Другие проблемы казались несущественными. Северцева даже не вникала в них – для этого были квалифицированные подчиненные. Вот о подчиненных думать не надо было. Настроение, подпорченное головной болью, испортилось окончательно. Северцева вздохнула. Она сегодня утром призналась себе, что старается как можно позже приезжать домой и как можно раньше уезжать из него. Она не хотела и не могла встречаться с Антошиным, который вел себя очень спокойно, выдержанно, так, как она приучила его вести себя. «Никого и никогда не интересует то, что ты чувствуешь. Будь благоразумен и великодушен – не давай другим пищу для злословия и не напрягай других своими проблемами. Они – только твои». Она очень любила это повторять мужу, который был всегда достаточно эмоционален. И вот теперь успех был достигнут: по внешнему виду Антошина ни за что нельзя было понять, что у него на душе. А поскольку они вместе были сутки напролет, разгадать настроение мужа теперь не представлялось возможным. Оставалось полагаться на интуицию. Она же давно подсказывала, что муж чем-то обеспокоен. «Сколько раз я гадала, что там у него с этой Сашей? – думала Северцева. – Роман? Отношения? Любовь? Или то, что называют «бес в ребро»? Сколько раз я себе говорила: «Не можешь спросить, тогда не думай об этом!» Сколько раз я убеждала себя, что от этих идиотских вопросов самой себе только голова кругом идет. И сколько же раз я собиралась с ним поговорить. И ни разу этого не сделала. Чего я жду и на что надеюсь?!»

Северцева пила горячий сладкий чай и с облегчением чувствовала, как отступала головная боль. Она, даже сама того не подозревая, радовалась не столько улучшению состояния, сколько вновь появившейся возможности приняться за работу. Она с облегчением понимала, что именно работа отвлечет ее от мыслей о муже и Саше, от подозрений, что отремонтированная однокомнатная квартира мужа – это не просто приведение в порядок недвижимого имущества, а подготовка к новому этапу жизни. Отступление головной боли Северцева воспринимала как избавление от тоскливых мыслей о собственных ошибках, о потерянных отношениях, о невозвратности душевного покоя.

Через полтора часа она вызвала Марину.

– Спасибо, Мариночка, за чай, – благодарно сказала Северцева. Она искренне считала, что перед подчиненным, например, никогда не надо отчитываться, что есть вещи, которые люди должны воспринимать как данность. Но при этом личный секретарь – это не просто подчиненный. Это человек близкий, от которого часто зависишь, и с этим человеком очень важно поддерживать искренние доверительные отношения, не скупиться на доброе слово. Так легче сохранить контакт, доверие и теплое отношение. Северцева даже ловила себя на том, что настроение Марины иногда передается ей. Скорее всего, была и обратная связь.

– Может, вам еще чаю сделать? – заботливо спросила Марина и позволила себе добавить: – Теперь с каким-нибудь вкусным пирожным.

– С удовольствием, спасибо, ты точно знаешь, что нужно!

Марина довольно улыбнулась и вышла из кабинета. Вернулась она буквально через секунду и без чая.

– К вам посетитель. – Лицо секретарши было серьезным.

– Кто?

– Игорь Станиславович Зимин.

– Что ж, пригласи его.

Северцева быстро поправила волосы, приняла деловой вид.

Игорь Станиславович всегда выглядел так, словно пять минут назад вышел из спа-салона. Он был загорелый, свежий, подтянутый, с естественным румянцем. Игорь Станиславович всегда улыбался. Когда-то, на заре своей карьеры, он прочел клише о том, что русские угрюмы, и с той поры всем своим видом опровергал этот миф. Зимин был умен, хорошо воспитан, опытен в подковерной борьбе и умел зайти с тыла. Одним словом, был отличным чиновником. Пожив в «Гранд-Норде», он понял, что здесь особо ловить нечего. Во-первых, отель работает хорошо, во-вторых, даже если они найдут недочеты, надо будет аргументированно доказать, что те негативно сказываются на комфорте постояльцев. А в данном случае это доказать сложно. Но и как остальные двое членов комиссии, он дал слово. Да и денег хотелось, а потому он решился на открытый разговор. Зимин хотел предложить Наталье Владимировне сделку – черт с этой Ассоциацией, пусть они там делают что хотят, но может, госпожа Северцева рассмотрит предложение одной очень влиятельной и успешной сети о возможном сотрудничестве? Зимин понимал, что Северцева никогда не уступит свой отель. Но Зимина все это не волновало, ему важно было посадить за стол переговоров ее и тех, кто его сюда послал под прикрытием Ассоциации. Вот если бы Северцева согласилась на такую встречу, можно было бы считать, что дело сделано. Он, Зимин, был бы при заработанных деньгах, гостиничная сеть вела бы переговоры. А вот договорятся они или нет – это уже дело десятое. Его, Зимина, это не касается. Именно поэтому Зимин сейчас сидел перед Северцевой и начинал разговор, в котором было очень много щекотливых моментов. Игорь Станиславович подготовился к этому раунду очень неплохо.

– Как вам у нас живется? – спросила его Северцева.

– Отлично. Выше всяких похвал, – расплылся в улыбке Зимин.

– Я рада. Чем могу вам помочь? – Наталья Владимировна говорила вежливо, даже тепло, но быстро, подчеркивая свою занятость.

Зимин это уловил, поэтому сказал:

– Я не буду ходить вокруг да около. Мы с вами соотечественники, мы не будем играть в эти самые бирюльки, в которые играют господа из Европы.

– По-моему, они не играют, – пожала плечами Северцева.

– Да будет вам. Ходят вокруг да около. Цепляются к ерунде. Хотя очевидно, что голыми руками вас не возьмешь. Я – другое дело.

– Это отчего же? – поинтересовалась Северцева.

– Мы выросли в одной стране, наши реалии мы отлично знаем. И как дела у нас делаются, тоже знаю очень хорошо. Ведь ни для кого не секрет, что почти весь теперешний бизнес имеет абсолютно криминальное происхождение. Начни только копать.

– И? – не поняла Северцева.

– Ну как? – Зимин несколько смутился, потом рассмеялся неловко. – Вот ваш отель… На какие деньги он был открыт?

– У вас есть свои версии? – Северцева внимательно посмотрела на собеседника.

– Скажем так, у меня есть сведения.

– Очень обтекаемо.

– И все же. Понимаете, я же не просто так сказал, что мы с вами знаем наши реалии. Я же хотел вас предупредить о том, о чем не догадываются мои уважаемые коллеги.

– О чем же они не догадываются?

– О том, что можно поставить некие российские структуры в известность о сомнительном происхождении вашего бизнеса. Об отмывании денег. О незаконной деятельности. Набегут проверки, заведут дела… Это вам не «белые перчатки» Ассоциации! Это наша с вами жизнь. А то вы не знаете, сколько бизнеса было отжато именно так.

– Послушайте, вы меня пришли пугать и шантажировать?

– Что вы, я хочу договориться тихо, тайно, без всяких там лихих ковбоев и теряющих разум от еды поваров. Я хочу договориться с вами. Я и вы.

– Что вы мне можете предложить?

– Хороших компаньонов. Вы с ними все обсудите. И, поверьте, с ними можно работать.

Зимин про себя подумал, что работа ограничится двумя месяцами и нервотрепкой, а потом Северцеву отодвинут, и дело будет сделано.

– Даже не знаю, что вам сказать. – Северцева посмотрела в окно. Этот господин оказался опаснее, чем те двое. «Впрочем, все хороши!» – презрительно подумала Наталья Владимировна. Ей так стал противен этот ухоженный мужчина с приклеенной улыбкой!

– Скажите, что вы меня правильно поняли, – с нажимом на слове «правильно» произнес Зимин.

– Не уверена, – Северцева вдруг рассмеялась, – и потом, вы выбрали неправильную тактику. Интересно, вы многое про меня узнали?

– Достаточно. И есть вопросы. Знаете, такие конкретные. Они появляются, если задумаешься, откуда у тридцатичетырехлетней женщины деньги на открытие такого отеля. Вам же было тридцать четыре года, когда вы открыли «Гранд-Норд».

– Да, именно столько. Конечно, я не обязана вам говорить, но… Прежде чем приобрести этот дом, я продала свою квартиру в самом центре Москвы. Квартиру большую, в уникальном месте. В доме, который построил известный архитектор. Я взяла кредит в банке, обеспечением была квартира моего мужа, куда мы переселились в то время. Кстати, и эта квартира находилась тоже в центре, и поэтому банк предложил нам неплохие условия. Мы продали немногие, правда, старинные вещи моей родни. Мы влезли в долги, не было друзей или сослуживцев, кому мы не были должны. Наконец, продали бизнес мужа. Небольшой, но стабильный. – Северцева посмотрела на Зимина.

Тот улыбнулся:

– Да, это деньги, но для открытия такого отеля их недостаточно.

Северцева вызвала Марину:

– Будьте добры, все-таки чай для меня и… Или кофе пить будете? – Она посмотрела на Игоря Станиславовича.

– Не откажусь. У вас здесь везде подают отличный кофе.

– Я знаю. Мариночка, пожалуйста.

Северцева молчала, пока Марина не принесла чай и кофе. Только сделав большой глоток, Северцева обратилась к Зимину:

– Вы, наверное, знаете, что я в каком-то смысле сирота? Меня воспитали мои бабушка по материнской линии и ее сестра. Своего отца я никогда не видела. И не знала о нем ничего. Абсолютно. Я никогда не задавала бабушке вопроса, откуда у меня это отчество. Что же касается матери, она вынуждена была уехать из дома, где я росла.

Зимин изобразил удивление.

– Да, да, – посмотрела на него Северцева, – вот именно так лучше сказать – вынуждена была уехать. Я вам немного расскажу об этом. Так вот. Мама ушла, когда мне было четыре года. Она поначалу приходила к нам, но потом все реже и реже. Бабушка и тетя делали вид, что это в порядке вещей. А я не спрашивала, почему мама перестала нас навещать. Я научилась наблюдать. Забегая вперед, скажу, что, став постарше, я несколько раз навещала мать в ее новой квартире на окраине Москвы. Мама во время этих визитов суетилась, все время улыбалась, в детской капризничал младенец, а мамин муж, дядя Валера, все больше молчал. Возвращалась оттуда я с облегчением. И после очередного такого глупого приема пообещала, что больше никогда не поеду к человеку, который мне не рад. И обещание сдержала.