— Любопытно, — пробормотал он. — Загадочно. Вы этого хотите? — он иронично посмотрел на нее.

— Потомкам всегда тяжело, — улыбнулась она. — Хочешь или нет, становишься преемником налаженного дела. Но я уже вникала, мне, в общем-то, нравится. К тому же у меня есть время — моя мать еще долго будет управлять хозяйством.

— Вы сказали все правильно. — Он улыбнулся. — Даже сама не знаете, насколько. Но все-таки допустили одну ошибку. Предостерегу вас от нее.

— Какую ошибку? — Евгения смотрела ему в лицо, напряженно ожидая продолжения.

— Как говорят эксперты по ценам не на «мягкое», а на «черное золото»…

— То есть на нефть, — торопливо вставила она.

— Когда кажется, что цена останется высокой навсегда, она сразу падает…

Евгения задумчиво отвернулась к окну.

— Вы думаете, с мамой или с хозяйством что-то может произойти?

— Я ничего не думаю. Я знаю одно: когда все слишком хорошо, а это хорошо — давно, что-то обязательно случается. Опыт. Причем не в первом поколении.

— А вы… из каких… — она подыскивала слово, но он опередил ее ответом:

— Мои предки — поляки. Их сослал царь на каторгу в эти места. Они участвовали в польском восстании 1863 года. Срок закончился, мой прадед женился, осел в тайге, занимался охотой, промыслом. Его имение не стало таким знаменитым, как имение Яновских, — мой прадед попал на каторгу вместе с известным паном Михаилом Яновским. Тот купил себе полуостров на берегу Амурского залива недалеко от Владивостока. Он так и стал называться после — полуостров Яновского.

А вот дальше — все похоже. Только Яновскому повезло больше — в начале двадцатых годов прошлого века он понял, что его час пробил. Если помните историю, тогда шла к концу Гражданская война, белые уходили в Корею, Манчжурию, Китай. Он, богатый помещик, понимал — пора. А мой прадед не считал себя слишком богатым и остался. Но судьба, если захочет, уравняет всех. Мой дед и сыновья Яновского встретились в одном лагере…

А потом много чего было, но я всегда хотел одного — при первой же возможности вернуть землю, удобренную потом предков. Их землю за многие десятилетия поглотила тайга. Но все, что в ней, считаю моим по праву. Другие это право оспаривают, хотя я заплатил деньгами за возможность вернуть. Нынешними, законными деньгами.

Вадим усмехнулся. Евгения смотрела на его профиль. Красивый, особенно сейчас, когда внутри вспыхнуло пламя с новой силой, пламя, которое, видимо, не гасло у предыдущих поколений Зуевских.

— Я вообще-то биолог-охотовед. Но в начале девяностых звезды сошлись так, что мне привалили большие деньги. Я продал большую партию меха в Китай, вложил сюда. Кое-кому это не нравится до сих пор.

— Это может не понравиться, — заметила Евгения. — Я понимаю.

— Есть люди, я их знаю, которые прикрываются разными бумагами. Они готовы убедить несведущих в биологии людей, что защищать рысь в моей тайге так же необходимо, как панду в Китае.

— Значит, вы считаете, вас хотят остановить… с корыстными целями? — тихо спросила Евгения.

— Разумеется. Если у меня не будет пушнины, мне придется продать то, что купил. Во что вложил, как и мои предки, свои силы. Вообще, должен сказать, на всякое хорошо поставленное дело загораются чужие глаза. Имейте в виду, присмотритесь, сперва к близкому окружению. Нет ли желающих освободить вас от забот о вашем норочьем хозяйстве? Вы продаете шкурки в Грецию, — не вопросительно, а утвердительно сказал он. — Я думаю, наши шкурки встречаются в одних магазинах. Они могут пожать лапу друг другу, — он улыбнулся по-детски.

— Вам бы сказки сочинять про животных, — заметила Евгения.

— И про людей тоже. Хотите, расскажу про вас? Пускай это будет сказка.

— Хочу.

— Вообще-то сказка-быль. Итак, на самом деле вы приехали сюда, чтобы узнать что-то, что помогло бы остановить меня. Вы много раз были в Греции, на той стороне есть некто, жаждущий породниться с вами. Возможно, с вашим хозяйством тоже. Чтобы в одних руках соединить все процессы: зверьки — шкурки — фабрика — магазин.

Евгения чувствовала, как глаза ее становятся все круглее.

— Я не говорю ничего нового. Естественный, очень разумный проект. Я сам думал об этом. И буду думать, если вы меня не проведете как-нибудь… тайно. — Он засмеялся. — Но я не дамся, имейте в виду. Вы не уедете отсюда, пока я не узнаю точно, как вы придумали обвести меня вокруг пальца.

Евгения смеялась. Она нащупала в кармане куртки флакон. Не могла же она не попробовать то, что сама создала? Действует ли ее «отманка» на рысь?

— Я должна позвонить, за мной приедут на снегоходе, — сказала она, глядя на часы.

— Зачем? Вы можете спать спокойно. В моем доме нет мышей. Утром я возьму вас в тайгу. Покажу, как ставлю капкан. Вам ведь интересно, верно?

— Конечно, — согласилась она, все еще колеблясь.

Зазвонил мобильный телефон. Она вынула его из кармана.

— Евгения, вы должны срочно уехать, — сказал голос. Он был мужской, незнакомый.

— Как это? — не поняла она.

— За вами приедут, — настаивал голос.

— Кто? Петр Арсеньевич? — он принимал ее по просьбе фонда.

— Нет. Его срочно вызвали… Он уехал. За вами приедет красный снегоход. Номер… — Он диктовал номер, а она не воспринимала ни букву, ни цифру.

— Я не поеду, — проговорила она холодно, удивленно заметив, что непреднамеренно повторяет резкий тон матери.

— Вы сами сделали выбор, — мужчина недобро рассмеялся и отключился.

26

Она держала перед собой аппарат, смотрела на него так, будто на ладони у нее высыпала проказа. Она вспомнила, как после поездки на остров Спиналонга вместе с Костей она вот так же осматривала свои руки. Ей казалось, в воздухе носятся бациллы проказы, потому что еще полсотни лет назад на острове был лепрозорий. Это сейчас развалины старой крепости отданы туристам — ходите, смотрите, трогайте…

— Что-то не так? — тихо спросил Вадим.

— Мне… Я… В общем, я не поеду. Я останусь у вас, — сказала она, не вдаваясь в объяснения.

Глядя в ее глаза, он прочитал в них страх.

— Чем вас так испугали?

Она пожала плечами:

— Интонацией даже больше, чем словами…

— А вы чуткая, Евгения. Сейчас предпочитают пугать интонацией, потому что если и записывают чужие разговоры, то это только слова. А интонация подчас бывает яснее слов. Может, вам просто пожелали спокойной ночи?

— Нет, мне сказали, что я сама сделала выбор. Видимо, имея в виду, где мне ночевать.

— Вот как? И кто же это?

— Я не знаю, он не представился. А тот, кто занимался мною, — Петр Арсеньевич, — улетел срочно куда-то. Не понимаю, ведь фонд с ним договорился еще в Москве, при мне…

— Зато я понимаю, — серьезно сказал Вадим. И вдруг спросил: — Вы умеете стрелять?

— Я? Да нет, куда мне! Про меня говорили, что я не умею стрелять даже глазами, — она вспомнила и рассмеялась.

— А вам это не нужно.

— Зато Лилит всегда умела. А сейчас даже лучше, чем раньше.

— Лилит? Кто это?

— Лилька, моя подруга. Она была Лилит, а я Ева. Такая наша игра с детства.

— Вы много читали, — заметил он. — Потому как про Лилит мало кто знает… Ну, раз вы не умеете стрелять, то будете подносить патроны, — насмешливо добавил он.

— Кому? — не поняла она, но руки отчего-то похолодели.

— Мне. Сегодня ночью на нас нападут.

— Но почему!

— Потому что я добыл… много… В общем, рысей… Это большие деньги. Местные люди переправляют шкурки в Китай. Они шьют там греческие шубы. Понимаете?

— Ох, — еще не веря окончательно, выдохнула она.

— Еще недавно всем казалось, что мир утопает в гуманизме и никогда больше не наденет на себя натуральный мех. Но потепление климата происходит только в расчетах ученых мужей, а зимы на самом деле крепчают. Снег прошлым летом выпал даже на итальянском побережье. А мои знакомые в мае поехали в Египет и так ни разу и не искупались.

Он намеренно отвлекал ее от навалившегося страха. Этого нападения Вадим ждал давно, но почему оно совпало по времени с ее приездом?

Ну конечно, они поняли, что контроль над ним хотят установить другие. Не важно, как они называют себя — от фонда, от науки, черт знает от кого еще. Приезд Евгении они восприняли как камуфляж для особо крутых. Поэтому решили поторопиться.

Вадим быстро вышел из комнаты, свистнул три раза. Раздался топот, вбежала пара черных волкодавов.

— Сидеть, — приказал он, отведя их за большой ларь в сенях.

Этих собак он привез не так давно из Питера — знакомый тренер подготовил их отменно. Он привез их тайно: чем меньше людей знают о том, какое у него оружие кроме огнестрельного, тем безопаснее. По заказу собакам сделали кевларовые жилеты, они закрывали их от шеи до хвоста. Сейчас самое время надеть их на собак.

— Евгения, — предупредил он, — не выходите без меня ни для какой надобности. Я посадил сторожей.

Она кивнула, ноздри раздувались на бледном лице. А у нее есть энергия, кураж, темперамент, с удовольствием отметил он. Внешность скрывает то, что внутри. Ему это понравилось. И снова подумалось о том, о чем он думал уже не раз: порода и в человеке, и в животном всегда видна.

Он прошел в соседнюю комнату без окна, где держал оружие, патроны, там же стоял металлический сейф для шкурок. Он вынул карабин с пятизарядным магазином. Этот «винчестер» остался от деда. Его сумел сохранить отец в избушке в тайге, хотя в то время и был обязан сдать его в милицию. Отец понимал: никогда обратно уже не получит его.

Вадим выглянул и поманил Евгению.

— Когда все начнется, будьте здесь. Лиственница, из которой построена изба, стала крепче металла. Пуля не пробьет.