Она это заслужила, и, если собирается прожить эту волшебную ночь, то проживет ее с широко раскрытыми глазами. Никаких горьких слез, если сердце окажется разбитым.

Но опять же, как можно разбить то, что уже разбито? Мадлен давно смирилась с тем, что Филипп не принадлежит ей и никогда не будет принадлежать. Тогда что же плохого в том, если она не откажется весело провести сегодня время?

Не отвечая на свой вопрос, Мадлен сняла платье и аккуратно развесила его на кровати. Взглянув на часы, она поняла, что у нее осталось на сборы всего четыре часа. Если поторопится, то успеет принять расслабляющую ванну до того, как проснется дочка. Няня придет к пяти, и у нее будет масса времени, чтобы собраться до приезда Филиппа к шести часам. Она предполагала, что они пообедают вместе, потому что вечер планировался только на восемь часов.

Мадлен укладывала волосы феном, когда наконец приехала няня. Теперь Мадлен могла закончить сборы, не опасаясь, что дочь забрызгает ее дорогое платье соусом для спагетти.

К приезду Филиппа ее нервы совершенно расстроились. Она переделала прическу по крайней мере раз семь, прежде чем ее устроило, как лежат локоны, которые она оставила над ушами. Смыв косметику, начала накладывать макияж во второй раз.

Ей уже казалось, что это никогда не кончится, когда вошел Филипп, неотразимый в черном смокинге. От него исходил слабый аромат пряного одеколона. Ноги у Мадлен подкосились. К счастью, она стояла за креслом-качалкой, играя в прятки с Эрин, тем самым не давая дочурке испачкать свой выходной наряд. Глядя на Филиппа, Мадлен ухватилась за лакированные планки, словно от этого зависела ее жизнь.

– Добрый вечер.

Господи, даже голос у него был прекрасным. Мадлен слышала его почти каждый день в течение последнего месяца, но сегодня он был каким-то особенным. Она понимала, что это всего лишь ее воображение, но даже в этом случае голос Филиппа успокаивал, словно скользя по возбужденным нервам, как платье легко скользило по бедрам.

– Ты прекрасно выглядишь, – прошептала она и покраснела.

Даже смех был каким-то глубоким.

– Это является моей характерной особенностью. А потом вмешалась Эрин. Она примчалась быстро, как только могла, взяла игрушку и подала ее Филиппу.

Мадлен пояснила:

– Эрин хочет, чтобы ты взял игрушку.

– Зачем?

– Чтобы снова отдать ей.

– А, – он кивнул с пониманием, – в этом есть глубокий смысл.

Он подтянул брюки на коленях, присел на корточки и без всякой брезгливости взял из рук Эрин игрушку, измазанную вареньем. На Мадлен это произвело впечатление.

– Спасибо, Эрин, – сказал он серьезным тоном. Как и предупреждала Мадлен, Эрин улыбнулась и сразу забрала игрушку назад. Но потом сделала такое, что поразило мать до глубины души. Она вытянула ручки, что означало: „Подними меня“. Смущенный, он посмотрел на Мадлен.

– Она хочет, чтобы ты взял ее на руки.

– Правда?

– Правда. И должна тебе сказать, что даже когда Эрин находится в веселом расположении духа, она не просит об этом всех подряд.

Очень осторожно Филипп поднял девочку на руки и так и остался стоять.

– Мне стыдно, что я не понял. Довольная Эрин пустила пузыри и ухватилась за розу в его петлице.

Мадлен кинулась ему на помощь, на ходу прихватив полотенце. Роза была спасена, и мать вытерла лицо Эрин, пока пятна не остались на смокинге у Филиппа. Несмотря на такой трогательный момент, она позвала няню и передала ей девочку. Ни к чему испытывать судьбу слишком часто.

Попрощавшись с Эрин и няней, Филипп повел Мадлен к лимузину, около которого стоял шофер и ждал, чтобы открыть для нее дверцу машины. С этого самого момента начинался сказочный вечер.

Шампанское в лимузине и обед в ресторане, слишком дорогом, чтобы его когда-нибудь рекламировали. Это объясняло, почему Мадлен никогда не слышала о нем. Потом кофе и десерт в бистро в деловой части города. Мадлен будто перенеслась в другой мир. Ее все время сопровождала музыка: Рахманинов в лимузине, струнный квартет в ресторане и джаз в бистро. Если б колеса лимузина превратились в колеса кареты, а у водителя из-под пиджака появился хвост, она бы не удивилась.

– Ты слышала речь Генерального секретаря ООН на канале „Си-Спан“?

Мадлен взглянула на Филиппа и рассмеялась. Она понимала, что он напускает на себя важный вид, чтобы ее рассмешить.

– Ты шутишь? Я даже не знаю, как он выглядит. Я не смотрела этот канал до тех пор, пока там не появился Барни.

– Барни?

– Фиолетовый динозавр!

– А, да. Его все еще показывают?

– Конечно! Он стал нашим классическим персонажем.

– Почему же тогда зрители находят его безвкусным?

– Знаешь, я часто это слышала. Но меня удивляет, почему люди считают, что это так плохо, когда их детям прививают такие ценности, как честность и порядочность.

Мадлен поняла, что Филипп с трудом сдерживает смех, и ощетинилась.

– Что ж, радуйся, – заворчала она, борясь с желанием запустить в него салфеткой. – Я ведь легко попалась на твою удочку.

– Честно говоря, я не предполагал, что мой гамбит приведет к дискуссии о фиолетовых динозаврах. Думал, мы начнем политические дебаты, но я не жалуюсь. Беседовать с тобой всегда так интересно. Ты воспринимаешь многое не так, как я.

– Что ж тут удивительного, все просто: ты мужчина, а я женщина и мать. – Она подождала, пока официант наполнит ей чашку. – Ребенок вообще во многом меняет взгляд на мир.

Филипп кивнул, чтобы принесли счет, и сделал глоток кофе.

– У меня и без ребенка теперь другой взгляд на все. Ты оказываешь на меня положительное влияние, Мадлен.

Не зная, что сказать в ответ, она улыбнулась:

– Ты просто сразил меня наповал вопросом о Генсекретаре ООН.

– Тогда считай меня бестактным. Между прочим, мне очень понравился наш разговор. Ты видишь вещи совершенно по-другому. Меня это интригует.

Мадлен почувствовала себя так, словно ее ударили в самое сердце. Она медленно опустила чашку и встретилась с ним взглядом.

– Ты имеешь в виду примитивной Он с изумлением уставился на нее, и Мадлен поняла, что неверно истолковала его слова.

– Нет, – тихо, но твердо произнес Филипп. – Как-то уникально.

– Филипп, разреши напомнить, что сегодня в Америке несколько миллионов родителей-одиночек. Это едва ли делает меня уникальной.

– Возможно, ты права. Но я скорее имел в виду тот факт, что ты не боишься меня. Ты никогда не относилась ко мне, как к какому-то идолу. К моему великому сожалению, пресса изображает меня именно таким. Ты не испытываешь передо мной страха и прямо говоришь о том, что думаешь. Споришь со мной, когда считаешь меня не правым.

Чувство стыда, которое она испытала из-за того, что не правильно поняла его, только усилилось в результате его откровенности.

– Ты даже не представляешь, как я хотела бы забрать свои слова обратно.

Наконец принесли счет, и минуту спустя они уже ехали на праздничный вечер. О неловкой ситуации было забыто, и вскоре Филипп снова заставил ее смеяться, изображая кое-кого из гостей. Мадлен знала этих людей по работе с Евой. Ее поразила необыкновенная точность, с которой копировал их Филипп.

Они прибыли с небольшим опозданием. Судя по количеству лимузинов, припаркованных у дороги, ведущей к родовому дому Амберкрофтов, публика уже собралась. Пользуясь своей привилегией, Филипп попросил шофера проехать за дом, чтобы не оказаться в этой толчее.

Мадлен немного знала об особняке Амберкрофтов из прессы, но репортеры не могли воздать должное тому зданию, которое сейчас возвышалось перед ней. Не обладая глубокими познаниями в архитектуре, Мадлен точно знала, что здание довоенное. Ходили слухи, что дом был построен на деньги, которые принес винокуренный завод прадеда Филиппа. Его сын, то есть дед Филиппа, сделал свое состояние на виноделии в годы сухого закона. Потом он превратился в респектабельного гражданина, а все остальное стало историей.

Филипп поинтересовался, с чего она хочет начать. Вместо того, чтобы сразу направиться в дом в танцевальный зал, она выбрала возможность обойти дом и выйти на парадную лестницу, ведущую на огромное крыльцо с колоннами. Вид с парадного крыльца был захватывающим. Будучи садоводом-любителем, она испытала благоговейный трепет перед загадочным пейзажем, едва различимым в сумерках. Она могла только предположить, как красивы эти цветы, полностью раскрытые под яркими лучами солнца.

Через несколько минут они вернулись в дом. В паузах между знакомствами Мадлен смогла окинуть взглядом фойе, которое казалось больше, чем вся ее квартирка. Паркетный пол сверкал благодаря многим слоям светлой мастики. Огромная лестница, которая непременно привлекала к себе внимание, напоминала лестницу из романа „Унесенные ветром“.

Филипп постоянно представлял кому-нибудь Мадлен, пока они, наконец, не нашли его мать.

Услышав имя Мадлен, миссис Ольга Амберкрофт натянуто улыбнулась и вежливо попросила разрешения переговорить с Филиппом наедине. Мадлен не слышала, что миссис Амберкрофт неистово нашептывала Филиппу, но уловив слова „секретарша“, „свидание“ и „упущенные возможности“, почувствовала, как на нее нашло уныние.

Когда он снова присоединился к ней, Мадлен заметила, что он крепко сжал зубы.

– Полагаю, ты получил нагоняй, – сказала она, стараясь разрядить обстановку.

Глаза Филиппа утратили строгое выражение, взгляд посветлел.

– Что-то вроде этого. Моя мать по-детски уверена, что я не должен приводить с собой того, кто не является потенциальным вкладчиком.

– О, у меня есть двадцатка, припрятанная в кошельке. – Она вызывающе ухмыльнулась. – Мне стоит вложить ее прямо сейчас?

Филипп запрокинул голову назад и расхохотался, чем вызвал не один любопытный взгляд. Ее непринужденная естественность и отказ выдавать себя за ту, кем не являлась, восхищали его. Никакой неловкости, никакого подобострастия!