— Только добрые пожелания? — с улыбкой переспросил он. — Я скажу, что ты простила ему неожиданный отъезд и что любишь его.

Братья всегда старались развеселить ее. Ей было хорошо в их обществе, хоть она, к сожалению, и провела большую часть жизни вдали от них… Мадлен любила своих братьев, однако чувство это не было бурным, всепоглощающим, таким, какое она испытывала к Люку, — скорее, глубокая нежность, сродни той, что привязывала ее к Филиппу. Теперь, когда Тьери переселился на Киберон, она не знала, когда увидит кого-нибудь из них.

Жизнь на ферме совершенно переменилась с отъездом Люка — Мадлен ужасно не хватало его Ей не хватало его остроумных реплик и глубоких бесед. Не хватало его подшучиваний и поддержки, но более всего ей не хватало необъяснимой радости оттого, что он рядом, учащенного сердцебиения и ощущения восторга от его присутствия. Ей пришлось признать, что без Люка жизнь на ферме приобрела серую окраску. И перед нею неизбежно встал вопрос: ту ли жизнь она выбрала для себя?


Медленно проходили недели. В конце лета кобыла Ги принесла жеребенка. Это милое создание во многом напоминало Шарлеманя, и Ги был счастлив.

— Вот бы Люк увидел малыша! — поделился он с Мадлен, когда они вдвоем смотрели на голенастого жеребенка, сосущего свою мать в стойле. — Ты думаешь, он вернется?

До сих пор Мадлен не сомневалась в этом. Хотя Люк ничего не обещал. От него не пришло ни единой весточки с самого отъезда, а сообщения о действиях маркиза де ла Руэри были скудными и противоречивыми. Известно было только то, что этот человек превратил свой замок в военный лагерь.

— Не знаю, — ответила она.

— Отец думает, что маркиз пойдет на Париж.

— Кое в чем наш отец ничего не смыслит. — Леон зашел в конюшню набрать корма и, очевидно, услышал часть их разговора. — Власти не допустят этого. Попомните мои слова: его самонадеянную армию даже не выпустят из Бретани.

У Мадлен все сжалось внутри от волнения — в маленькой самонадеянной армии находились Люк и Ренар…

Прошло еще несколько недель, прежде чем они узнали что-то определенное. Новости превзошли самые худшие опасения Мадлен. Однажды вечером на ферме появился ее брат, Ренар. Он выглядел усталым и изможденным до предела. Бретонской ассоциации больше не существовало. Власти узнали о планах де ла Руэри и атаковали его замок. Участники заговора частично бежали, частично были взяты в плен. Сам Ренар чудом остался жив.

— А Люк? — с замиранием сердца спросила Мадлен.

Брат пожал плечами.

— Я звал его с собой, но он не захотел оставить маркиза. Старик скрывается с ближайшими сторонниками, и Люк — среди них. Если им хватит здравого ума, то они переправятся в Англию. Я говорил Люку, что он может вернуться сюда, на ферму, и что это будет самым умным его поступком, но ему, видите ли, мешает дворянская честь…

Ренар пробыл на ферме несколько дней. За это время Мадлен не смогла ничего больше вытянуть из него, но поняла, что брат глубоко потрясен происшедшим.


Лето сменилось осенью, а осень — зимой. Жизнь на ферме шла согласно временам года: сбор урожая, приготовление сидра, пахота перед весенним севом. У Мадлен, как и у всей семьи, оставалось очень мало свободного времени, и она радовалась этому. Днем ей некогда было думать о Люке, но ночью — дело иное. Она лежала в темноте, гадая, где он и что делает. Она даже не знала, жив ли он или умер.

К Рождеству наступили сильные холода, и каждое утро Мадлен выходила на белый от инея двор. В канун Рождества, когда все Лемуа возвращались с мессы, тайно служившейся на соседней ферме, пошел снег. Ложась на холодную землю, он не таял и вскоре покрыл все толстым белым ковром, сверкающим в гаснущем свете дня. После того как мужчины проверили, достаточно ли задано корму скотине, семья собралась у огня на кухне с кружками горячего, сдобренного специями сидра. Все наслаждались теплом и уютом, а старик Лемуа пустился в воспоминания о былых временах.

Вокруг стояла тишина — та глубокая тишина, которая всегда сопровождает первый снег. И в этой тишине необычайно громко раздалось конское ржание.

— Кого могло принести в такую ночь? — спросила тетушка.

— Только не нормального человека — это точно. — Лемуа-старший поставил кружку и встал. — Дай-ка мне лампу, Леон, и пойдем посмотрим.

Леон снял со стены лампу и зажег от свечи. Они с отцом оделись и вышли во двор. Не в силах сдержать любопытство, Мадлен последовала за ними, но дошла только до входной двери: на улице было холодно.

Всадник проехал через двор и остановился перед самой дверью. Его одежда и широкополая шляпа были покрыты снегом. И лошадь, и всадник казались уставшими до предела, и было видно: последнему потребовалось какое-то время, чтобы собрать силы и слезть с коня. Сняв шляпу, он отряхнул ее о ногу и повернулся к ним лицом. Желтый свет лампы выхватил из темноты его черты, и Мадлен узнала Люка. Она радостно вскрикнула.

Люк посмотрел в ее сторону — сердце Мадлен затрепетало. Не обращая внимания на то, что сабо утопают в снегу, она побежала за мужчинами, чтобы поприветствовать его.

Люк схватил ее, оторвал от земли и, крепко к себе прижав, поцеловал. Это показалось ей самой естественной вещью на свете, она едва не плакала от счастья. Но радость была недолгой. Его губы имели неестественно бледный цвет, а впалые щеки были просто ледяными. Мадлен прижала ладонь к его лицу.

— Ты обморозился! — воскликнула она.

— Что, холодный? — ухмыльнулся он, поворачиваясь, чтобы обнять хозяина фермы и обменяться рукопожатием с Леоном.

— Иди в дом, парень, — скомандовал старик и позвал Ги, чтобы тот помог брату позаботиться о лошади.

Ги радостно хлопнул Люка по плечу и поспешил выполнять отцовское поручение. Хозяйка фермы торопливо придвинула кресло поближе к огню, хозяин помог Люку раздеться и жестом пригласил сесть.

Откинувшись головой на спинку кресла, Люк посмотрел сначала на фермера, потом на его жену.

— Вы не против такого внезапного визита?

— Конечно, нет! — воскликнула тетушка Мадлен. — В этом доме вам всегда рады.

Мадлен стояла чуть поодаль, внезапно засмущавшись. Глаза Люка нашли ее и улыбнулись — у нее по телу разлилось тепло. Однако это была очень усталая улыбка, и глаза на бледном лице казались темнее, чем обычно. Тетушка молча подала ему горячий сидр. Он поблагодарил и обеими руками обхватил высокую кружку.

— О Господи, никогда еще я так не мерз!

— Больше всего вам нужна сейчас теплая постель, — озабоченно произнесла пожилая женщина. — Пойду приготовлю.

— Мне не хотелось бы вас беспокоить. Я могу…

— Никакого беспокойства тут нет! — возразила она, похлопав его по ладони, как семилетнего мальчугана. — Ваша постель высушена и ждет вас.

Мадлен знала, что это правда, потому что сама постоянно прогревала его одеяла жаровней. Она заметила, что Люку приятно было услышать последние слова. Вернулись Леон и Ги. Отряхнув снег, они повесили одежду у двери и тут же набросились на Люка с расспросами.

— До прошлой недели я был с маркизом, — сообщил он, — но, когда он с друзьями отправился в замок близ Сен-Брие, я решил вернуться сюда. Сомневаюсь, что моя помощь еще понадобится, поскольку ему советуют перебраться на Гернси[17].

Мадлен невероятно обрадовалась возвращению Люка. Будто тяжелый камень свалился с ее плеч. Она не могла отвести от него глаз, настолько он был красив! Ему явно хотелось поговорить с ними со всеми, но временами девушка замечала, как голова Люка клонится к спинке кресла. Насколько она понимала, все это время он вместе с маркизом вел жизнь изгнанника, лишенную комфорта. В тепле на щеках Люка появились розовые пятна. По-видимому, он был нездоров, хотя и старался всеми силами скрыть это.

На кухню спустилась тетушка и предложила ему лечь в постель. Как и Мадлен, она заметила тревожные симптомы.

Ги начал было протестовать, но мать оборвала его довольно резко, сказав, что и слепому видно, как устал Люк.

— Да, я устал, — признался Люк. — И продрог до костей. — Он поднялся и еще раз поблагодарил хозяйку за заботу.

— Пустяки, — ответила она, обнимая его. — Мы рады, что вы вернулись.

Мадлен подивилась тому, как он нашел путь к сердцам всей ее семьи, за исключением Леона. Они не любили Люка так сильно, как она, но привязались к нему, а он — к ним. Восемнадцать месяцев назад граф де Ренье не подпустил бы ее тетушку так близко к себе, как они стояли сейчас.

Этой ночью, зная, что Люк в безопасности, она спала лучше, чем все предыдущие недели. Но облегчение было недолгим: к утру у Люка поднялся сильный жар, заставивший Мадлен снова волноваться за его жизнь. В моменты просветления он утверждал, что это обыкновенная простуда, но потом снова впадал в беспамятство, и в груди у него все болело. Мадлен и ее тетушка, сменяя друг друга, проводили долгие часы у постели больного, пока — через три дня после возвращения — он не забылся глубоким сном выздоравливающего.

И в последующие дни Люк тоже очень много спал. Его утомляли разговоры, он злился на свою слабость. Только на десятый день ему, наконец, стало лучше. Мадлен была очень удивлена, когда увидела Люка входящим на кухню в чистой рубахе и штанах, извлеченных из сундука. Он был небрит, и темная поросль на лице только оттеняла его бледность. Он очень похудел за это время.

Тем же вечером Люк снова попросился у хозяев фермы на работу, однако получил на этот раз хоть и доброжелательный, но твердый ответ: в ближайший период ни о какой работе не может быть и речи!

— Нам вполне хватает помощи Рауля, а без тебя мы пока обойдемся, парень. Ты сейчас мешок с костями. Отдохни пару недель и дай мамаше Лемуа откормить тебя. А уж потом, если захочешь остаться, я с удовольствием приму твою помощь, — заявил Лемуа-старший.