Все разговоры в гостиной смолкли, все обернулись к Кейтону и слушали.

— Но не тут-то было. Сестра проснулась, поймала братца за руку и била до тех пор, пока он во всём не признался. Затем, посоветовавшись с матерью, которая немало знала о таких вещах, жертва страсти колдуна придумала шутку. На следующее утро мальчик пошёл в школу с тремя рыжими волосками, завернутыми в холстину. После уроков Фиан поспешил домой, где завернул полученные волоски в бумагу, исписанную магическими символами, и сжёг её в пламени свечи, произнося при этом могучие приворотные заклинания, которые должны были заставить ту, с чьей головы они взяты, страдать от любви к нему.

Все завороженно слушали.

— Но он не знал, что принадлежали эти волоски вовсе не девице, а хорошо откормленной молодой телке, которую её мать выращивала на продажу. — Кейтон улыбнулся по-мефистофелевски. — И вот после полудня раздались мычание и топот копыт в коровнике — похоже, колдовство Фиана сработало. Телка сорвала дверь с петель, устремилась по деревенской улице, остановилась перед дверью Фиана и замычала… В последующие недели Джон Фиан не знал покоя: когда он пытался учить детей, мычание страдающего от любви животного срывало уроки, когда же учитель посещал церковь, животное приходилось выводить из храма. Колдун превратился в посмешище всей округи…

Все рассмеялись, а Энселм уже тише заметил:

— Как видите, мисс Эбигейл, колдовство вовсе не защищает — ни от любви, ни от насмешек…

Она бросила на него странный взгляд и промолчала.

Между тем мистер Роуэн осторожно спросил мисс Хилл, а что она считает подлинной любовью? Мисс Мелани окинула спрашивающего высокомерным взглядом. Впрочем, с её округлой и симпатичной физиономией изобразить такие сложные чувства было трудно и лицо её просто приобрело выражение насмешливое и чуть заносчивое.

— Любовь — это чувство, которое позволяет не видеть недостатки людей, мистер Роуэн, прощать слабости ближних, быть снисходительным и добродушным. Вы не согласны?

Мистер Роуэн улыбнулся.

— По-моему, мистер Кейтон прав, утверждая, что любовь подлинно романтизирует личность, права и мисс Сомервилл, полагая, что любовь к ничтожеству чести не делает. Именно поэтому, любой здравомыслящий человек перед тем, как начать романтизировать личность, должен убедиться в её достоинствах….

— Любовь — страсть, а не здравомыслие! Если вы способны год убеждаться в достоинствах человека, прежде чем влюбиться, то вы понятия не имеете о любви! — высказав этот убедительный аргумент, мисс Хилл пришла в прекрасное настроение.

Кейтона начал забавлять этот спор, мисс Эбигейл тоже прислушалась.

— По-вашему, мне нужно сначала потерять голову, а потом убедиться, что объект моих чувств — особа совершенно недостойная, неразумная и компрометирующая себя бестактным поведением? — мистер Роуэн сдаваться не собирался.

Мисс Хилл на минуту задумалась. Ей показалось, что мистер Роуэн имеет в виду мисс Вейзи, но потом припомнила его критические замечания в её адрес и насторожилась. Дело в том, что мистер Роуэн на вечере милорда Комптона позволил себе ряд совершенно наглых и бестактных замечаний на её счет, правда, высказал их приватно. Он категорически не одобрил её заигрывания с мистером Сомервиллом и мистером Кари, ему не понравилось её платье, вырез которого он счёл чрезмерно открытым, он заявил, что уважающая себя девица должна быть скромнее, а кроме того, имел дерзость поставить ей в пример мисс Сомервилл! Что он себе позволяет? Бал милорда Комптона — не воскресная проповедь! Она знала, что мистеру Роуэну предстоит посвятить себя церкви, но зачем же произносить проповеди в светских гостиных? Просто для практики?

— Если вы, мистер Роуэн, полагаете, прежде чем влюбиться, найти Совершенство — мне остается только пожелать вам успехов в поисках. А после того, как вы обретете его — пожелать, чтобы это Совершенство обладало таким удивительным и редким качеством, как обожание скучных ригористов и зануд. Мне же трудно представить Совершенство, которому бы нравилось, как его поминутно высмеивают и критикуют…

— Помилуйте, за что же критиковать Совершенство? — мистер Роуэн был в недоумении.

— Вы найдёте… — многозначительно обронила мисс Хилл.

Кейтон покинул дом Реннов около одиннадцати, напоследок попросив у Ренна конспекты по спецкурсу Давердейла. Тот охотно дал, но просил вернуть их до отъезда. Мисс Хилл и мисс Сомервилл вышли проводить его в холл. Мисс Эбигейл напомнила о встрече в субботу у милорда Комптона. Он не забыл? Нет, он непременно заедет, как договорено. К тому же леди Эмили ему уже дважды напоминала об этом. На вешалке Кейтон вдруг заметил изящную серую шляпку с розовым перышком, а на подставке для тростей — серый дамский шелковый зонт. Но ничего не сказал, лишь молча забрал свою трость и попрощался.

Стало быть, та девица, что встретилась с Камэроном у Бювета, была мисс Сомервилл? Но ему не показалось — ни на бульваре, ни у Реннов, — что девица увлечена. Он помнил Джастина по Вестминстеру — тот постоянно передирал его конспекты, читал только бульварные романы и никогда ничем не блистал. Джастин — глупец, если думает понравиться этой особе. Слишком утончённа она для откровенного распутника Камэрона, недалёкого и неумного, слишком умна и образованна, слишком хороша собой. И, конечно же, знает себя цену. Дружку ничего не светит, несмотря на смазливость физиономии и происхождение, уверенно подумал Кейтон. Камэрон — дурак, если вздумал мечтать о подобном.

Сам Энселм был доволен вечером, на душе было тихо. Не торопясь, разглядывая светящиеся окна и провожая глазами огни карет, он брёл по ночному Бату. В памяти мелькали детали вечеринки, те, что ухватывает голодный мужской взгляд, скованный светскими условностями. Домой он добрался уже куда менее спокойным, плоть окаменела и в алькове он предался плотским фантазиям. Рисовал себе белоснежные выступы девичьих грудей, упругую четкость линий бедер, мысленно ласкал их и упивался иллюзорной наготой, как сладчайшим нектаром. Содрогаясь в пароксизмах воображаемого обладания, сжимал зубы, стараясь подавить стоны, но когда последние судороги упивающегося пустыми грезами сладострастия утихли — ощутил невыносимое жжение в глазах.

На его впалых щеках высыхали едкие, как кислота, слёзы, на душе нарастала тягота, гнетущее бремя горечи и боли. Господи, ну почему? Вечно довольствоваться краденными похотливым взглядом прелестями, упиваться в одиночестве воровски подсмотренным, ублажаться призраками и посягать на себя… Или — окунаться в ту мерзость, при воспоминании о которой подкатывает тошнота к горлу…

За что, Господи, за что?

В памяти промелькнули Ренн и мисс Тиралл, кокетство мисс Хилл с Роуэном… Мужчины вожделели женщин, девицы оценивали мужчин и выбирали тех, к коим влекло сердце. И лишь некоторых злая судьба метила, словно постыдным клеймом — печатью уродства. Это была выбраковка человечества — вытеснение из общей массы проклятых существ, обреченных на безбрачие, одиночество и злобу отверженных…

Кейтон почувствовал себя столь несчастным, столь обделённым и обиженным, что спазм едва выносимой горечи перехватил горло и зло угнездился в том непонятном месте, кое именуется вместилищем души. И душа отозвалась, тоже занына тупой и горестной болью, садня обидой и скорбью. В ней заклубились дымные и смрадные воспоминания былых унижений, обид, выказанного ему пренебрежения. Мелькнула и мисс Вейзи… Она напрягся, и напряжение болезненно отозвалось в мышцах — судорогой и утомлением. К чёрту. Надо попытаться уснуть. Этак только изведёшь себя. Тут он снова вспомнил Ренна. Стало быть, у того матримониальные планы… Девица явно расположена к нему. Кейтона снова едва не удавил спазм завистливой злости. Красавчик… Ещё и в друзья ему навязывается! Энселм понимал, что завидует Ренну, и само это понимание унижало и бесило до дрожи. Однако, предавался он этим горьким мыслям недолго — сказались утомление сумбурного дня и предшествующая бессонная ночь.

Он провалился в сон.


…Предшествующий день до спазматической боли огорчил Ренна. Кейтон отверг его дружбу, и это обидело Альберта, но он постарался внушить себе, что просто выбрал для объяснения неудачное время и место. Энселм был явно не в духе, видимо, нездоров, и ему не следовало начинать этот разговор.

Вечер у мисс Мелани, куда Кейтон пришёл совсем другим — непринужденным, блестящим и талантливым, как ни странно, причинил Альберту новую боль. Он снова пришёл в восхищение от ярких дарований Энселма, и это заставило его только ещё тяжелее прочувствовать боль отторжения. Почему Кейтон не нуждается в нём? Почему столь грубо отталкивает?

Мисс Энн заметила его огорчение и подсела ближе. Он бросил ей благодарный взгляд и улыбнулся. Сам он и в любви и дружбе был серьезен, старомоден и готов был сохранять верность и в счастливые, и в тяжелые времена, и сейчас мучительно пытался разобраться в себе. Что может не нравиться в нём Кейтону? Альберт всегда был готов учиться, принимал критику, был практичен, верен и точен, мог быть опорой, но Энселм, наверно, не нуждался в опоре. Ренн был силен и знал свою силу, но восхищение Кейтоном и любовь к нему странно ослабляли его. Сколь загадочна и иррациональна эта слепая сила, сила сердечной склонности! Сколь необорима и необъяснима… Он вздохнул. Наверное, он слишком много хочет от жизни — и любви, и дружбы. Кейтон же вслух декларирует отказ и от того, и от другого. Что ж, это его право, а ему самому нужно благодарить Бога и за то, что есть, а не вздыхать о несбыточном. По счастью, его любят и этого должно быть довольно.

Альберту шёл двадцать четвертый год. В отличие от Кейтона, он никогда не искал блудных дорог, но опыт первой самозабвенной любви пришёл слишком рано и сильно опалил душу. Он не любил вспоминать об этом. Ему не предпочли другого, но быстро проступила разница в душевном устройстве, склонностях и вкусах, в итоге он вынужден был признаться себе, что чувство не оправдало себя. Помолвка была расторгнута. Внутреннее разочарование было разочарованием и в себе, и в предмете любви и в самом чувстве. После этого пришли критичность, ясность и спокойствие, а порывы чувств гасились жестким напряжением воли.