— Невозможно. Сейчас полночь.

— Тогда завтра утром.

— Надо достать гроб, надгробный камень.

— Надо ее похоронить!

— Надо зарегистрировать ее смерть. Наш поселок слишком мал, и у нас нет нотариальной конторы. Придется сходить в городок, это в двух километрах…

— Нет! Надо обойтись без регистрации.

Священник, все еще стоявший со сложенными на груди руками, пристально посмотрел на Армана, и тот вспомнил взгляд, брошенный им на бритую, с пушком отрастающих волос голову Анны, когда он вошел в сарай.

— Вы не хотите регистрации? — медленно спросил он.

Арман почувствовал, что единственный выход — воззвать к милосердию.

— Умоляю вас, отец мой, похороните ее! Она была ангел. — Слезы бежали по его щекам. — Поверьте мне! Она была невинна, словно ангел.

— Хорошо, я согласен. Успокойтесь, сын мой. Я похороню вашу жену. Но назовите свое имя.

— Арман Жолонэй.

Арман не видел, что священник взглянул в сторону двери, в темном проеме дверей стояла экономка. Она вздрогнула и попятилась.

— Вы обещаете мне? — молил Арман.

— Обещаю. На рассвете она будет похоронена.

Экономка сделала Арману знак следовать за ней. Он прошел в другую комнату и миновал спящего в углу ребенка, не взглянув на него.


Туманным утром священник читал молитву у открытой могилы; Арман, слушая латинскую скороговорку, неотрывно глядел на белое лицо Анны. Смысл латинских слов, полузабытых со школьных лет, почти ускользал от него. Вдруг послышались шаги; он насторожился. В сером тумане обозначились две человеческие тени. Священник кончил молитву и осенил крестом усопшую. Арман встал на колени. Он почувствовал чье-то присутствие за своей спиной, но встать уже не успел — ему заломили назад руки.

— Кто это?! — Арман попытался вырваться, но его держали крепкой хваткой. Священник подошел к нему и приветственно кивнул незнакомцам, державшим Армана. — Это товарищи из маки, члены отряда Сопротивления, — сказал он. — Они борются за освобождение Франции от захватчиков.

— Вы? — вскричал Арман. — Вы их вызвали? Вы ведь мне обещали…

— Я обещал похоронить вашу жену, но не укрывать предателя. — Глаза его сузились. — Вы предали родину, Жолонэй, и заслуживаете наказания.

Арман закричал в бессильной ярости.

— Ты мерзавец, Жолонэй. Боши побеждены, но товарищи из маки продолжают свое дело, чтобы окончательно очистить Францию от фашистской мерзости. С помощью Бога Всемогущего мы этого достигнем. — Он кивнул одному из парней, державших Армана, тот вынул из-за пояса пистолет и прижал его к боку Армана.

— Поторапливайся, Жолонэй!

— Моя дочь! — вскричал Арман.

— Мы не изверги. Отдадим ее на воспитание монахиням. Дитя не пострадает за грехи отца.

Арман вырвал свою правую руку и выхватил пистолет у державшего его молодого парня. Пуля просвистела над ухом священника, второй парень отбежал. Первый вцепился в пистолет и упал вместе с Арманом на землю. После минутной борьбы Арман вскочил и, встав ногой на грудь поверженного противника, приказал священнику, направив на него пистолет:

— Веди в подвал!

— К-куда? — запинаясь, спросил священник.

— В подвал! Который под землей! И дурака не валяй, не то…

Священник повернулся к дому, Арман навел пистолет на другого парня, который двинулся к нему. Священник остановился перед дверью в углублении стены и, показав на нее движением подбородка, прошептал: — Заперто…

— Ключ! — потребовал Арман. — И не ловчи! Мне-то без разницы, разнесу я вам всем головы или запру в подвале.

Священник достал из кармана ключ, Арман жестом велел ему отпереть дверь, взял у него ключ и погнал всех троих перед собой вниз по лестнице. Неожиданно один из партизан обернулся и кинулся на Армана, тот нажал на спусковой крючок, и парень получил заряд прямо в грудь. Руки его повисли, и он упал на колени. — Мерзавец! — выдохнул он в лицо Армана и скатился по ступеням лестницы.

— Молчать! — крикнул Арман священнику, который начал читать литанию. — Лечь на землю! — Оба легли ничком, Арман взбежал по лестнице и запер за собой дверь. Держа перед собой пистолет, он обыскал дом. Комнаты были пусты, и в деревянном ящичке в углу ребенка не было. Как это ни было бессмысленно, он хотел воззвать к своей дочери, но ведь у ребенка еще не было имени. — Вив Анн! — закричал он, кидаясь в прихожую. — Вив Анн, где ты, Вив Анн? — и он увидел через распахнутую дверь бегущих к дому людей.

5

1945–1951


Мадам Клузе встала с кресла, услышав настойчивый стук во входную дверь своего старого дома в окрестностях города Каркассона на берегу реки Од. Она двигалась с трудом из-за поврежденной спины, — мачеха ударила железным прутом пятилетнюю девочку. Стук повторился, и она сердито проворчала: — Вам бы мои мозоли! — Открыв дверь, она увидела бородатого мужчину с ребенком на руках. Он сказал, что пришел по объявлению, и спросил, не сдана ли еще комната.

— На какой срок вы хотите ее снять? — спросила она подозрительно.

— Это зависит от того… Можно мне войти?

— Необходим задаток, — сказала она, открывая дверь лишь настолько, чтобы его пропустить. — Ребенок не крикливый?

— Девочка тихая и послушная.

— Если окажется, что это не так, я откажу вам. От иных детей бывает больше беспокойства, чем от собак. — Она внимательно посмотрела в глаза незнакомца — светло-серые, цвета матового серебра. — С собаками я постояльцев не беру. Не выношу собак.

— Понимаю вас, — кротко согласился он.

— Я люблю кошек, — продолжала она, ведя его в комнату. У женщины была заячья губа и не хватало нескольких зубов. — Кошки спокойные, а от собак много шуму. Вздумаете завести собаку — я вам откажу.

— Нет, нет, что вы…

Арман вручил задаток, она сунула его в карман юбки.

— Какого возраста ребенок?

— Полтора года.

— Слишком мала. — Она бросила взгляд на Ви. — Чем вы ее кормите?

— Она ест все. — С тех пор, как Арман полгода назад украл Ви из сиротского приюта, он кормил ее хлебом, размоченным в молоке, а потом, выкрасив в каштановый цвет ее светлые волосы, осмеливался заходить с ней в дешевые кафе и удивлялся, что девочка ест все что угодно с его тарелки.

— Это ваш ребенок?

Арман кивнул.

— А мать?

— Умерла.

— Вырастет хорошенькой. — На этой благожелательной ноте знакомство окончилось.

Волосы Ви уже восстановили свой естественный цвет — светло-золотистый. Но, пробравшись в приют, он опознал своего ребенка не по цвету волос, а по особой примете — страшному шраму от ожога на бедре. В детской спальне приюта было жарко натоплено, дети спали с задранными рубашонками, и он почти сразу увидел у одного из ребятишек примету страшной ночи рождения Ви. Теперь он благословлял эту мрачную примету, давшую ему уверенность, что он нашел именно своего ребенка. Он закутал Ви в одеяльце и вылез через окно, через которое и проник в спальню. Надо было еще перелезть через невысокую каменную ограду. С ребенком на руках это было нелегко, он неудачно спрыгнул и упал на спину, прижимая к себе Ви. Она даже не пискнула, как будто понимая, что надо молчать. На секунду он направил на нее луч фонарика — убедиться, что с ней все в порядке, — светло-голубые глаза глянули на него прямым невинным взглядом ее матери. С тех пор они двигались все дальше и дальше на юг, останавливаясь в гостиницах и пансионах, пока не достигли самого юга Франции — недалеко от границы с Испанией и Андоррой. В случае необходимости Арман мог пересечь Пиренеи, но он не хотел без крайней необходимости покидать Францию. Он устал бежать и скрываться, и ребенку нужна была спокойная жизнь. Так он решил поселиться в Каркассоне.


Через три месяца после того, как они стали жить у мадам Клузе, Ви начала говорить. Когда Арман похитил ее, годовалая Ви уже ходила и бегала. Теперь она говорила «папа», «молоко», «веток» вместо «цветок» и «бебе», что означало не «бэби», а «пить». Котенка Дружка она называла «Жок», мадам Клузе — «мам», с каждым днем осваивала новые слова, произнося некоторые из них забавнейшим образом, и начинала строить из них примитивные фразы.

— Этот ребенок живет сам по себе, словно кошечка, — говорила Арману мадам Клузе. Пожилая женщина была с причудами и своенравна, но полюбила Ви и даже Армана, иногда готовила им вкусные блюда, сердитым взглядом отвергая благодарность Армана.

После двух лет непрестанного страха Арман начал приходить в себя. Он работал на полях суровых фермеров Лангедока, отдававших силы скудной красной земле у подножья Пиренеев. Крестьяне не боялись никого, кроме Бога, и относились к Арману с грубоватой добротой, угощая его вином и козьим сыром. Ребенок всегда был при нем, где бы он ни работал. Он отдохнул душой среди людей, которые не желали ему зла.

Так он провел лето, а зимой с трудом находил работу на два-три дня в неделю. Он стал наведываться в город, надеясь найти постоянную работу, хотя поездки на автобусе наносили чувствительный урон его кошельку. Стоя на остановке на холодном ветру, он думал, что Ви выросла из своей шубки — он купил ее в начале осени и не мог себе представить, что ребенок так вырастет за несколько месяцев. «Если найду постоянную работу, — думал он, — то куплю Ви кроличью шубку, и капор, и муфту — она будет словно маленькая принцесса».

— Чему ты улыбаешься, папа? — строго спросила Ви.

— Мечтаю, моя маленькая. Я вижу в мечтах, что ты стала прекрасной принцессой и живешь во дворце из цветов. Цветы золотые и серебряные, но пахнут словно живые, словно полевые цветы среди зеленого луга.

Она посмотрела на него восхищенными глазами и стала придумывать новые детали: капельки дождя, падавшего с неба на цветы, превращались в сказке в сверкающие бриллианты. Ободренный восхищением юной слушательницы, Арман стал развивать свои фантазии и вдруг заметил сзади молодую женщину, которая, улыбаясь, слушала его сказку для дочери. Смутившись, он замолчал и пропустил ее вперед, когда подошел автобус.