— Пришлите сюда Стептоу, Бродаган, — попросила я.

— Легко сказать пришлите. Он в мансарде, роется в одежде бедного мистера Макшейна, обыскивает карманы покойного, смотрит, не завалялся ли там случайно двухпенсовик. Но я туда не полезу сегодня, моим старым ногам это не под силу.

— Так он опять в мансарде? — спросила я.

— Он там проторчал целое утро, а там все так и не убрано. И в прихожей он не появлялся, где ему положено сидеть. Я не нанималась открывать за него двери и принимать ваших гостей. Приходила миссис Чотон, спрашивала про книги.

Бродаган достала клочок бумаги, развернула его с таким видом, как будто это был пучок крапивы, и стала с трудом по складам разбирать свои каракули.

— Она говорит, что этот парень, ну как его, вроде, Скот, словом, его уже продали. А жена викария не хочет читать этого безбожника лорда Байра или Бера. Ну, да это неважно. Она сказала, что это тот, кто написал о ребенке Гарольде. Миссис Добиган и миссис Стил уже прочитали все, что написала Мария Эджвул, до последней буковки, и ни одной леди не понравилась ваша затея с Гордыми и предрассудочными, про которых написала какая-то анонимная леди. Я никогда не любила этих леди, которые боятся поставить свое имя под своей же писаниной. По-моему, раз уж написал книгу, так она какая есть, такая и есть.

— Спасибо, Бродаган, я сама все выясню с миссис Чотон. Простите, что вам пришлось открывать дверь и разговаривать с посетителями.

— Ваш передник, Бродаган! Вы его сожгли! — удивилась мама.

Бродаган спокойно посмотрела на свой передник.

— Теперь два вечера кряду придется работать и потратить добрых два шиллинга из моего нищенского заработка, потому что я не могу вас позорить и показываться на людях в этих обгорелых лохмотьях, миледи. Из него получатся отличные тряпки, — заключила она и выплыла из комнаты.

Не сомневаюсь, что она просто обрежет край и велит Мэри подрубить его. Но Бродаган лучше не возвращать к реальности, раз уж она приготовилась к страданиям.

— Я поднимусь в мансарду и приведу сюда Стептоу, а вы объявите ему об увольнении, мама.

Ее хорошенькое личико недовольно сморщилось:

— Почему бы тебе не поговорить с ним самой, дорогая? У тебя это получается гораздо лучше.

Не в пример Бродаган, которая обожает неприятности, мама очень не любит их. Я придерживаюсь золотой середины, и поэтому мне всегда приходится выполнять за нее всякие малоприятные дела.

Разговор со Стептоу — удовольствие небольшое, но я его, конечно, не боялась. Поднявшись в мансарду, я увидела, что он складывает дядины вещи в два ящика: в один — хорошие, в другой — поношенные.

Он с довольным видом оглядел свою работу.

— Это я оставлю себе, — объявил он, указывая на ящик с хорошей одеждой. — Мой портной переделает эти пиджаки.

«Мой портной» — прямо как светский франт! Эта фраза меня подстегнула.

— Я только что вернулась из Парэма, Стептоу. Я рассказала ее светлости, где были найдены бриллианты. Они не будут возбуждать судебное расследование.

Он немного приуныл, но все же вид у него был не такой смирный, как я рассчитывала.

— Боюсь, мы не сможем найти деньги, чтобы повысить вам жалованье. Вы, разумеется, не захотите остаться у нас на прежних условиях. Мы не будем возражать, если вы поищете себе другое место. Две недели, я думаю, будет достаточно и нам, и вам, чтобы найти что-нибудь подходящее.

Он прищурил свои противные маленькие глазки и процедил сквозь зубы:

— Я мог бы пока не настаивать на прибавке.

— Вы вынуждаете меня сказать прямо, Стептоу — мы больше не нуждаемся в ваших услугах.

Тон у него был не извиняющийся, а наглый, как и прежде:

— Я и крошки не взял в вашем доме. Вы сами знаете, что это правда.

— Я не обвиняю вас в том, что вы крадете у нас ложки.

— Если вы намекаете на тот китайский кувшинчик в Парэме, так я его не брал. Он просто разбился, а что похожий кувшинчик оказался в антикварной лавке — я тут ни при чем.

Тут он, конечно, сделал глупость. Можно сказать, сам проболтался, за что его выгнали из Парэма. Ничто не могло разозлить лорда Уэйлина больше, чем то, что кто-то покушается на его фарфор.

— Две недели, Стептоу, — сказала я и решительно повернулась к выходу, довольная тем, что наконец-то этот неприятный разговор закончен.

— На вашем месте я бы этого не делал, мисс, — тон у него был насмешливый.

Я удивленно повернула голову.

— У меня есть приятель в Танбридж Уэллзе.

— Ну и что из этого?

— Я езжу туда на праздники и по выходным. В Танбридже можно увидеть много интересного.

— Если вы о чем-то хотите сказать, Стептоу, — выкладывайте.

— Я никогда не тороплюсь обвинять кого-то, не то что некоторые. Но я хорошо помню, что я видел и кого я видел в Танбридже в тот самый день, когда украли ожерелье леди Маргарет.

Услышав это, я окаменела.

— Вы имеете в виду моего дядю?

Его губы скривились в довольной ухмылке:

— Все еще хотите уволить меня, мисс?

— Прибавки вы не получите, — уклонилась я от прямого ответа.

Я тут же помчалась вниз в гостиную и рассказала мама о случившемся. Она побледнела.

— Теперь он разболтает всем, что видел в Танбридже, когда украли ожерелье. Как ты думаешь, это сделал Барри?

— Ожерелье было у него. Лорд Уэйлин спрашивал, уверена ли я, что дядя не ездил в Танбридж. Мы ведь точно не знаем, куда он ездил. Мы верили ему на слово.

— Подумать только! Мой родной брат — обыкновенный вор!

Меня больше беспокоило, как будет вести себя лорд Уэйлин, если Стептоу ему все расскажет. Ужасно, что мы попали в лапы этого мерзавца.

Настроение у меня было окончательно испорчено, и я даже была не рада предстоящему визиту Борсини. Во время обеда мы с мама посоветовались и решили тщательно просмотреть бумаги Барри и постараться найти какие-нибудь документы, которые подтверждали бы его пребывание в Лондоне или Танбридже. У него могли сохраниться счета из гостиниц или неожиданно большие суммы расходов в чековой книжке. Вклады не должны превышать размер пенсии, которую он получал от Джон Компани. Если же мы обнаружим более крупные вклады, подтвердятся наши самые худшие опасения. Тогда нужно будет выяснить, куда делись его нечестно заработанные деньги, потому что после его смерти мама получила в наследство всего тридцать девять фунтов.

Я написала письмо Борсини с просьбой отложить нашу встречу и весь день провела с мама на чердаке. Мы перевернули вверх дном все ящики в поисках старых писем или квитанций. Ничего подозрительного мы не обнаружили. В последних чековых книжках были записаны только ежеквартальные пенсионные поступления. Дядя почти сразу же снимал всю сумму, как только ее начисляли. В соседнем банке он постоянно держал остаток в пятьдесят фунтов. Все остальные деньги он тратил наличными.

Поскольку мама брала за стол и за комнату очень небольшую сумму, мы пришли к выводу, что он постоянно тратил на что-то много денег. Одевался он всегда очень скромно. У него была пара приличных пиджаков, один хороший вечерний костюм и еще один, старомодный, черный, который он никогда не носил. Он не держал карету и даже не пользовался наемным экипажем. Изредка, когда ему нужно было куда-нибудь поехать, он брал мою лошадь. У него не было привычки сидеть по ночам в кабаках или посещать дорогие рестораны. Мама считала, что он держал себя в узде из-за той истории со счетами в Индии.

Мама примостилась на краю чемодана.

— Посмотри-ка, Зоуи. Это любопытно.

Я подошла посмотреть, что ее так заинтересовало. Она держала старую чековую книжку за тот год, когда Барри приехал в Гернфильд.

— Он приехал сюда с пятью тысячами фунтов! Эта сумма снята со счета через неделю после его приезда. Что он сделал с этими деньгами?

Я посмотрела на неразборчивую запись и сосчитала нули, чтобы убедиться, что это пять тысяч, а не пятьсот или пятьдесят. Все было возможно. Но это были действительно пять тысяч. Сначала мы никак не могли понять, что это могло значить, пока нам не пришла в голову страшная догадка:

— А что если он заплатил кому-нибудь выкуп за молчание?

— Стептоу! — вырвалось у меня.

— В это время Стептоу еще служил у Пакенхэмов. Он перешел к нам только три года назад. Нет, мы не можем подозревать Стептоу, как бы нам этого ни хотелось, — возразила мама.

— Интересно, какая тут указана дата? Пятнадцатое мая 1811 года. Как раз примерно в это время было украдено ожерелье леди Маргарет. Мама, дядя Барри купил ожерелье! А мы с вами так спешили вернуть его Уэйлинам!

Она в ужасе схватилась за голову.

— О Господи! Они нам ни за что не поверят. Мне самой трудно в это поверить. Пять тысяч фунтов выбросить на эту мерзкую безделушку!

— И вспомнить только, как я перед ними унижалась и выслушивала обвинения леди Уэйлин, что я бегаю за ее сыном!

— Почему же тогда леди Маргарет объявила, что ожерелье украли? Это ведь был свадебный подарок ее мужа, а не фамильная драгоценность, и она могла продать его, если хотела. Барри, по-видимому, ничего не подозревая, купил ожерелье у того, кто его украл.

— Зачем он это сделал? Ведь он не купил ожерелье по дешевке, оно едва ли стоит пять тысяч фунтов, да и покупать ожерелье на углу у какого-нибудь бродяги просто глупо. Если бы ему зачем-то и понадобились бриллианты, он мог бы купить их свободно у приличного ювелира.

Мы долго рассуждали, тщетно пытаясь разгадать эту тайну, но так ни до чего и не додумались.

— Стептоу что-то знает, — сказала я и собралась пойти вниз, чтобы поговорить с ним еще раз, но оказалось, что он был по-прежнему в мансарде. Это было подозрительно, но поскольку ему нечего было там украсть, я просто напомнила ему, что он должен идти вниз исполнять свои обязанности. Потом я заговорила о нашем деле. Тщательно взвешивая каждую фразу, чтобы не выдать себя, я попыталась выведать, что ему известно: