Но, если по-честному, засвербело внутри: все-таки она должна быть благодарна Ирине Андреевна. Если бы не опыты с приманками, то Лилия Решетникова никогда бы не появилась на свет. А это значит, не было бы ее тела, красивого лица… Не было бы вожделенных взглядов, которые бросают на нее мужчины…

Но и Карцева должна благодарить ее за то, что она получилась, родилась, тем самым подтвердив успех ее работы.

Лилька рывком села в постели. Человек из департамента объяснил, как они начнут наступление на ферму. Скорее бы!

21

Евгения вернулась поздно, но матери еще не было. Она бродила по дому, не зажигая свет — пока еще дни длинны, а ночи коротки. Это обстоятельство радовало ее, потому что ночные видения не мучили так длинно, как зимой.

Казалось, они давно должны оставить ее в покое, она уже освободилась от печали, как от надоевшего плаща. Она усмехнулась: любое сравнение, любая параллель на самом деле оговорка. Память о ком-то у нее всегда соединялось с чем-то вещественным. Поэтому, чтобы забыть того, кого хочешь забыть, нужно выбросить из своей жизни все связанное с ним. Вот откуда взялось на первый взгляд выспреннее сравнение печали и плаща. Действительно, плащ вишневого цвета, в котором она гуляла с Костей под дождем на его даче, а также черный анорак, в котором каталась на лодке по озеру, и много чего еще — она собрала все в большой пакет и отнесла в ближайшую церковь.

Но что-то осталось при ней, такое, что не отнесешь никуда. Оно сидело внутри, иногда спокойно, не тревожа и не мучая. Но ни на секунду не позволяло усомниться: оно есть. А иногда царапало, жгло, не давало спать.

Долгое время Евгения делала вид, что не замечает этого чувства. Но теперь она не собиралась обманывать себя — в ней жила любовь. Очень сильная, которая противится сдаваться выдуманным принципам.

Иногда Евгении казалось, что ее любовь вообще живет отдельно от нее. У тебя принципы? Ты их придумала давным-давно? Замечательно, вот и нянчись с ними! Береди свою рану, плачь, омывай слезами подушку. А у меня свои принципы.

Особенно отчетливо поведение своей любви она ощущала, когда звонил Костя. Ее любовь подпрыгивала, кидала кровь в виски, подгоняла сердце… Все ее тело подчинялось, отзывалось. А голос — он тоже выдавал ее и только принцип, как гвоздь, торчал в мозгу…

Но, думала она, положив трубку, не означают ли все эти признаки, что ее любовь захватила уже все пространство ее души и тела?

Мысль, которая еще недавно казалась больной, но сладостно-успокоительной: ах, как было бы хорошо, если бы он женился! — приходила в голову все реже. Конечно, ему уже тридцать один год, у него хорошая работа. Его родственники могли найти ему кого-то. Почему нет? Но в последнее время эта мысль перестала появляться.

При слове «Греция», замечала за собой Евгения, она бросала все дела и слушала радио. Иногда новости приходили приятные, иногда нет. Только что, например, рассказали о том, как трудно приходится некоторым грекам, выехавшим из России, приживаться в новых местах. В деревенской школе, на севере страны, одноклассники покалечили мальчика за то, что он плохо знал греческий язык.

Но тут же поспешно явилась мысль: с Костей все в порядке. Он знает греческий с детства. Она сама начинала учить язык, но бросила после того, что называла разрывом.

Она тихо ступала босыми ногами, ощущая кожей прохладные деревянные половицы. Как правильно, что в старом доме они с матерью ничего не меняли, только следили за порядком.

Здесь всегда хорошо пахло — деревом, травами, геранью на окне. Мать любит герань, как любила этот цветок бабушка. Но самым большим поклонником герани был дедушка. Он умер, когда Евгении исполнилось семь. Он был намного старше бабушки. Сначала он стал больше известен в биологии своими работами, чем она, но со временем жена даже затмила его. Теперь Евгении казалось, что он всегда стоял за спиной профессора Березиной и своим крепким мужским умом направлял ее к новым идеям.

Евгения заметила, что рыжая лейка на подоконнике полна воды. Значит, надо полить цветы. Она одарила каждый горшок щедрой порцией. Ей показалось, что цветы благодарно отозвались на заботу — сильнее запахли. Она стояла, не в силах отойти от них. Запах всегда влечет, иногда он действует на человека тайно, безотчетно.

Теперь, когда она работала вместе с матерью, она узнала много такого, о чем мало кому известно. Иногда такие знания их обладатели стараются хранить в тайне.

С помощью запахов можно, например, управлять поведением не только животных, но и человека. Всякий раз, натолкнувшись на эту мысль, она останавливала себя, опасаясь, что если пойдет дальше, то начнут мучить сомнения и подозрения. От некоторых она никак не могла отделаться… Конечно, она думала о Лильке. Надо же, она живет в той самой квартире в Тушине, но эта квартира теперь ее собственная.

Евгения мысленно прошлась по ней — столько дней и ночей они провели там вместе, Ева и Лилит. Веселые, беззаботные девочки…

Внезапно в уши ворвался крик Кости: «Черт знает, почему меня повело! Сама знаешь, я никогда не смотрел на нее!»

Сердце заколотилось быстро, тревожно. Неужели от запаха герани? — попыталась она обмануть себя.

Но перед глазами появилась Лилька. Ее лицо, ее молящие глаза, устремленные на мать: «Ирина Андреевна, флако-ончик бы? Ну, Ирина Андреевна!»

Это было перед тараканьими бегами. Но… но разве они извели весь флакон с приманкой, который дала им мать?

Нет, конечно! А ты — глупая гусыня! Зачем обманываешь себя, ты же знаешь, Лилька приманила его феромонами! И совершенно ясно, зачем — теперь стало ясно, когда прошло столько времени…

Евгения поставила лейку на подоконник. Потом схватила ее и помчалась на кухню. Она налила воды из-под крана, вернулась к цветам, втиснула лейку на старое место между горшками. Пускай вода отстоится.

Евгения вернулась к столу, села на стул и посмотрела на телефон. С Грецией разница два часа, сейчас Костя не спит… А… может быть… с кем-то… Сердце заныло, она поморщилась. Брось, приказала она себе. Протяни руку, набери номер, командовала она себе. Скажи, что ты хочешь его видеть. Снова! И всегда…

Она протянула руку, но стук калитки остановил. Это мать. Она отдернула руку — при ней звонить не хотелось.

Рука Евгении зависла над столом, потом схватила первую попавшуюся книгу. Оказалось, это альбом Жана Эффеля. В нем смешные рисунки о сотворении мира. Бабушка привезла его из Парижа ей в подарок, когда Евгения еще училась в школе. Бабушка знала, во что они играют с Лилькой.

Евгения открыла альбом наугад и увидела Адама. Забавный, утрированный художником, но он чем-то неуловимо напоминал Костю. Такие же черные волосы, щетина на щеках. Только этот все время голый. А Костя только иногда…

Она улыбнулась. Ева тоже хороша — без всякого стыда разгуливает нагишом перед Адамом и Творцом.

Евгения листала альбом. Внимательно рассмотрела, как Создатель вытачивал из ребра ее для него.

— Привет, — мать тихо вошла в комнату.

— Привет, мама, — подала голос дочь из полумрака.

— Чем занимаешься?

— Я? Смотрю альбом, старый, бабушкин. Помнишь, она привезла мне давным-давно?

— Да, это Эффель. Когда-то был в большой моде. Карикатурист из коммунистической газеты «Юманите», кажется, так?

— Да, но его вариант сотворения мира такой наивный, смешной…

— Я спросила тебя о другом, — заметила Ирина Андреевна, — когда задала вопрос. Мне интересно, чем ты еще занимаешься на работе. — Она выделила слово «еще».

— А-а… — протянула Евгения.

— Ты уверена, что делаешь репеллент только для рыси?

— Нет, конечно. Меня интересуют и лисы, и кролики… — энергично принялась перечислять Евгения.

— Ах, кролики, — с иронией повторила мать. — Не хочешь ли ты предложить властям Австрии репеллент, стать почетной гражданкой полей и огородов? — мать откровенно смеялась.

— Разве там проблемы с перепроизводством кроликов? — удивилась Евгения. — До сих пор?

— А ты не знаешь? — в тон ей нарочито удивилась мать.

Она села напротив дочери и внимательно посмотрела на нее. Потом спросила:

— Ты готовишь репеллент для человека, верно?

— Ты знаешь, — тихо вздохнула Евгения.

— Если бы я не знала, чем на самом деле занимаются мои сотрудники на рабочем месте, меня самой давно бы не было на моем рабочем месте. Ты говорила, что готовишь «отманку» для рыси. Но… знаешь, как-то я усомнилась… И кое-что проверила…

— Понимаю, — призналась Евгения. — Но я хочу тебе объяснить. Мне стало интересно: если модифицировать «отманку», годится ли она для человека?

— И что дальше? — подтолкнула мать.

— Буду сотрудничать с парфюмерами, — засмеялась Евгения. — А потом серьезно добавила: — Это так интересно — управлять желаниями других людей!

— Смотри, не переборщи, когда варишь не борщи, — Ирина Андреевна поморщилась. — Ты хочешь лишить человечество естественной манкости?

— Нет, искусственной, — возразила Евгения. — Той, что приносит людям неприятности.

— Иногда очень мешает жить, — согласилась Ирина Андреевна. — Особенно тем, у кого на приманку уводят мужчин.

Евгения вспыхнула. Мать догадалась? Но она заставила себя сказать почти спокойно:

— Да, это тоже. Моя «отманка» без запаха. Незаметно прыснешь на своего мужчину, и никто чужой уже к нему не подойдет, — засмеялась она.

— Ты пробовала — твоя «отманка» перекроет феромоновую приманку? — в голосе матери звучало любопытство.

— Пробовала, все зависит от дозы. Я подумала: а не открыть ли салон отворота и приворота, — улыбнулась Евгения.

— Вот это оставь Лилит. Я уверена, она спит и видит что-то такое. Знаешь, я хотела поговорить о ней. Тебе не кажется… — мать сощурилась, пытаясь подыскать слова.