Ольга Михайлова - Аристократия духа

Кейтон же никогда даже не размышлял на эту тему.

Год назад в Лондоне он случайно услышал разглагольствования одного полупьяного сутенёра, который рассказывал кому-то, что основными клиентами борделей являются развратники, падкие на все «новенькое», желания которых могут удовлетворить только самые опытные женщины, люди стеснительные или только начинающие блудить, не осмеливающиеся ухаживать за женщинами, женатые мужчины, жены которых больны и не могут исполнять свои супружеские обязанности, а также мужчины, у которых недостаточно средств на то, чтобы вступить в брак или содержать любовницу… ну и конечно, уроды, добавил мерзавец.

Тогда Кейтона это больно ударило. Да, уроды…

Что же, этим он себя и оправдывал. Бывал в самых дорогих борделях, где занимались эксцентричными вещами, благодаря чему моралисты получили право говорить, что бордели стали храмами извращений: самое банальное требование клиента, предъявляемое там практически ежедневно, — была любовь с двумя, а то и с тремя девушками одновременно. Причём чаще всего такие желания высказывали люди солидного возраста и самого строгого вида. Другие испытывали удовольствие, доводя изысканность до мерзости, требуя целовать не только их гениталии, но и анальное отверстие, другие делали то же самое женщинам, которых выбирали. Кейтон с удивлением узнал, что были люди, которые не могли совершить акт любви, если их не высечь, при этом чем их больнее секли, тем большее они испытывали удовольствие. Некоторые желали бить выбранную ими женщину…

Знал Кейтон и другие экспонаты этой галереи охотников за страстью — копрофилов, клиентов, которые заказывали «лапки пауков», любивших, чтобы их подвешивали к потолку. В борделях имелись все необходимые аксессуары: хлысты, веревки, прозрачные столы, собаки и даже гермафродиты. Он слышал, что запросы богачей медленно эволюционировали от желания совершать плотский акт до желания наблюдать за совершением такового. Вуайерам скоро стало не хватать простых дырок, просверленных в стенах; были придуманы комнаты, в которых клиент, сидя в кресле, мог наблюдать и слышать все, что происходит в соседней комнате, для чего применялись специальные зеркала, обои и трубы, усиливавшие звук. Бордель для богатых стал местом, где можно было заниматься тем, что запрещено за его стенами, а извращения, осуществляемые в полном молчании, были ядовитым шармом проституток.

Были и другие места, где покупали любовь извращенцев, замаскированные под благонравные заведения, например, антикварные магазины — их особенно ценили известные специалисты по… предметам искусства. Снаружи ничто не говорило о том, что в этом заведении можно купить любовь. Товары были аккуратно разложены по витринам, к каждому была приложена этикетка с ценой; на самом деле эти цены были шифрами, обозначающими юношей. Клиент, изучив содержимое витрин, показывал пальцем на ту или иную этикетку; продавец приглашал клиента в заднюю комнату — спальню, где клиента ждал молодой содомит. Кейтон знал это потому, что однажды подлинно ошибся, забредя в подобное заведение за набалдашником для трости.

На окраинах, в портах, близ воинских казарм были бордели подешевле. Там можно было получить ту женщину, которую хочешь. Там случались потасовки, там никто не скрывал своей похоти. Вход — прямо с улицы, его легко было спутать с кабаком. Рядом — меблированные комнаты с минимумом обстановки. Здесь были девки всех возрастов: на одной панели стояли юные девицы и матроны, которые не знали, как лучше скрыть свою старость — париком или пудрой. Как грубые работяги, они сидели в углу, привалившись друг к другу, — женщины, сваленные в кучу.

Сам Энселм, однако, не был склонен к недопустимому. Проститутки были для него отдушиной, одна из них стала его первой женщиной. Он замечал, что они любили молодых людей из обеспеченных семей: те были вежливы, веселы, умели расположить к себе. Как ни странно, Кейтоном ни одна никогда не пренебрегла, напротив, все девицы при его повторном появлении улыбались довольно приветливо. Впрочем, им ли было выбирать?

Батский бордель был незаметен и скромен, ибо был подпольным, но Кейтону роскошь сейчас была и не нужна. Он торопливо ткнул пальцем в девицу, сидящую на кушетке, и поднялся наверх вместе с ней. Он располагал целым часом, но вернуться домой хотел около одиннадцати — не хотелось больше ловить понимающие тёткины взгляды. В комнатушке было излишне натоплено, он распустил шейный платок и посмотрел на проститутку. Она была невзрачна, с простоватым, чуть рябым лицом, но пухленькая и довольно аппетитная. Она знала, сколько он заплатил бандерше, видела роскошь его костюма и смотрела со страхом: что мистер потребует?

Мистер улыбнулся и погасил свечу. В свете камина снял парадный сюртук, который не мог не надеть на званый вечер, расстегнул жилет и рубашку. Стало прохладнее. Кейтон приказал проститутке сесть рядом, откинулся на подушку, положив руки девицы себе на грудь. Они были приятные и мягкие. Он заказал, к изумлению испуганной шлюхи, самые целомудренные из ласк, и погрузился почти в дрёму. Пальцы девицы ласкали его грудь, гладили мощные плечи, квадраты живота. Он млел и таял, постепенно возбуждаясь, стараясь запомнить эти сладкие, щемящие ощущения. Он раньше никогда не разрешал женщинам к себе прикасаться, никогда ни с одной не был в постели и, используя проституток по назначению, даже представить не мог, чтобы обнять хоть одну из них и накрыться одним одеялом. Но сейчас, в вялом спокойствии и неге, принимал ласки девицы странно радостно и умиротворенно. Он ничем не обременил её, был ласков, впрочем, грубым с женщинами он быть никогда и не мог, но сейчас, доведённый её нежными, потеплевшими от жара его тела руками до истомы и полного изнеможения, почувствовал себя почти счастливым.

Когда всё кончилось, и Кейтон чуть пришёл в себя, он вспомнил слова пьяного сутенера.

— У вас много уродов среди клиентов? — с любопытством спросил он девицу, протягивая ей мелочь, что была в кармане.

Проститутка окинула его ошарашенным взглядом. Заплатив бандерше, он уже ничего не был должен. Это был более чем щедрый подарок за весьма нетрудную работу.

Она услужливо ответила, пряча монеты.

— Встречаются. Как не быть? Есть просто ужасные. Приходит один господин лет пятидесяти… Кажется, чиновник. От него все шарахаются. Но он платит — и миссис Ричардс заставляет нас… И ещё один — приходит каждую неделю и такое творит… А попробуй откажи — вынимает ремень, бьёт по лицу.

— Он урод?

— Да, ужасный. Он требует таких мерзких вещей, так жесток и извращён! А по лицу никогда не скажешь — благообразный, строгий, похож на попечителя пансиона…

Кейтон рассмеялся, уразумев, что у них разное понимание уродства.

— Да нет же, я говорю о некрасивых мужчинах, вроде меня. Таких уродов много?

Она посмотрела на него в немом недоумении и нахмурилась. Потом пожала плечами.

— Почему некрасивый? Какой же вы… Вы стройный, видный… и… — она замялась, — и добрый. Если бы все были, как вы, — не жизнь была бы, а рай. Уроды… они другие. Иные такие респектабельные с виду… никогда не скажешь.

Энселм вынул часы, вздохнул и стал торопливо одеваться. Времени было в обрез.

Домой он успел вовремя, и на сей раз не вызвал подозрений леди Кейтон. Уже за полночь, лёжа под роскошным балдахином, он снова вспоминал пережитые ощущения: напряженную сладкую боль плоти, трепет всех жил, усладительную истому ласкающих рук… Господи… Ну почему он не может иметь женщину, коей не пришлось бы стыдиться, чьи руки ласкали бы его ночами, к которой можно было прильнуть и сдавить в объятьях — без дурных страхов заразы, с чистым сердцем и абсолютным доверием? Он вспомнил, что забыл спросить проститутку, как её зовут.

Сегодня он впервые позволил женщине смотреть на своё обнаженное тело и прикоснуться к нему, позволил почти бездумно, поддавшись чувственному порыву и доверившись случаю. Наслаждение превысило всё, испытанное ранее. И если бы эта был та, кого он звал бы по имени, кому мог бы подлинно довериться, от которой у него не было бы тайн — что испытал бы он тогда?

Сон его, последовавший за этими размышлениями был странным, горьким и чувственным, страстным и тягостным. Он видел себя нагим в неясной полутьме, чьи-то пальцы нежно ласкали его, доводя до исступления и крика, ему почему-то казалось, что рядом с ним две девицы, узнать их он не мог, ибо глаза его были завязаны, прохладные и игривые пальцы бегали по нему, нежа и заставляя трепетать, но руки его самого тоже были связаны, и сколько он не напрягался — не мог разорвать стягивавшие его путы. А ласки становились всё более бесстыдными и безумными…

Но вот ему удалось, мотнув головой, чуть сдвинуть повязку, закрывающую глаза — и он замер в леденящем душу ужасе: по его телу ползал, шевеля мохнатыми лапками, огромный чёрный паук.

Между тем на вечере у Тираллов мисс Сомервилл тщетно искала глазами мистера Кейтона, и потому заметила куда больше, чем обычно. Увиденное ей не понравилось. Если раньше, напуганная разговором с миссис Уэверли, она внимательно и недоброжелательно наблюдала за мистером Райсом, но видела лишь, что он находится в дурном настроении и абсолютно не склонен флиртовать и обольщать красавиц, то еще у милорда Беркли она заметила, что он может быть и совсем другим. Теперь его поведение изменилось разительно. Мисс Эбигейл довелось увидеть почти невероятное: мистер Райс преобразился — его улыбка стала чарующей, глаза томными и струили нежность, флюиды мужской мощи были почти зримы, и оттого, что они были направлены на мисс Вейзи, они тревожили мисс Сомервилл сугубо. Она поняла теперь Летицию. Такого ей самой видеть ещё не доводилось.