— Кто-то позаботился о тебе, малыш, не правда ли? — сказал он, перегибаясь через грубую загородку, чтобы погладить морду жеребца.

— Это я, — отозвался довольный голос.

Граф обернулся и увидел у себя за спиной Ги Лемуа. Красный от усталости и потный, молодой фермер, однако, улыбался широко и искренне. Граф увидел, что Ги моложе, чем показалось вначале. Вероятно, ему еще не было и двадцати.

— Пришел вот побаловать лошадей, — сказал Ги, показывая перепачканную землей руку, в которой держал пучок моркови. — Моя кобыла любит погрызть морковку. — Он свистнул, и лошадь тут же подошла к нему.

Граф усмехнулся, увидев, что и его конь потянулся за своей долей.

— Вы любите лошадей?

— Ага. Мне всегда нравилось возиться с ними, хотя на ферме это и не считается особо важным. — Он ухмыльнулся. — А вот это моя любимица — Саша. Я отыскал ее еще жеребенком и убедил отца купить для меня. Она славная кобылка, и я надеюсь получить от нее хорошее потомство. Вот только вопрос, где найти подходящего жеребца.

Граф спросил о возрасте кобылы, и они еще поболтали, стоя на солнце. Люсьен решил, что Ги нравится ему гораздо больше, чем его старший брат. Наконец он спросил, где Мадлен, и услышал, что девушка ушла к реке за водяным салатом.

— И я бы на ее месте не спешил возвращаться оттуда, — добавил юноша. — У воды сейчас прохладно и вообще очень здорово.

Он направил графа вниз по тропке, сбегавшей вдоль загона и сворачивавшей в рощицу направо. Шагая в тени деревьев, граф услышал отдаленный шум реки, а еще пару минут спустя оказался на берегу. Раздробленный древесной листвой солнечный свет бросал на воду золотые и тускло-коричневые блики. Уже начавшие опадать дубовые листья уносились течением подобно миниатюрным челнокам.

Мадлен стояла на коленях на берегу крошечного заливчика. Прикрыв глаза от солнца рукой, граф направился к ней. Девушка столь сосредоточенно собирала темно-зеленые водоросли, что не заметила его. Рукава у нее были закатаны. Граф постоял, глядя на Мадлен. Она была так хороша! Ее чистота и естественность бесконечно трогали сердце. Он подумал, что всегда подспудно чувствовал этот неуловимый аромат чистоты Мадлен, но почему-то только сейчас распознал его… Им овладело сильное физическое влечение к ней, и оно стало почти нестерпимым. Тут Мадлен подняла голову и увидела его. Ее глаза расширились, она улыбнулась ему, но так тревожно, что на мгновение Люку показалось, будто девушка прочитала его мысли.

— Не волнуйтесь, Мадлен, — сказал он с печальной улыбкой, — я не собираюсь досаждать вам своими домогательствами.

— Я и не думала об этом, — ответила она.

— Не думали? — Он со вздохом опустился на землю в нескольких футах от нее. — На самом деле я пришел принести извинения… Не за то, что случилось между нами, а за сказанные мною слова. Они были несправедливы, и я не имел оснований говорить так.

Она отвернулась, чтобы положить последний пучок водорослей в корзину, затем вытерла руки о фартук.

— Пожалуй, нам лучше просто забыть об этом.

— Если вам так будет угодно… — Он прекрасно понимал, что это невозможно.

С видимым облегчением Мадлен подняла корзину и приблизилась к нему.

— Вы выглядите лучше, — сказала она, внимательно изучив лицо графа. — Не могу передать словами, как я этому рада.

Ему приятна была такая забота. И еще более он был обрадован, когда, после минутного колебания, Мадлен села на траву довольно близко от него.

— Леон всегда слишком скор на расправу, — произнесла она со вздохом, потом спросила: — Вы можете простить его?

— Прощать не за что, — лаконично ответил граф. — Он полагал, что защищает вас.

— Я была слишком возбуждена, — продолжала она. — До сих пор не пойму, что меня заставило убегать от вас? Вы были так добры и великодушны… — Помолчав, она напомнила: — Да, и ваши расходы.

— Нет, — перебил он. — Я отказываюсь обсуждать это!

Упрямо выпятившийся подбородок явно свидетельствовал о решимости пресечь любую попытку продолжения данной темы. Между бровями графа пролегла хмурая складка, и Мадлен захотелось разгладить ее.

Она помолчала немного и сказала:

— Наверное, вы скоро уедете.

Он криво ухмыльнулся.

— Так не терпится избавиться от меня?

— Нет, конечно, нет — Она выглядела искренне расстроенной. — Вы были хорошим другом, и… мне нравится ваше общество… Но только этого я и хочу от вас — дружбы. — Она смущенно покраснела. — То, что произошло между нами тогда, ночью… Я не хочу, чтобы это испортило нашу дружбу.

— На мою дружбу вы можете рассчитывать, Мадлен, — горячо заверил Люсьен. — Значит, вы полны решимости остаться здесь? По-моему, вы совершаете ошибку… Да вы тут сойдете с ума от скуки через несколько недель.

— Только человек, совершенно не представляющий себе жизнь на ферме, может сказать такое, — возразила она. — Между прочим, у меня скоро появятся новые подруги, а может быть, и муж.

Он с отвращением фыркнул.

— Какой-нибудь флегматичный фермер! И вы не преминете наполнить дом докучливыми, лишенными фантазии детьми!

Он вовсе не собирался ссориться — напротив, очень хотел укрепить только что восстановленную дружбу, но не смог сдержаться и вышел из себя.

— Я не позволю вам вмешиваться в мою жизнь, Люк! — твердо заявила она. — Я знаю, чего хочу.

— В самом деле? — с нажимом спросил он. — Хотелось бы верить. — Неловко поднявшись, он протянул ей руку: — Пойдемте. Я провожу вас до дома.

Она приняла руку почти без колебаний и… не заметила, как снова оказалась в его объятиях. Было мгновение, когда Люсьен хотел поцеловать ее, но потом сдержался, по-прежнему испытывая неуверенность в ответных чувствах Мадлен.

Он понял, что не хочет уезжать с фермы. По крайней мере, сейчас. По крайней мере, без нее. Да ему и не нужно было уезжать.

Читая письмо короля в первый раз, граф полагал, что воспользуется им — если вообще воспользуется, — чтобы собрать людей вокруг своего замка. Теперь ему пришло в голову, что подобная работа может быть с большим успехом осуществлена в Бретани, а ферма вполне может служить ему базой. Возможно, через месяц или около того Мадлен достаточно соскучится, чтобы заинтересоваться его предложением.

— Воспитанные мужчины не целуют своих друзей-женщин, не так ли, Мади? — произнес Люсьен хрипловатым голосом и галантно отступил в сторону.

Тем же вечером, после ужина, он обсудил с дядей Мадлен вопрос своего дальнейшего пребывания на ферме, нажимая в основном на то обстоятельство, что его замок сожгли.

— Несмотря на это, я вовсе не лишен средств, — заверил он. — И я бы щедро платил за постой.

Фермер сердито пыхтел трубкой. Люсьен чувствовал неловкость — пожалуй, впервые в жизни.

— Я не возьму твоих денег, парень, — сказал, наконец, старик. — Живи, но это рабочая ферма, и все, кто тут живет, должны вносить свою лепту. Мы уже начали собирать урожай, а потом надо будет делать сидр. Живи на здоровье, но тебе придется работать.

— Отец, мы не нуждаемся… — попытался возразить Леон, но старик поднял руку.

— Согласен с такими условиями?

Граф кивнул.

— Мне никогда не приходилось зарабатывать на жизнь, мсье, но надеюсь, что справлюсь с этим не хуже любого другого.

Фермер довольно улыбнулся.

— Налей-ка сидра, — сказал он жене, — и выпьем за нового гостя-работника.

Поднимаясь по лестнице к себе, граф предался воспоминаниям о том, с каким неудовольствием встретила эту новость Мадлен. Ею не было сказано ни слова, но всем своим видом она давала понять, что не хочет присутствия Люсьена на ферме. Она просто боится меня, твердил граф, боится чувств, которые я в ней пробуждаю, — но он не был уверен в этом до конца.

Сняв башмаки, он лег на кровать, заложил руки под голову и принялся рассматривать балки потолка в дрожащем свете свечи. Здесь он ведет не тот образ жизни, к которому привык, но жизнь меняется на глазах, причем разительно, так чему же удивляться? Он сам изменился за это время. Довольно эгоцентричный скучающий аристократ исчез навсегда. Он обрел цель в жизни и обязанности и был намерен исполнять их наилучшим образом.

Глава седьмая

— Мужчины заканчивают! — крикнула Мадлен тетушка, выглядывая из кухни. — Как только помоются, будут готовы перекусить. — Достав с полки керамический кувшин, она стала наполнять сидром высокие кружки. — Мадлен, будь хорошей девочкой, вынеси им полотенца и скажи, что с обедом мы подождем до возвращения Леона.

Он уехал в Ванн еще утром, чтобы купить семена и продать немного сидра из их запасов. По правде говоря, Лемуа-старший не хотел отпускать сына, но Леон настоял на том, что Люк может заменить его, и отец со скрипом согласился.

С парой полотенец в руках Мадлен стояла и смотрела, как дядя, Люк и Ги поднимали из колодца воду и мыли руки и лица. Стоял апрель, и солнце грело еще не очень сильно, однако все они выглядели усталыми и разгоряченными. Сев — одна из самых трудоемких работ на ферме, да и вся весна была страдной порой.

За исключением трех-четырех случаев, когда Люк — теперь она даже в мыслях не называла его графом — отлучался по каким-то загадочным делам, он постоянно, уже почти семь месяцев находился на ферме, и Мадлен с трудом верила происшедшим в нем переменам. Он прибавил в весе, а на его лице появился здоровый загар. Волосы отросли и, хотя он по-прежнему коротко стриг их впереди, сзади падали локонами до самого воротника. Вот такой — в заплатанной рубахе и грубых штанах — он ничем не отличался от крестьянина — по крайней мере, до тех пор, пока стоял. Но делал шаг — и гордая осанка сразу выдавала его происхождение. Даже усталый, Люк никогда не сутулился, и Мадлен знала, что он также никогда не научится смиренно опускать глаза.