Северцева нравилась Донелли. Ведь она сумела открыть не просто отель, она сумела вдохнуть в него особый дух. Донелли вдруг задумался и неожиданно решил, что это дух хорошей кухни. Это дух очага, над которым булькает котел с мясной похлебкой. Это дух печи, где стоит хлеб, это запах рома, ванили, шоколада. В эти роскошные номера она сумела вдохнуть дух жилья доброго и уютного. И если бы не это слово, данное руководителям Ассоциации независимых отельеров, и не интересы собственного бизнеса, Донелли все это ей сказал бы. А еще рассказал бы о том, как ему всегда хотелось приготовить кролика. Да, представьте себе, обычного кролика! Но не кролика в сметане, в мятном соусе и еще как-нибудь – таких рецептов сотни. Нет, ему хотелось приготовить так, как было написано в одной старинной книге. Она принадлежит его семье, но хранится у старшего брата. Именно про этот рецепт ходили семейные легенды – мол, никто так и не понял, как и с чем надо приготовить этого несчастного кролика. Не поняли, потому что – вот беда, именно следующая страница была утрачена. Донелли вдруг вспомнил, что как одержимый пытался экспериментировать со всевозможными добавками, но не получалось того вкуса, о котором в конце рецепта было сказано: «Сладости этого мяса не стало, появилась терпкость, острота, но не перечная, добавленная, а природная, словно кролик этот всю свою жизнь провел в зарослях полыни и чабера». Какое-то время эта никуда не исчезающая сладость кроличьего мяса стала идеей фикс молодого повара Донелли. Потом его закрутили другие дела, работа, но он все равно помнит о том рецепте. Донелли мало кому рассказывал об этом. Боялся, что засмеют. У других цели, мечты – красивые, важные! А тут какой-то кролик из трехсотлетней книги семейных рецептов. А вот она, эта самая госпожа Северцева, поняла бы его. И не рассмеялась, и не подумала про себя что-то ехидное. Она поняла бы, потому что они чем-то похожи. Они – профессионалы! Но как расскажешь, если нужно соблюдать дистанцию?! А он, Джузеппе Донелли, обладая южным темпераментом, вообще не умеет этого делать! Поэтому он все больше отмалчивается, старается быть суровым.

И пока он думал обо всем этом, на столе появлялись блюда, одно лучше другого. Порции были маленькие, чтобы хватило сил на следующий деликатес.

– А сейчас воздушный торт! Говорят, ничего подобного еще не было в нашем ресторане. И мы с вами сейчас проверим это!

На столе появился высокий серебряный кофейник, такая же сахарница, молочник. Наконец, официант внес высокое блюдо с чем-то невесомым, в золотистых карамельных нитях.

– Разрешите, я сама за вами поухаживаю? – спросила Северцева и, не дожидаясь ответа, знаком отпустила официанта.

Наталья Владимировна разлила кофе и положила на тарелку Донелли кусок торта. Донелли осторожно вилкой отломил кусочек и взял в рот.

– Бисквит, вишня и что-то еще… Не могу понять…

– Открою секрет. Это то, что у нас называется «зефиром». Только зефир – это что-то вроде конфет. А здесь это целый слой. Именно зефир придает такую нежность. Вкусно, по-моему.

– О да! – Донелли с восхищением изучал торт.

Северцева отпила кофе, помолчала, а потом улыбнулась:

– Скажите, у вас отнимали когда-нибудь дорогую вещь? Не в смысле стоимости, нет. В смысле памяти, в смысле семьи. У вас отнимали вещь, которая являлась сутью семьи. Старой, некогда большой, пережившей многое семьи? Нет?

Донелли с удивлением посмотрел на Северцеву.

– Пожалуй, нет. Хотя моя семья очень древняя.

– Вам повезло. А вот у меня уже отнимали. И я же не виновата, что такой вещью является не вазочка, не фолиант, не золотой кулон. А что такой вещью является дом! Представляете, дом! И дело.

Северцева помолчала.

– Тогда были неприятные времена, только мы как-то старались этого не замечать, пока дело не касалось нас. Я тогда ждала ребенка. И мы с мужем каждый вечер ходили гулять. Мы ходили по улицам, по бульварам. Это был такой обязательный ритуал. Вы меня понимаете? – Северцева подняла глаза на Донелли.

– Конечно, – кивнул тот. – Семья, ребенок. Это важно. Это хорошо.

– Хорошо, – кивнула Северцева. – Это действительно было хорошо. Или так только казалось… Я ждала ребенка…

Северцева посмотрела на Донелли, тот отложил вилку.

– Хотите, я вам расскажу кое-что из своей жизни?

– Хочу, – неожиданно для себя ответил Донелли…


…Как-то вечером, заканчивая четвертый круг прогулки, Сергей потянул жену домой.

– Я бы еще походила. – возразила Наташа.

– Хватит. Поздно. Не надо уставать, – строго сказал он.

– Ладно, как скажешь, – согласилась Наташа, и они свернули в свой переулок. У дома их встретила толпа соседей.

– Что случилось? – У Наташи вдруг сжалось сердце. Ей вдруг показалось, что все ждут именно ее, чтобы сообщить что-то ужасное о тете Полине.

– Господи, ерунда! – весело сказал Антошин. – Давай быстро проскочим мимо соседей, а то сейчас заговорят.

– А почему они тут собрались?

– Да из-за ерунды. Понимаешь, распускают слухи тут всякие.

– Какие? – вскинулась Наташа. – Я ничего не знаю.

Неудивительно, что Наташа ничего не знала – как только стало известно о беременности, на работу и с работы ее возил Сергей.

Они подошли поближе к подъезду.

– Что-то случилось? – спросила Наташа, не давая мужу увести себя домой.

– Кошмар! Что же делать?! Что делать! – понеслось ей в ответ со всех сторон.

– Да что случилось? – Сергей на всякий случай взял жену под руку.

– Выселяют нас! На улицу выкидывают! Вот вам ваша новая жизнь! Вот вам ваш Ельцин, чтоб ему пусто было! – перед Наташиным носом дрыгался чей-то палец.

– Ты что-нибудь понимаешь? – обратилась она к мужу.

– Ну так, ходили разговоры, – уклонился он от прямого ответа.

– А вы объявление почитайте! Почитайте, почитайте. Такие не только на подъезде. Такие в каждом почтовом ящике. Под каждой дверью, – ответили ей граждане.

Наташа с Антошиным протиснулись к объявлению. Убористым шрифтом сообщалось, что дом подлежит расселению ввиду плачевного технического состояния и опасности обрушения кровли, стен, внутренних перекрытий. В связи с этим всех жильцов обязывали явиться на общее собрание жильцов такого-то числа в такое-то время для уведомления о сроках и местах переселения.

Наташа два раза перечитала объявление.

– Что за бред! – возмутилась она. – В доме был сделан капитальный ремонт, еще в восемьдесят первом году. Тогда даже лифт поменяли. И расселили две оставшиеся коммунальные квартиры! Я все помню. И потом то потолки белили, то подвал ремонтировали, то трубы меняли. Ну да, не во всем доме. Но никакого аварийного состояния быть не может!

Сергей согласно покивал. Он готов был подтвердить, что этот дом был намного крепче и надежней той кооперативной башни, где родители купили ему однушку.

– Туся, пойдем домой, нечего на сквозняке стоять! – потянул он жену.

– Не пойду я никуда! – вдруг возмутилась Наташа. – Вы с тетей все знали и все скрывали! Как вы могли?! Это же дом!!! Понимаешь, это же дом!

– Тебе нельзя волноваться, поэтому мы и не говорили ничего. С какой стати переезжать, когда дом нормальный! – воинственно добавил Сергей. – У нас тут и группа активистов образовалась.

– Понятно. Активистов, – проговорила Наташа, обводя взглядом собравшихся людей.

– Да, активистов! – не заметил насмешки Антошин.

– Почему? Почему ты мне ничего не сказал. А я дура, даже по сторонам не смотрела! – Наташа всплеснула руками. – Деваться некуда, надо сходить на это собрание жильцов. Посмотреть, что за люди там вертят дела. И вообще. Чтобы разобраться.


Собрание проходило в помещении бывшего домоуправления. Зал был битком – многие жильцы пришли семьями. Наташа Северцева была одна – Антошина она отправила в аптеку и за покупками. Ей совершенно не нужна была опека. Ей надо было внимательно слушать, смотреть, запоминать. Тетю она насильно оставила дома.

– Я обещаю все подробно рассказать потом. Но тебе туда не надо идти, только давление подскочит. И мне одной удобнее, я в уголок сяду, просто послушаю. А если мы будем вдвоем, к тебе буду обращаться, начнутся разговоры долгие. Знаешь, как я сейчас от них устаю.

Последний аргумент возымел действие. И теперь, тихо сидя в углу и наблюдая за соседями, Наташа вдруг осознала, какую непристойно злую шутку с ними со всеми сыграла политика. Люди, которых она знала с самого детства, которые всегда выглядели достойными, солидными, сейчас были обтрепанными, злыми, в их глазах сквозили зависть и обида. Но самое ужасное, что они выглядели испуганными. «Господи, ужас какой! Я сама такая же. Я точно так же начинаю озираться, когда вдруг понимаю, что кончаются деньги. И когда тетя заболевает. А ведь у меня Сергей неплохо зарабатывает! Как же живут они?!» – думала Наташа. От этих мыслей ее отвлек хлопок входной двери. Все разом стихли, и в полной тишине в комнату вошли двое в черном, потом какой-то высокий человек в длинном зеленом пальто, замыкали шествие двое других в черном.

Он подошел к столу, охранник в черном пододвинул ему стул и помог снять пальто. Когда вошедший господин оказался раздетым, все увидели у него за поясом пистолет.

– О-о! – прокатилось по рядам.

– Ты что же это к нам с «наганом» пришел? Боишься? – произнес кто-то, но под грозным взглядом охраны стушевался.

– Я никого не боюсь, – произнес пришедший, – потому что я поступаю по правилам. Если вы все так будете поступать, и вам нечего бояться.

– Это по каким правилам?! – спросил тот же голос. – Какие у тебя правила и какие у нас?! Ты вообще не знаешь, что такое правила.

– Уважаемый, зачем меня обижаешь, – развел руками человек в зеленом пальто.

Наташа усмехнулась – она уже слышала этот тон и такие речи. В тот год, когда она мыла полы в офисах, она зачастую слышала, как «пацаны» решали вопросы. Точно такие интонации, точно такие слова и нарочитая вежливость. А за всем этим оскал, злоба и жестокость. «Ну, нам «крупно повезло», – подумала она. – На наш дом положили глаз бандюги. А в доме почти ни одной приватизированной квартиры. Наверняка у этого все схвачено. Везде».