В этот вечер он даже не заметил, как уснул. Только слышал какие-то голоса, потом все стихло. Под утро вдруг распахнулось окно и повеяло студеным ветром. Он хотел встать, захлопнуть фрамугу, но вместо этого натянул на себя одеяло со второй половины постели. И тут же стало тепло, даже жарко. Ему показалось, что он дома, что дети кричат на втором этаже, а во дворе носится с лаем пес. Тед во сне улыбнулся, потому что запах глицинии, которая увивала стену их дома, вдруг усилился, словно уже полдень и солнце нагрело голубовато-сиреневые кисти цветов. «Я еще немного посплю, я устал и замерз, а здесь так тепло…» – подумал Тед, но вдруг резкий звонок ударил по ушам. Карон открыл глаза. Он лежал в своем номере, окно было закрыто, из-за крыш поднималось солнце, и с удивительной настойчивостью орал телефон.

– Да. – Тед взял телефон.

– Карон, одевайтесь, в Москве ваш знакомый, – Зимин назвал фамилию функционера из Ассоциации независимых отельеров, – он ждет нас у себя в отеле.

– Где он остановился? – Карон протер глаза.

– В «Балчуге».

– Ясно, одеваюсь, встречаемся внизу. А почему он мне не позвонил?

– Он звонил, вы не отвечали. Да и мне-то ответили только на пятый звонок.

Карон рухнул на подушку и внимательно посмотрел на телефон – двенадцать неотвеченных вызовов. Крепко же он спал! «Ничего не поделаешь, надо ехать!» – подумал Карон, с удовольствием вспоминая свой сон. Он встал, накинул халат и по дороге в ванную комнату распахнул окно. В комнате по-прежнему пахло глицинией.

Вечером Карон, едва закончив все разговоры и еле отделавшись от Зимина, появился в лобби. Там он занял, как ему показалось, самую удобную позицию для наблюдения – сел на маленький диванчик в нише. Отсюда было видно практически все: вход, лифты, лаунж-бары. Всех, кто сидел в холле, тоже было хорошо видно. Карон не стал себе придумывать дела, он решил, что как увидит девушку, сразу заведет разговор, предложит выпить кофе. «Какая бы она деловая ни была, а внимание мужчины всегда интригует». Тед был самодоволен. К тому же он знал и слышал все эти разговоры о том, как популярны здесь браки с иностранцами. Теми, кто из надежных, благополучных стран. Размышляя об этом, Карон приосанился – он был интересным, состоятельным и в прекрасной физической форме. Он нравился женщинам. Они сами ему часто об этом говорили. На какое-то мгновение из головы выветрились все мысли о певице Аннабель Роуз, такой вдруг кураж появился в душе Теда. «В конце концов, почему я должен соперничать с этими ее ребятами?!» – спросил он сам себя и стал внимательно следить за холлом. Он ловил момент, когда появится незнакомка.

Через полтора часа Тед встал, чтобы размять ноги. Он дошел до двери, кивнул, как старому знакомому, Матвею Ильичу, совершенно не догадываясь, что перед ним Тихон Ильич. Потом он заказал себе кофе. Через два часа он уже изучил все картины, висевшие на стенах, обнаружил, что на чулке администратора образовалась дырочка. Еще через полчаса, внимательно присмотревшись, понял, что та сменила чулки. Тед Карон в десятый раз сосчитал колонны вестибюля и в деталях изучил розовый мрамор.

– Слушайте, а здесь поужинать нельзя? – поинтересовался он у официанта через три с половиной часа.

– Вам – можно, – невозмутимо ответил тот.

Еще через час, сытый и засыпающий, он постарался спровадить Донелли, который вернулся из города и, увидев Карона, устроился рядом в кресле.

– У них все делают не так. А если бы знали, как они уродуют нашу пасту, – после долгого сопения буркнул Донелли.

Карон внимательно присмотрелся к итальянцу. Тот явно был пьян.

– Нам важна каждая деталь. Напишите доклад, отправьте, – посоветовал Тед, лишь бы что-то сказать.

– Куда? – изумился тот. – И потом, какое дело Ассоциации до кафе в Измайловском парке?

– Где? – изумился в свою очередь Тед.

В конце концов Донелли пошел спать, а Карон грустно посмотрел на опустевшее лобби. Вчерашняя девушка так и не появилась.

Конечно, он мог ее не заметить, она могла вернуться раньше, чем он занял этот свой наблюдательный пункт, но Тед почему-то был твердо уверен, что она в отель не вернулась. «И где же она? Осталась где-то в Москве? У нее наверняка есть здесь знакомые… А может, и отношения какие-то», – грустно думал он, раздеваясь в номере. Против обыкновения, свои вещи он не развесил аккуратно в шкаф, а разложил кое-как на второй половине огромной кровати. Ему казалось, что таким образом не бросалось в глаза его ставшее томительным одиночество.

Спал он ужасно. То ли дело было в огромной порции рыбного ассорти, которое он заказал на ужин, то ли дело было в крепком кофе, который он пил целый вечер, то ли в снах, которые ему снились. А сновидения были красочные, словно фильм, и стремительные, словно уносящийся поезд. От этого сочетания становилось тревожно и даже страшно. Тед во сне пытался найти дорогу домой, к своему дому с глициниями, но дорога, на которую он наконец вышел, была бесконечна, а сил у него уже не оставалось. Ему казалось, что еще совсем немного, еще один пригорок, и покажется его дом. Потом вдруг так же, во сне, он наконец очутился в своей гостиной, но страх его не исчез, и одиночество охватило кольцом и сковало. Тед во сне вдруг понял, что одиночество и страх – это вещи связанные. А самое главное, он больше не был уверен, что этот дом – его дом. Ведь совсем не было запаха глициний.

Проснулся он совершенно невыспавшимся. Он посмотрел в окно – только-только встало солнце. Город еще не шумел, и только слышались голоса грузчиков, разгружающих что-то во дворе отеля. Тед быстро прошел в душ, кое-как оделся и спустился вниз. В лобби почти никого не было, дежурные администраторы тихо переговаривались.

– Доброе утро, – улыбнулись они, завидев Карона, – чем можем помочь?

– Кофе. С молоком, и что-нибудь поесть, – сказал он и устроился поближе к огромному мраморному столу администраторов. Теду совершенно не хотелось сейчас быть одному. Он и голодным-то не был, просто казалось – ароматный кофе и сытная еда приведут в порядок нервы, успокоят и создадут видимость домашнего уюта. Карон совершенно не мог понять, что так мешало ему ночью.

Действительно, после завтрака стало лучше. И голоса сотрудников отвлекли от ночного беспокойства, и появление новых гостей, и вся эта праздничная суета отеля сыграли свою роль. «А у них здесь хорошо. Дело не только в этом богатстве, которым они окружили людей. Здесь… как бы это сказать… Здесь – по-человечески», – неожиданно подумал Карон и, уже совсем успокоившись, решил, что вечером опять придет в лобби в надежде встретить незнакомку.


Пока Карон пытался познакомиться с девушкой, Северцева, Антошин и Саша Соколова искали пропавший чемодан.

– Мы не можем провести обыск в номерах. Достаточно того, что мы это сделали во всех служебных помещениях, – повторяла Наталья Владимировна, собрав всех в своем кабинете. Такие маленькие совещания проходили теперь по два раза на дню. Утром собирались все сотрудники служб, вечером только она, Антошин и Саша. Вечером они пытались собственными силами решить эту загадку – исчезновение огромного и тяжелого чемодана на глазах всего отеля. Конечно, была вызвана полиция, Северцева скрепя сердце дала согласие на возбуждение дела по факту кражи. Она понимала, что это пятно, которое не смыть, а суть события вообще превращает всех их в посмешище. Но делать было нечего, король топал ногами и кричал. Примерно так вели себя и его люди.

– А что ты хочешь, это же вековые реликвии. Понимаешь, это богатство всего племени. Они его по крупицам собирали. И, потом, сами же признаются – это просто камни. Обычная порода, которая встречается в любой части земли.

– Только очень древняя, – заметил Антошин.

– Но ведь не золото, не бриллианты.

– Я не знаю, что хуже, – вступила в разговор Саша. – Золото оценить можно. Можно точно оценить убыток. А здесь?! Здесь явно потребуют выплату материального ущерба, но как они оценивать будут, еще неизвестно. Может, это окажется достоянием человечества, под защитой ЮНЕСКО. Это еще вопрос, каких экспертов они пригласят!

– Господи, да как оценивать то, что украли? Я же так поняла, что ничего не осталось. Король сюда привез все богатство племени.

– Ну чему-то на островах они сейчас молятся. Какие-то статуэтки там должны остаться. Вот, наверное, на них эксперты и будут ориентироваться.

– Боже, но кому это могло понадобиться? – воскликнула Северцева.

– А никто не знал, что там старые камни. Думали, что украшения, вещи короля. Воровали «без прицела». Только потому, что королевский багаж. Вон у него домашние туфли из меха пумы. И пряжки явно золотые, а не позолоченные. Мне так кажется, вор не знал о содержимом. Просто схватил, что было под рукой, – произнесла Саша.

– Вы думаете? – спросила Северцева. Сама она придерживалась теории заговора. Наталья Владимировна уверяла всех, что это козни конкурентов или пресловутой комиссии. А поскольку вопросы религии очень важны для населения, то и украли именно этот чемодан.

– Посудите сами, что это за правитель, который национальные реликвии потерял?! Кто его поддержит? Никто. Особенно если учесть уровень образования в этой стране. Так что пусть вора ищут среди своих. Ну, мы, конечно, можем помочь… – пожимала она плечами.

Северцевой эта теория очень нравилась – она снимала все подозрения с отеля и избавляла от необходимости всех этих явно порочащих репутацию разыскных мер. Вот король уедет и пусть там разбирается. Антошин слушал и молча не соглашался. Он понимал, что им предстоят тяжелые дни, когда надо будет терпеть присутствие полиции, спецслужб, жалобы и назойливость королевской свиты. Наконец, сам король лично уже два раза беседовал с руководством отеля. Вел он себя весьма несдержанно.

– Надо ждать, пока свое мнение выскажут наши эксперты, – этими словами заканчивались их вечерние совещания.

Антошин и Саша выходили из кабинета, оставляя Северцеву. Несмотря на все последние события, на везде мелькающих Карона, Зимина и Донелли, Северцева возвращалась и возвращалась к мыслям о муже. Его фотография все так же лежала в ее столе. Еще в самом начале, когда она въезжала в этот кабинет, она, как того требовала традиция, поставила портреты своих родных на свой стол. Сын на фотографии был еще совсем маленьким, а Антошин точно такой же, как и теперь. Потом, когда она однажды увидела чей-то удивленный взгляд, она убрала фотографию в стол. «Действительно, смешно и даже как-то глупо держать его фотографию, когда муж по коридорам отеля целый день ходит! И мы видимся по двадцать раз на дню», – сказала себе Северцева. Теперь же она очень часто доставала ее. И опять чувствовала себя так же глупо. Потому что те мысленные диалоги, которые она теперь вела, можно было вполне вести в реальности, видя перед собой Антошина. Но неуверенность в собственных ощущениях, страх потерпеть неудачу и боязнь узнать то, о чем она догадывалась, не давали ей это сделать. Северцева находилась в той опасной для человека ситуации, когда принять решение было практически невозможно. Опасной, потому что промедление могло обернуться поражением, а разговор с мужем стал бы подтверждением наблюдений. И Северцева ничего не предпринимала, мучаясь от своей же нерешительности.