то велела бы ему хранить верность своему призванию, оставаться свободным художником, не зарывать в землю свой талант.

«Да, моя дорогая, ты велишь мне всегда быть свободным, — думал он, — но как я смогу? Вдохновение ушло, я устал, сдался».

«Но ты не должен сдаваться!»

Он услышал ее голос совершенно ясно: «Не схожу ли я с ума? Нет, это мое воображение играет со мной в опасные игры, оно всегда было чрезмерным…»

Арман осознавал, что должен бороться, хотя потерпел поражение решительно во всем: нет работы, нет денег, нет идей новых духов, даже нет няни, чтобы ухаживать за Ви и Мартиной.

Он перепробовал десяток женщин, и каждая хотела спать с ним, со всеми он быстро расставался, сменяя простыни на постели, чтобы забыть их запах. Ни одна не подошла. Он нравился женщинам, некоторые говорили, что влюблены в него, но он относился к ним равнодушно, словно к бифштексу, который без особых эмоций быстро съедаешь, если голоден. Арман закрыл книгу в кожаном переплете и решил, если он за неделю ничего не найдет, то согласится быть агентом по продаже парикмахерских товаров и удовольствуется этой участью. Он спрятал книгу в коробку, положил ее в чемодан, запер его и отнес в чулан. Потом умылся, освежив лицо после бессонной ночи, побрился, приготовил завтрак и разбудил девочек.

Как всегда, он проводил их в школу и отправился на метро в Манхэттен, в контору, где ему назначили встречу по поводу работы.

Через два часа Арман вернулся домой преображенным, не чувствуя, что не спал ночь. Его переполняло ликование, он не мог дождаться, пока придет из школы Ви: ему нужно было с кем-то поделиться. Сбежав по лестнице, он обнял и поцеловал в обе щеки Фрэнсис Мэрфи и сообщил, что с завтрашнего дня будет работать помощником заведующего лабораторией, изготовляющей эссенции для душистого мыла, пенных составов для ванны и стиральных порошков и жидкостей. Она порозовела от смущения и опустила ресницы. Он снова взбежал наверх в свою комнату, схватил с тумбочки фотографию Анны и поцеловал ее. «Может быть, — подумал он, — магия книги в черном переплете подействовала».

Через неделю он потерял работу из-за своего проклятого упрямства.

— Эта смесь пахнет гнилью. Я не могу с ней работать, ее запах ужасен, — сказал он заведующему лабораторией.

— Вас наняли не для того, чтобы выслушивать ваше мнение. Делайте то, что вам приказано.

— Тогда я ухожу, — ответил Арман, снимая клеенчатый фартук.

Дома его радостно встретила Ви, играющая на крыльце с двумя котятами. — Ой, как ты рано, папа!

— Зайди в дом, здесь холодно, — сказал он, вспоминая, как неделю назад радостно рассказывал о своей новой интересной работе. Нет, пусть она пока не знает, почему он рано вернулся домой.

— Нет, папа, я здесь играю в школу. Здесь лучше, чем в комнате. Я — учительница, а Джуэл и Тигр — ученики. Как ты думаешь, кто из них будет лучшим в классе? Наверное, я выберу Джуэла.

— Ну, поиграй еще минут пять, не больше, а не то простудишься — Арман вспомнил, что первым другом маленькой дочки был котенок по имени Ми в доме эксцентричной мадам Клузе и как Ви плакала, требуя забрать его с собой, когда они уезжали из Каркассона.

Когда Ви вернулась в дом, Арман сидел за столом и, жмурясь, глядел на какое-то письмо. Обычно он вынимал из почтового ящика только счета.

— Это из школы, — недовольно сказал он Ви. — твоя учительница хочет поговорить со мной.

Ви увидела на листке в печатном тексте свое имя, вписанное от руки, — Вивьенн Нувель, имя своей учительницы — мисс Майелсон и дату — пятница, восемь часов вечера. Стандартное приглашение родителей для беседы с преподавателем.

— Ты пойдешь, папа? — Ви с надеждой взглянула на отца.

— Нет, я не могу.

Она глубоко вздохнула, но подавила жалобу и кротко спросила.

— Ты из-за своей работы не можешь? Но я попрошу учительницу назначить другое время.

— Нет, не из-за работы, — ответил он коротко. — С работы я ушел.

— Тогда почему же ты не хочешь пойти?! — она подбежала и дернула его за рукав; глазенки горели возмущением.

— Я плохо разбираюсь в этом, Ви, я не знаком с американским образованием. Лучше попросим миссис Мэрфи встретиться с твоей учительницей.

— Но она же не моя мама! — воскликнула Ви, щеки ее пылали гневным румянцем. Она выбежала из комнаты, Арман кинулся за ней. Он извинялся, но она отвернулась от него и глядела в окно. Когда он третий раз повторил, что обязательно пойдет в школу, девочка равнодушно сказала: — Как хочешь. Мне теперь все равно.

Ви знала, что никогда не простит его. Из-за него она почувствовала себя изгоем, не такой как все, и ненавидела его за то, что он иностранец.

Учительница, строгая маленькая женщина, плоская как линейка, сказала Арману, что его дочь прекрасно учится, но плохо контактирует с другими детьми. Он попросил объяснить, что это значит. Мисс Майелсон попыталась: — Она не живет жизнью класса, у нее не наладились социальные общения со сверстниками.

Отец хмуро молчал, и мисс Майелсон объяснила ему, как не знакомому с профессиональной терминологией иностранцу, простыми словами: — Ваша дочь не сходится с другими детьми. У нее нет друзей.

Он печально опустил голову, зная, что у нее не могло быть друзей в детстве, потому что она не общалась с другими детьми, и у нее нет опыта общения со сверстниками. К тому же она унаследовала его гордый, замкнутый характер и темперамент артиста. Он видел свою Ви одинокой, гениальной принцессой, стоящей выше других людей и ни в ком не нуждающейся… Но пока она была ребенком с отчаянной жаждой любви и общения. Не умея взывать о них, она была очень одинока, так же как Мартина. Но младшая дочь хищно вцеплялась в тех, кто был ей нужен, в то время как Ви принимала свое одиночество с печальным стоицизмом.


Арман начал продавать красители для волос, лак для ногтей, кремы, обслуживая парфюмерные магазины Бруклина и Квинса. Сначала он работал сразу для трех фирм, потом был принят к Аламоду, несмотря на свой акцент. Его английское произношение в Париже очаровывало покупателей, но в Нью-Йорке 1953 года звучало как сигнал опасности. Маккартизм был в разгаре, и предубеждение против иностранцев было связано с антикоммунистической кампанией. Покупатель, услышав Армана, способен был заявить. «Вы ведь иностранец, не так ли? Я у иностранцев ничего не покупаю. Красные нам в Америке не нужны»

Арман мог бы улыбнуться иронии судьбы, после обвинений в нацизме он стал жертвой антикоммунистических настроений. Но утешения это не давало, так или иначе он снова попал в атмосферу охоты на ведьм, и к нему вернулись прежние страхи. По ночам ему снились кошмарные сны, а днем он впадал в какое-то оцепенение: с трудом говоря, он молча протягивал покупателям флаконы и рекламные листки. Некоторые постоянные покупатели, принимая его состояние за последствия легкого инсульта, отнеслись к нему сочувственно.