Евгения сидела за столом, на лавке, вжавшись в бревенчатую стену. Сердце колотилось, но не бешено, оно отстукивало удары так, словно вовсе не сердце, а набат, чьи редкие удары собирали всех окрест. Собирали, чтобы общими силами отразить что-то, угрожающее жизни или чести.

Жизни ее мало что угрожало, но чести… Да, именно чести.

Мужчина отошел от двери, встал посреди комнаты, медленно снял жилет, подбитый мехом бобра. Она смотрела, как он небрежно держит его рукой, а блестящий в свете керосиновой лампы мех касается деревянного пола.

Он проследил за ее взглядом.

— Чепуха, — бросил он жилет на пол. — Если вы захотите, Евгения, я брошу на пол все меха, которые я приготовил…

Теперь он расстегивал рубашку, медленно, пуговицу за пуговицей вызволяя из петель.

Она увидела густо заросшую грудь, волосы вспыхнули бледным золотом. Тугие мышцы, плоский живот с аккуратным пупком — сгусток затаившейся энергии.

— Я вижу, вам нравится… Это всем нравится. — Он засмеялся. — Но ни одна женщина не сумела выманить меня отсюда, из тайги.

Евгения молчала. Сейчас он не услышит ее. Он словно находился не здесь, люди, по разным причинам избравшие для себя уединение, не обходятся без чего-то, что позволяет им изменить сознание, расширить его с помощью разных препаратов. Она знала: в тайге таких растений целый ботанический сад.

— Евгения, — говорил он между тем. — Ваше имя — семейство миртовых. Ха-ха, даже на латыни ваше имя точно такое… Евгения — вечнозеленое растение изящного строения. — Он окинул ее взглядом. — Это правда, — он снова засмеялся. — Вы знаете, что такое мирт? — Ответ ему не был нужен, он продолжил: — Эти белые душистые цветы появляются летом… Я хорошо знаю ботанику, — добавил он, расстегивая ремень.

Евгения молча наблюдала.

Он не сможет… Не сможет сделать то, что задумал, твердила она себе. Пузырек с «отманкой» лежал в кармане, она готовилась засунуть руку и отвернуть крышку. Она выльет его на себя целиком, и он не сможет подойти к ней.

Евгения почувствовала, как онемела спина, потяжелели ноги, руки. Казалось, они пудовые, нет сил сдвинуть с места. Если он подойдет, то ничего не сможет сделать. Так должно быть. Она правильно приготовила препарат.

Евгения закрыла глаза, когда увидела, что он расстегивает первую пуговицу на камуфляжных штанах. Она знала, что увидит.

Мелкая дрожь пробирала тело. Ей говорили, что этот человек непредсказуем, неуправляем. Он сам по себе. Однажды спустился из вертолета по веревочной лестнице и остался жить в тайге.

Евгения открыла глаза и…

Мужчина стоял посреди комнаты в застегнутых штанах, подпоясанный ремнем. Он был уже в рубашке. И улыбался. На кого он сейчас похож? На кого-то очень знакомого… Она рылась в памяти, но, скованная страхом, память не хотела выпускать ничего, она закрылась на замок.

А он улыбался.

— Вы ведь не этого ждали, да? — спросил он совершенно ясным голосом.

— Я… я… — заикалась Евгения, чувствуя, как снова оживает.

— Я знаю, чего. — Он засмеялся. — Но я не беру женщин силой. Я ставлю на них капкан…

— Как на рысь, да? — прохрипела Евгения, пытаясь улыбнуться.

Рука все еще лежала в кармане куртки, теперь пальцы медленно разжимались, выпуская флакон. Хорошо, что она не поторопилась, не извела репеллент.

— Капкан на рысь? — повторил он за ней. — Про меня говорят разное, я знаю. Но я уверен, что в отношениях мужчины и женщины должно быть обоюдное удовольствие, а оно невозможно без желания обоих участников. Сами знаете, как бывает, — сказал он, застегнув последнюю пуговицу рубашки и спрятав свою пышноволосую грудь под клетчатой тканью. Взял с пола жилет на бобровом меху и протянул ей. — Вам не зябко? По-моему, вы только что дрожали. Наденьте, — насмешливо предложил он.

— Спасибо. Вы похожи на Лоуренса Аравийского, — память оттаяла и выдала то, чего не ожидала сама Евгения.

— На Лоуренса Аравийского? — он вскинул светлые брови. — О таком персонаже я читал. — Он усмехнулся. — А вы-то почему о нем знаете?

Евгения пожала плечами:

— Так вышло.

Он сделал к ней шаг, потом второй. Свел брови на переносице, его лицо снова стало похожим на то, которое так напрягало ее.

— Наше сходство лишь внешнее, Евгения. Его осаждали женщины, но он любил мужчин. Я — другой. Если бы меня жаждали женщины с такой страстью, я не бежал бы от них, не искал приключений. Только если с ними… — Его серые глаза блестели, кажется, все внутри смеялось.

Евгения тоже улыбнулась, потом поежилась.

— Возьмите жилет, — приказал он. — Не позволяйте себе заболеть. Я не стану за вами ухаживать, я не гожусь на роль сестры милосердия.

Она взяла жилет, от него пахло мехом и теплом.

— Сейчас я затоплю печь, накормлю вас. Вернуться в норму после такого потрясения, — насмешливо, но уже с другой, ласковой интонацией, добавил он: — поможет хороший кусок мяса.

— Но я…

— Только не говорите, что вы не испугались. Вы представили себе — тайга, непроходимые завалы, вот-вот начнется пурга, домик на запоре, странный мужик, про которого чего только не говорят…

Она застегнула жилет на две большие пуговицы.

— Я шил его вот этими руками, — он вытянул перед собой руки. У него красивые руки, ровные пальцы и чистые ногти. Это удивило еще больше. Почему он здесь? Откуда? Местные говорили разное. Молодые женщины — с придыханием. Старые — со странной ностальгией. Мужчины крутили пальцем у виска. Мол, слетел с катушек где-то в Европе, потом спрыгнул в тайгу. Но ловок, больше всех берет рысей.

— Здорово, — сказала она. На самом деле жилет был сшит преаккуратно.

— Меня здесь зовут по-разному, — заметил он, укладывая поленья в печи.

— Я знаю, — быстро сказала она.

— Например? — так же быстро спросил он.

— Во-первых, Вадим Зуевский.

— Это по паспорту, — согласился он.

— Белый дьявол…

— Еще, — подгонял он.

— Бледный шаман…

— Вы мне льстите, Евгения, — усмехнулся он.

— Но я не знаю другие имена, — она прислонилась к стене. — Скажите, Вадим, а разве есть такое растение — Евгения? Или вы все придумали?

— Есть, не придумал.

— Вы так хорошо знаете ботанику? — Она следила за тем, как он кладет щепу и кору.

— Я всегда плохо знал ботанику. Но я подготовился к вашему появлению.

— Как?!

— У меня здесь разные книжки, — он кивнул на стеллаж. — Я читаю, иногда даже вслух. Чтобы не забыть, как звучит голос. Есть одна — о цветах. То, что я рассказал вам, там написано. У меня фотографическая память. Можете проверить.

Евгения засмеялась. Она смеялась и не могла остановиться. Она чувствовала, как вместе со смехом уходят остатки нервного напряжения. Вадим не смотрел на нее, он занимался своим делом.

Наконец она умолкла. Стало тихо, только трещали загоревшиеся дрова, и от этого тишина казалась особенно густой.

Молчание длилось, они сидели в разных углах. Разделенные золотистым светом лампы или, напротив, соединенные им?

Она удивилась — ей вдруг захотелось, чтобы этот свет их соединял, а не разделял. Тепло от его жилета, тепло от печи — это прекрасно. Но ей внезапно захотелось тепла его дыхания. У него жаркое дыхание, она это знает. Оно пахнет хвоей, она уже уловила этот запах. Она читала, что в тайге люди жуют сосновую смолу от цинги.

— Вы… А вы жуете смолу?

Он повернулся к ней быстро, как разворачивается ящерица. Казалось, она едва держится на кромке перил, но миг — она уже совершила полный оборот. Они видели ящерицу вместе с Костей, в Линдосе, на крыльце дома тетки Марии.

— А вы не думаете, что я кипячу ее в бочках? — быстро спросил он.

Она снова расхохоталась:

— Но вы не похожи на рогатого и волосатого труженика преисподней.

— Вы так думаете? Это мне льстит. Да, я жую смолу, а не «орбит без сахара». Потому что в тайге провожу слишком много времени. Я редко выезжаю отсюда.

— Вот я и почувствовала. Ваше дыхание пахнет хвоей.

Он усмехнулся.

— У вас тонкое обоняние. Это радует, значит, вы получите удовольствие, когда я…

Она почувствовала, как дернулось сердце. Может быть, все может быть…

— Когда я вас угощу… по-таежному. Ужином.

— Спасибо, — пробормотала она.

Евгения сама не знала, как далеко пошла бы с этим таежным человеком. Она так давно и так старательно держала себя в руках, что вдали от людей, в высоких снегах, готова сделать что-то такое…

Сделать, а потом?

Ох, это всегдашнее потом…

Он поставил сковороду на плиту, через минуту мясо уже шипело, его аромат заполнил домик. Евгения спокойно оглядывала жилище, оно вызывало странные желания.

Остаться здесь.

Не возвращаться.

Забыться.

Она почувствовала, как напряжена, бессмысленно напряжена ее жизнь. Принципы, придуманные в детстве или взятые напрокат у других… У родных, знакомых, коллег. А эта смешная игра с Лилькой в Еву и Лилит?

Она вздохнула.

— Как хорошо у вас, Вадим. Как вы догадались, что вот так — хорошо?

Он не отвечал. Долго. Они слушали треск дров, шипение мяса на сковородке.

— Легко догадаться, — наконец услышала она, — когда точно знаешь, что хуже не будет.

— Вы от чего-то убежали сюда? — догадалась она.

— А вы? — ответил он вопросом на вопрос. — Когда человек летит в такую даль, он всегда бежит от себя, хотя думает по-другому. Да, я бежал. Я устал от себя, от своей жизни. И моя жизнь устала от меня. Устала так сильно, что дала мне пинка под зад, уж простите за грубость.

— Пинок такой силы, что вы приземлились среди глухой тайги? — насмешливо спросила Евгения.

— Вот именно. А вы сообразительная.