Лора Бекитт - Аромат лотоса

– Похоже, он этого не хочет.

Луиза села на диван и протянула дочери руку. Та нехотя опустилась рядом. Женщина не знала, с чего начать. Ее дочь еще не попадала в ситуации, когда любые чувства отступают перед безжалостным расчетом разума и безвыходностью положения.

– Пойми, Урсула, мы разорены и нам не приходится выбирать. В конце концов, Франсуа твой муж, и твой долг – быть рядом с ним.

– А если я не хочу? Пусть он едет один, я стану писать ему письма, а он будет присылать нам деньги.

– А если не будет? А вдруг он задержится там надолго и… заведет новую семью или вступит с кем-то в связь? Ты не знаешь мужчин! С глаз долой – из сердца вон. Вот как они рассуждают!

– Как ты думаешь, мама, Анри де Лаваль еще жив? – неожиданно спросила Урсула.

Луиза почувствовала, как к сердцу подкрадывается невыносимая боль, и ей показалось, что почти зажившая рана начала медленно вскрываться.

Помедлив, она решила сказать правду.

– Кто знает! Условия жизни на галерах ужасны.

– Да еще среди воров и убийц! Знаешь, я часто вспоминаю Анри, не того, которого я видела в тюрьме последний раз, а прежнего. Он был такой мечтательный и скромный!

Луиза молчала, страдая от болезненного пробуждения неожиданных чувств. Взгляд темных глаз женщины был устремлен вдаль, в невидимое прошлое, в черноту простиравшейся за окном ночи.

– Знаешь, мама, – вкрадчиво продолжила Урсула, – Анри не убивал Тома и не крал драгоценностей! Тогда я была слишком сильно испугана, ошеломлена и вдобавок непростительно наивна, но теперь понимаю, что все было подстроено. Кем? Кто это сделал, кто обрек Анри на бесчестье и страшную гибель? Ты, папа, Франсуа, Гастон Друо? Зачем? Да, вы были против нашего брака, но почему… Как жестоко!

Она почти кричала. Ее глаза лихорадочно заблестели, на бледном лице вспыхнул яркий румянец, кровь вскипела от ярости.

– Я никогда его не увижу, не смогу попросить у него прощения!

– Это уже не важно, – прошептала Луиза и попыталась погладить дочь по голове, но девушка резко отбросила руку матери.

– Нет, важно, важно, мама, потому что мы христиане! А еще потому, что Анри меня любил, а я от него отвернулась. Теперь я не сплю ночами, размышляя о том, что он может думать обо мне, о нас!

– У тебя есть Франсуа. Разве ты не любишь его?

Урсула нервно передернула плечом.

– При чем тут это! Ты сама сказала, что Франсуа найдет себе другую, едва мы расстанемся и он ступит на индийскую землю! Анри никогда бы не обошелся со мной подобным образом! Он ни за что не полюбил бы другую женщину! – И решительно промолвила: – Послушай, мама, ты должна написать в Королевский суд или куда-то еще, рассказать правду и потребовать, чтобы Анри освободили!

Луиза встала и выпрямилась. По напряженной спине пробежала дрожь. Итак, она потерпела полное поражение. Шарль умер, Леопольд покончил с собой, Анри де Лаваль, с которым ее дочь могла быть счастлива, отправлен на каторгу. Гастон Друо потерял к ней интерес.

Луиза была посрамлена в своем тщеславии и самодовольной уверенности в силе своих чар. Но куда больше, чем уязвленная гордость, женщину терзал страх потерять единственное любимое существо – дочь. Если Урсула ее возненавидит и решит вычеркнуть из своей жизни – это конец.

Внезапно лицо Луизы обрело прежнее властное выражение и она твердо произнесла:

– Я ни в чем не виновата. Я не стану наговаривать на себя.

Ты поедешь в Индию вместе с Франсуа, а я поеду с тобой.

1754 год, Пондишери, Индия

Лицо Урсулы Друо, стоявшей на палубе корабля «Герцог Орлеанский», выглядело застывшим, губы были плотно сжаты; казалось, ее нисколько не радует то, что утомительное путешествие подходит к концу. Луиза тоже молчала; резкий морской ветер трепал концы ее темной вуали. Франсуа отдавал приказы носильщикам: дамы не пожелали ехать налегке – супругам Друо и Луизе Гранден принадлежало около тридцати тщательно упакованных тяжелых ящиков.

Солнце уже закатилось, кровавый край небес поблек, сделавшись тускло-розовым, и на берегу чужой страны, окутанном таинственной сумеречной пеленой, были видны лишь темные силуэты пальм да какие-то низкие строения. Влажное теплое дыхание моря щекотало ноздри.

Урсула терпеливо ждала, когда можно будет спуститься в лодку. Всю дорогу она страдала от качки, но держалась мужественно.

Теперь она смотрела на мир новыми глазами. Что-то в душе ее затвердело; она уже не была доверчивой и наивной, податливой, как глина. Постепенно Урсула начала воспринимать необходимость отъезда в Индию как Божью кару. Ее семья отправила Анри де Лаваля на галеры – она была в этом уверена, хотя Луиза продолжала утверждать, что в этом нет ее вины, – и за это они вынуждены покинуть родину и поселиться в чужой и дикой стране.

Урсула приняла решение ехать не потому, что испугалась разлуки с Франсуа, и не из-за того, что боялась остаться без средств к существованию. Просто ей казалось, что таким образом она сумеет… о нет, не искупить вину перед Анри, а успокоить свою совесть. Она тоже в изгнании, тоже наказана!

Урсула чувствовала себя отшельницей и была готова смиренно и стойко встретить любые трудности, что, впрочем, не помешало ей взять в дорогу кучу как нужных, так и явно бесполезных вещей и красивых нарядов.

Губернатор Дюпле распорядился приготовить для приезжих лучшие комнаты в своем дворце, но королевский уполномоченный Жозеф Годе решил остановиться на частной квартире. Его примеру последовали другие члены делегации.

На следующий день Годе вручил губернатору Пондишери королевский приказ об отставке и предписание компании составить отчет за последние пять лет деятельности.

В то время как муж занимался делами, Урсула с матерью обустраивали новое жилище. Возведенные колонистами дома были очень просты: белые оштукатуренные стены, полутемный холл, выложенный каменными плитами пол, прикрытые бамбуковыми занавесками узкие окна спален. Привезенные из Парижа безделушки немного оживили суровую обстановку, и в доме стало довольно уютно.

– Я думала, в нашу честь будет устроен пышный прием и бал, – заметила Луиза, ставя фарфоровую вазу в виде раковины на изящный столик красного дерева.

– Какой бал, мама! – раздраженно отозвалась Урсула. – Генеральный контролер Годе приехал, чтобы сместить губернатора Дюпле и проверить отчетность. Возможно, последнего ждет наказание. Что тут праздновать?

– С каких это пор ты начала разбираться в подобных делах? – Луиза насмешливо улыбнулась и сказала: – Если не возражаешь, я займу эту комнату.

Урсула пожала плечами.

– Поверь, мне совершенно все равно.

– Здесь будет скучно. Городок довольно унылый. Видно, служащие компании не хотят тратить деньги на его благоустройство!

– По-моему, теперь нам не приходится выбирать, – заметила дочь, но Луиза продолжала, не обращая внимания на ее слова:

– Интересно, чем мы будем питаться? Неужели той пищей, какую едят местные дикари! Наших запасов не хватит надолго.

И где найти подходящих слуг? Поговори об этом с Франсуа.

Урсула повернулась и посмотрела на мать. Хотя Луиза стояла прямо и высоко держала голову, уголки ее губ были опущены, а глаза выдавали усталость. Судя по всему, она держалась из последних сил. Ее гордость, ее надежды были обращены в прах. Тем не менее Луиза продолжала сохранять самообладание и величавые манеры. Сердце Урсулы смягчилось, и она примирительно произнесла:

– Хорошо, мама. Я поговорю с ним.

Франсуа предупредил, что вернется поздно, и Урсула не ложилась – не потому что ждала мужа, а потому что знала, что не заснет.

Она стояла у окна, наблюдая, как багровый шар солнца исчезает за горизонтом и все вокруг постепенно погружается в тяжелый, душный мрак ночи. Откуда-то доносились негромкие голоса и топот ног, еще какие-то непонятные звуки. Мать была права: город оказался пыльным и зловонным, с кое-как построенными домами колонизаторов и ветхими лачугами местных жителей. Дворец губернатора впечатлял, но то была капля золота в море нищеты.

Господи, за что?.. Она создана для того, чтобы ее холили и нежили, она рождена для роскоши, а вместо этого судьба пригнала ее на чужбину!

Урсула поняла, что ждет чего-то удивительного, несбыточного, что случается только в счастливых снах или безумных мечтах. Она надеялась, что можно собрать обломки былого и построить из них нечто такое, чем можно жить.

Вскоре вернулся Франсуа. Он был рад, что Луиза ушла к себе, и коротко рассказал жене о том, что случилось за день.

– Генеральный контролер боялся, что Дюпле обрушит на него свой гнев и откажется подчиняться. Но тот оказался умнее и без всякого упорства передал власть Годе. Конечно, дела сильно запутаны и в системе налогов творится полный произвол, так что, скорее всего, бывшему губернатору будет предъявлен внушительный счет, но это нас не касается. Главная цель мсье Годе – мир с английской колонией и сотрудничество с Ост-Индской британской компанией. Он намерен возвратить всех пленных в Мадрас и вступить в переговоры с англичанами. Вой на изнурила обе стороны! Правда, Дюпле умоляет не уступать англичанам, но думаю, его не станут слушать. – Закончив, он обвел глазами помещение: – А вы неплохо устроились!

– Мама озабочена тем, что мы будем есть. И еще нам надо нанять слуг.

– Местная кухня не так уж плоха! Быть может, островата для дам, но вы, я уверен, привыкнете. Что касается слуг… – Франсуа замялся. – Стоит ли спешить? Полагаю, скоро в Мадрас будет направлена делегация для переговоров и меня наверняка включат в ее состав.

Урсула удивилась.

– Зачем тебе это?

– Мадрас – большой, обжитый и богатый город, по сравнению с которым Пондишери – просто дыра. Туда привозят все предметы обихода прямо из Англии, а в самом городе очень развита торговля.