– А если согласимся?

– Если вы согласитесь – вы обезоружите их. С одной стороны, вы получите жилье в центре, а с другой стороны, не дадите бандитам снести дом. Его сложно будет признать аварийным. Рушить просто так дом никто не даст. Своим согласием на переезд вы свяжете им руки.

– А если они врут? Если нет никаких квартир для нас?

– Я согласна, надо быть осторожными. Поэтому я предлагаю в ближайшие дни заняться этим вопросом – записаться на прием в соответствующую инстанцию. Кстати, курирует этот вопрос некий Чащин Владислав Игоревич. Именно он обещал всем нам квартиры в обмен на соблюдение спокойствия при разрешении конфликта.

– Так это же не мы начали! Вот наглецы Можно подумать, мы квартиры поджигали! – закричал кто-то из задних рядов, но на него зашикали.

– Правильно, не мы. И у нас есть еще возможность привлечь к ответственности тех, кто это сделал. И мы должны будем особенно проследить за судьбой Ивана Тимофеевича Лунева. Он человек одинокий, надо быть бдительными. Мы им не дадим нас обмануть. Так что давайте прямо завтра займемся этим вопросом. В конце концов, хочется уже жить нормально! И если уж так получилось, постараемся выйти с наименьшими потерями.

Наташа продиктовала номер Чащина, который очень просил никому больше его не давать, попрощалась со всеми и вышла из домоуправления.

– Что это было? Может, объяснишь? – холодно спросил Антошин.

– Я не готова жить в Раменках, Строгине и прочих Кузьминках, – заявила Наташа. – Не потому, что я такая капризная. А потому, что для меня мой дом – это большая ценность. Которую надо сохранить. В противостоянии никогда и ничего сберечь нельзя. Это во-первых. Во-вторых, квартира в центре стоит гораздо больше, чем на окраине. Поэтому квартира в центре – это капитал. И, самое главное, он может быть стартовым капиталом…


– …Вы понимаете, тогда были такие сложные и страшные времена, что надо было действовать не упрямо, а гибко. Нужно было просчитывать свои ходы.

– О, это грандиозная история! Вы – герой! – Донелли с уважением посмотрел на Северцеву. Он не все понял, какие-то тонкости ускользнули от него, но он понял главное: эта женщина умна и может отказаться от очевидных, но не всегда правильных решений. А еще она предпочитала разумный риск.

– Я знала, что вы поймете меня. Я знала, что поймете, как мне дорог этот отель. Ведь чтобы его приобрести, мне пришлось продать квартиру, взять кредит. Впрочем, если бы родственники не помогли, может, ничего бы и не получилось.

– Зачем вам была нужна квартира в центре? Я не очень понимаю специфику вашего быта.

– Мне нужно было что-то, что станет стартовым капиталом. У меня были большие планы на эти деньги, которые я потом выручу от продажи квартиры. Понимаете, уже тогда я очень хорошо понимала, чего хочу. А хотела я отель. Точно такой же, какой когда-то открыл мой прадед. В том же самом доме. И почти с тем же названием. Джузеппе, я знаю, у вас большая семья, вы как никто другой должны понимать, что для меня значит «Гранд-Норд».

Донелли улыбнулся и ничего не ответил.

– Я надеюсь, вам все понравилось, – уже деловым тоном проговорила Наталья. – Буду очень благодарна вашим замечаниям относительно нашего нового меню. А теперь простите, мне надо идти. Уже очень поздно, а еще остались кое-какие дела. Вы же не торопитесь, наслаждайтесь этим прекрасным десертом.

Наталья Владимировна встала и вышла из кабинета. Донелли посмотрел ей вслед, потом потянулся за тортом.

К себе в номер он поднялся совсем за полночь. «Было вкусно, очень вкусно! И ничего менять там не надо. Отличное меню!» – думал итальянец, готовясь ко сну. Сегодня был длинный день, он сегодня не только очередной раз вкусно поел, он сегодня узнал много нового и полезного. Рассказ Северцевой его впечатлил. Да, он не все понял. Многое здесь было не так, как у него на родине, но основное – борьба за свое дело, за дело семьи – это их сближало. «Между прочим, отличная школа. Хорошо, что они меня сюда послали. Многое можно перенять у этой Северцевой, – думал Донелли, устраиваясь на мягкой кровати, – и как с людьми себя вести. И как бизнес строить». Усталость брала свое, дрема уже закрывала глаза, итальянец вдруг опять вспомнил этого несчастного кролика из старинного рецепта. Он даже не вспомнил, он представил его, да так реалистично, что почувствовал запах. Аппетитный, настоянный на специях. «Да, что же туда надо добавить?! Нет, это не розмарин, и не шалфей, это должно быть что-то более пряное. А этой Северцевой пришлось многое пережить, дорого ей достался этот отель. И силы, и нервы, и здоровье, и деньги. Сильная она, очень сильная, – сонно думал Донелли, уткнувшись в подушку, – даже жалко ее». Он поворочался, перевернулся на другой бок, вдруг открыл глаза, посмотрел на узорчатый потолок и сделал неожиданный вывод: «А раз сильная, значит, переживет и это. Такие, как она, выживают, как кошки. И сама виновата, надо было в Ассоциацию давно вступить. А у меня отель семья открыла, им помощь нужна».

Последняя мысль успокоила его – да, он сочувствует Северцевой, более того, он уважает ее, но поделать ничего не может. Он на стороне Ассоциации. И своей семьи.

* * *

Утро следующего дня началось со скандала. Собственно, его ждали, только не знали, когда он случится.

– Лучиков требует вас, – обратилась дежурный администратор к Саше. Саша только пришла на работу. Все утро она проговорила по телефону с Антошиным, словно не встретятся они в коридорах отеля.

– Я все понимаю и обещаю тебе, что на днях все ей скажу, – повторял Антошин.

– Я же все понимаю, понимаю и даже жалею ее. Ты смотри, может, действительно сейчас не время. Может, позже. Я же понимаю, только сорвалась, – повторила Саша.

Любовь, близость, счастье сделали их опять великодушными.

При этом они, обретя друг друга, но уже в качестве любовников, старались уберечь и себя, и отношения от потрясений. Каждому из них теперь было неудобно друг перед другом. Саше – за требовательность и скандал, Антошину – за малодушное промедление. И они были рады тому, что не поссорились, что стали близки, что не обманулись ни в каких ожиданиях.


Как только Саша вошла в отель, на нее обрушился шквал новостей.

Выслушав все, она приняла решение:

– Сначала я займусь Лучиковым. Все остальное подождет.

Она поправила волосы, взяла папку с инструкциями, прайс-листами и поднялась на четвертый этаж.

– У вас неучтенные люди! Вы в курсе этого? – с ходу заявил Лучиков Саше.

– Простите, о чем вы?

– О том, что в вашем отеле есть люди, которые не зарегистрировались. Которые здесь живут, спят. Очень даже может быть, едят. Конечно, едят, без еды, как известно, нельзя, – Лучиков съехидничал, – но они у вас не зарегистрированные!

– Это невозможно. Понимаете? Невозможно. Я вам объясню. Есть такой порядок – регистрировать гостей при предъявлении документа. Ни один администратор не пойдет на это! Это не только огромные штрафы! Это ответственность. Мы обязательно передаем списки гостей в МЧС. А в случае каких-либо чрезвычайных обстоятельств и эвакуации людей всем спасенным делают перекличку. Поэтому то, что вы говорите, это, мягко говоря, неправда!

– То есть вы говорите, что лгу?! Что я сочиняю?

– Нет, что вы, – мягко заметила Саша, – вам, наверное, показалось.

– Мне? Мне показалось?! – Лучиков закатил глаза и театрально засмеялся. – Мне показался босой человек в пижаме, который крался по коридору, потом юркнул на какую-то потайную лестницу и исчез. Мне все это показалось!

Саша улыбнулась:

– Давайте сделаем так. Я сообщу руководству обо всем. И обязательно еще раз навещу вас.

– Вы мне не верите? – Лучиков вдруг сделался унылым. На его лице исчезло оживление, а глаза стали тоскливыми.

– Я вам верю, просто сама хочу разобраться во всем. Спасибо, что вы проинформировали нас. Хорошего вам дня.

– Спасибо, – машинально ответил Лучиков и вдруг произнес: – Никто, никто со мной нормально не разговаривает. Лишь бы отделаться!

Саша обернулась:

– А я слышала, что вас очень ценят.

– Откуда вы это взяли?

– Ну… – Тут Саша вдруг смутилась. Она явно перешла грань в общении с гостем.

– Так кто вам это сказал? – повторил Лучиков.

– Я просто подумала, что если вы так часто приезжаете в командировки, останавливаетесь в нашем отеле, вас очень ценят там, где работаете. И вам доверяют самые сложные переговоры. Но, – тут Саша чуть наклонилась вперед, – это мое частное мнение. Пусть оно останется между нами.

Лучиков махнул рукой:

– Бросьте, они так привыкли, что я безотказный…

Уже в лифте Саша вдруг подумала, что этот самый скандалист Лучиков – очень несчастный человек. И что он нуждается во внимании. «Отсюда все его капризы», – вздохнула она и пошла докладывать о своем разговоре Северцевой.

У Саши было ровно пять минут – время в пути от номера «несчастного» Лучикова до кабинета Северцевой. За эти пять минут нужно было собраться с мыслями и духом, чтобы заставить себя посмотреть в глаза этой женщине. Александра Соколова очень любила Антошина и готова была бороться за эту любовь. Но эта решительность никоим образом не могла побороть чувство вины и даже стыда. Саша старалась быть честной и даже в свое время готова была уволиться. Но осталась. Потому что ее удержала Северцева. И Саша удивилась мужеству, упорству и преданности делу – всем этим качествам, которые были так характерны для Натальи Владимировны. Но чем больше проходило времени, чем дальше заходили отношения Саши и Антошина, чем серьезнее становились их приготовления к будущей жизни, тем тяжелее давалось Саше общение с Северцевой. А после того, что случилось на диване в кабинете, посмотреть в глаза Наталье Владимировне вообще не представлялось возможным. И как Саша ни убеждала себя, что сплошь и рядом в современной жизни встречаются такие ситуации, что многие живут внутри подобных треугольников годами, что сама Северцева давно должна была активно бороться за мужа, чувство страшной несправедливости заглушало счастье влюбленности. Саша не относилась к тем женщинам, которые упиваются победой, к тем, кто, торжествуя, становятся жестокими. Сашиному полному счастью мешало несчастье брошенной жены, Северцевой. И эта душевная казуистика была чем-то вроде наказания.