— Что вы имели в виду, когда сказали о благотворительности, мадам?

— Помощь бедным, конечно. Это и есть благотворительность — помощь тем, к кому судьба менее благосклонна.

Мне надоело слушать ее нудные рассуждения, но нужно было выиграть время. Я судорожно осматривала комнату, стараясь найти вазу или какой-нибудь сосуд для нашего трофея.

— Я слышала, лорд Уэйлин помогает школе для сирот.

— Да, Уэйлин сейчас дома, и вам об этом хорошо известно, сударыня.

Она говорила со мной таким тоном, как будто я, безнадежная старая дева, специально прибежала поохотиться за ее сыночком. Обидно было выслушивать такие намеки, но я не могла позволить ответить ей так же ядовито. Наконец, мой взгляд остановился на небольшой сине-белой китайской вазе на столе возле двери. У нас дома есть очень похожая ваза в голубой комнате для гостей. Леди Уэйлин, конечно, не потрудится встать и проводить нас к выходу. Может быть, она ничего не заметит, хотя я и буду в поле ее зрения. Хватит ли мне храбрости рискнуть?

— Да, я конечно слышала, что лорд дома, — сказала я.

— Уэйлину вряд ли будет интересно ваше книжное общество.

— Мы и не собираемся его приглашать, мадам.

Она говорила ужасно неприятным резким тоном, и мне хотелось поскорее уйти. Нужно все-таки попробовать китайскую вазу.

— В таком случае я скажу своим приятельницам, что вас это не заинтересовало.

Я взяла свою сумочку и перчатки. Мама последовала моему примеру, но вид у нее был растерянный. Мопс открыл пасть и отрывисто тявкнул. Леди Уэйлин стала гладить его и разговаривать, как с маленьким ребенком.

— Наш Буббочка хочет погулять в садик? Славная собачка!

Потом она повернулась ко мне и произнесла совсем другим, холодным тоном:

— Можете сказать Ситону, когда будете выходить из дома, чтобы он пришел за Бубби.

Я с трудом удержала себя, чтобы не сказать ей спасибо за то, что она осчастливила меня таким почетным поручением. Жаль, что я не посоветовала ей самой позвать Ситона. Я поднялась со стула, холодно кивнула и спросила:

— Мама, вы готовы? Пойдемте. Мы и так уже отняли у леди Уэйлин слишком много ее драгоценного времени.

Я многозначительно посмотрела на Бубби. Мама была только рада поскорее уйти.

— Прощайте, леди Уэйлин.

Леди Уэйлин только молча кивнула головой и даже не удостоила нас ответом. Мы должны были пройти довольно большое расстояние до двери, а она тем временем снова стала разговаривать со своим мопсом. Я показала глазами на китайскую вазу и прошептала:

— Я опущу ожерелье туда. А вы отстаньте на шаг и прикройте меня, чтобы она не видела.

Опустив руку в карман, я нащупала бриллианты. Мне оставалось сделать только один шаг вправо и бросить ожерелье в вазу. Мама старалась меня закрыть, как могла. Моя сжатая в кулак рука была уже над вазой, но в это самое мгновение мама что-то странно прошипела мне в самое ухо. Я подняла глаза и увидела лорда Уэйлина. Он стоял в дверях в двух шагах от меня. Каждая черточка его красивого лица заострилась, как лезвие кинжала. Сухощавая подтянутая фигура напряженно застыла. Гладкие, соломенного цвета волосы блестели в лучах солнца. Густые черные брови были нахмурены, надменные серые глаза сверлили меня испепеляющим взглядом, как будто перед ним была воровка или убийца.

— Вы интересуетесь китайским фарфором? — спросил он таким тоном, будто хотел сказать: «Вы собирались положить мою вазу в карман, мисс?»

Кровь ударила мне в голову, я побагровела:

— Нет, я просто хотела посмотреть из любопытства. У нас дома есть такая же вазочка.

Он осторожно взял вазу своими красивыми длинными пальцами и держал ее подальше от меня, словно боясь, что я снова могу к ней прикоснуться. Ваза была около восьми дюймов [4] высоты, не совсем обычной формы — слегка приплюснутая и украшенная фигуркой дракона и витиеватым орнаментом.

— Не может быть! Я просто поражен, потому что мне говорили, что моя ваза уникальна.

— Наша, по-моему, чуть больше, — мне хотелось хоть в чем-то перещеголять его.

— Это очень распространенная ошибка подельщиков, потому что у них перед глазами не оригинал, а только его фотография. Вещица, которая имеется у вас, по-видимому, одна из итальянских подделок. Они были очень распространены в прошлом веке. А этот оригинал восходит к династии Минь, примерно 1500 год. Белый прозрачный фарфор с синей глазурью впервые начали изготавливать во времена династии Ян. Этот стиль достиг наивысшего расцвета в Миньский период, — говоря это, он с осторожностью, нежно касался вазы длинными пальцами.

Я пробормотала небрежно:

— Очень миленькая штучка.

— И очень ценная, — добавил он, аккуратно возвращая вазу на подставку. — Вы уже уходите? — он перевел свой змеиный взгляд на мама, давая понять, что это касается нас обеих.

— Мы как раз уже выходили, милорд, — поспешно подтвердила она.

Он не спросил нас о цели нашего визита, но его удивленно поднятые брови были достаточно красноречивы, и я решила рассказать ему об Обществе любителей книги.

— Вашу мама это не заинтересовало.

— Но мы не должны отпускать вас с пустыми руками, мисс…

Я подумала, что, возможно, его поднятые брови означают, что он не помнит, кто мы такие.

— Мисс Баррон, — произнес он наконец, узнав нас. — У нас много книг, которые никто не читает. Я прикажу отослать кое-что в Гернфильд, может быть, они вам понравятся.

Мы не пришли к ним с протянутой рукой просить милостыню, но мне так хотелось поскорее уйти, что я пробормотала «спасибо» и стремительно направилась к двери, мама вприпрыжку заторопилась следом.

Когда мы выходили, я слышала, как леди Уэйлин громко жаловалась;

— Я попросила прислать ко мне Ситона. У этой девчонки скверный характер.

Ситон снизошел и открыл перед нами дверь.

— Ее светлость хочет видеть вас, Ситон, — сказала я и вышла, стараясь держаться с достоинством.

— Какой ужас! — воскликнула мама, как только дверь за нами закрылась. — Никогда в жизни не встречала такого холодного приема. Поднос с чаем стоял прямо перед ее носом, а она даже не предложила нам чашечку. Что за манеры! (Я, откровенно говоря, никакого подноса не заметила).

— Ты так и не смогла подбросить бриллианты?

— Нет, лорд Уэйлин вошел слишком быстро. Он подумал, что я хочу украсть эту мерзкую старую вазу. Ты видела, как он посмотрел на меня?

— Все Уэйлины слишком задирают нос. Они так нас принимали, как будто мы прокаженные. Но хуже всего то, что завтра нам снова придется сюда вернуться.

— Ни за что! — перед моим мысленным взором снова предстала фигура лорда Уэйлина. Высокий, элегантный, широкоплечий, с блестящими, тщательно ухоженными волосами. Взгляд его серых глаз вызывал какое-то непонятное беспокойство. Гордый профиль, надменно поднятый подбородок, насмешливая улыбка на губах. При одном воспоминании о нем меня снова охватило чувство жгучего стыда.

— Никогда в жизни я больше не переступлю порог этого дома! Пусть меня лучше арестуют за укрытие краденого!

— Только этого нам не хватало! Ты должна пойти еще раз, Зоуи.

Глава 4

В этот вечер у мама был приступ ревматизма, и сильно (как нельзя кстати!) разболелись колени. Поэтому на следующее утро я отправилась в Парэм одна. Ровно в десять тридцать, как и вчера, я застала ее светлость дома. Нам оставалось только одно: или вернуть ожерелье, или запереть Стептоу в подвале, пока мы не придумаем какой-нибудь новый план. Он стал вести себя так вызывающе нагло, что нужно было действовать без промедления. Как только ожерелье будет возвращено в Парэм, мы выгоним его с треском. И пусть тогда кричит, что нашел бриллианты в Гернфильде. Все поверят нам, а не ему. Бродаган объявила, что готова стать лжесвидетельницей, Господь простит ей этот грех, но она больше не может жить под одной крышей с этим чванливым петухом.

Мы с мама надеялись, что когда бриллианты будут возвращены Уэйлинам, они не начнут судебное расследование, даже если Стептоу расскажет, что нашел ожерелье у нас. Леди Уэйлин слишком ленива и не станет таскаться по судам, а сам Уэйлин не захочет портить отношения с такой уважаемой старинной фамилией, как наша, потому что это может повредить его политической карьере. Лорд Уэйлин сдержал свое обещание и еще вчера прислал нам несколько старых пыльных книжек. Это были преимущественно трактаты таких «веселых» писателей, как Джон Донн и Анна Мур, несколько тоненьких томиков скверных стихов, написанных поэтами, имена которых я никогда не слыхала, и сильно потрепанный экземпляр «Памелы», взятый из публичной библиотеки. Книга была в таком состоянии, как будто баронесса переворачивала страницы зубами или разрешала поиграть с ней своему Бубби. Кстати сказать, многие книги в библиотеке находились в таком же плачевном состоянии. Судя по дате — 31 августа 1801 года — книгу нужно было вернуть пятнадцать лет назад. Вот это-то я и использовала как предлог для своего повторного визита. Я пришла, чтобы отдать библиотечную книгу, срок возврата которой давно истек, и которая попала к нам случайно среди книг из библиотеки Уэйлинов.

Я была готова к тому, что меня снова спровадят в маленькую прихожую и решила засунуть проклятое ожерелье там за диванчик, вернуть «Памелу» и, если буду удостоена аудиенции (честно говоря, я надеялась, что этого не случится), сразу уйти. На этот раз Ситон меня узнал.

— Разве ее светлость ждет вас? — спросил он таким же высокомерным тоном, но все же впустил меня.

— Нет не ждет. Я подожду в соседней комнате, пока вы доложите.