Мысли путаются, как спагетти – потянешь одну, за ней остальные пучком. Оплатив покупки, Джамала выходит на улицу, переходит дорогу и сворачивает в сквер, ведущий к «шукшинским».

«Интересно, а жив ли еще мой русский отец? Хотел ли он когда-нибудь позже меня видеть? – она и сама не замечает, как щиплет по кусочку соленый сыр, заедая его черносливом. – Если я сама не знаю, хотелось ли бы мне отыскать, увидеть его? О чем тогда говорить?» – через аллею, навстречу Джамале решительно спешит человек в светлом. В пляске светотени она не видит его лица, но весь образ кажется очень знакомым.


В отделе кадров Талгату подтвердили – да, действительно, сегодня и по собственному желанию.

Если учесть, что это было еще утром, а сейчас дело уже близится к концу рабочего дня, то, надо полагать, Джамалы из офиса давным давно след простыл. Телефон ее отключен.

– Я отойду ненадолго, – на ходу звонит Талгат Кампински, – дело есть одно. Без меня разберетесь?

– Без проблем, – отвечает уверенный голос в трубке, – если что, держи нас в курсе.

Он сбрасывает звонок. Торопится так, словно опаздывает на самолет, и следующий рейс будет только лет через десять.

Ругает себя последними словами за то, что когда-то решил не заморачиваться приобретением автомобиля.

Ловит такси и подъезжает как раз тогда, когда Джамала очень эмоционально беседует с черноволосым незнакомым мужчиной в сквере позади собственного дома.

– Я у вас единственный мужик в семье, что ли?! – восклицает Джамала, ее голос испуган и взволнован. – Я ничего не знаю!

Отдав «не надо сдачи», Талгат выскакивает из машины. Слов Джамалиного оппонента не разобрать, только жуткий акцент и тот же страх, а еще мгновенная, дикая ревность.


– Что случилось? – слова «извне» действуют, как команда «брейк». Спорящие замолкают.

Словно в замедленном кино Джамала оборачивается к Талгату, встречает его взгляд своим. Ее глаза огромны, влажны и так невозможно честны, что Талгат уже готов на коленях просить у нее прощения за ложь Золотарева, будто за собственную. Как он мог вообще кому-то поверить? Зачем тогда жить, если не ради этих глаз, когда они на него ТАК смотрят!

– Умар в больнице, – произносят ее губы. Она не ожидала увидеть Талгата сейчас здесь.

– Его машина сбила! – волнуется незнакомый Исину участник диалога. – Нужно туда ехать! Доктор сказал, нужен его полис, паспорт, деньги.

– Это Сархат, муж моей сестры, – представляет родственника Джамала.

– Талгат, – обмениваются рукопожатиями, причем Сархат накрывает руку Исина второй рукой.

– У меня здесь такси, поехали, расскажете по дороге, – Талгат указывает на машину, где хитрый водила уже смекнул, что может еще раз понадобиться, и ждет.

Джамала с отчаянием «у меня нет другого выбора» соглашается:

– Хорошо! Сначала домой за документами!


Соня весь день вертелась подле принесенных Мишкой цветов, пока не разбила вазу.

Вытаскала все конфеты до единой.

Испачкала шоколадом два платья и одни шорты.

Залезла принимать ванну и устроила в ней настоящий шторм с последствиями, которые с тряпкой наперевес пришлось Рите срочно устранять… нужно ли говорить, что, когда в условленное время Золотарев заехал за дочкой, мама, наконец, вздохнула с облегчением.

– Я хотел тебя тоже позвать прогуляться, – Мишка с сомнением смерил взглядом измученную выходным днем с ребенком Риту и согласился, что «в следующий раз».

– На качелю! На качелю! – запрыгал в дверях чертенок с кудрявым хвостом. – А потом мороженое, тир и еще что-нибудь!

Закрыв за ними дверь. Рита выдохнула, дождалась, пока стихнут подъездные шаги, и оглушительно расхохоталась – программа «идеальный отец», говоришь? Ну-ну!


Однако, спустя всего полчаса, в наступившей тишине, она уже не знает, что лучше – сидящий весь день на голове ребенок или вот так – до эха от тикающих в соседней комнате часов.


Обняв колени руками, Рита устраивается на подоконнике. За приоткрытой рамой по-вечернему гомонит бульвар. Чуть слышна музыка из кофейни напротив, голоса. Иногда мимо проезжают трамваи, машины, или позвякивают велосипедные сигналки.

Городок живет своей обычной жизнью, в которой все просто и понятно сто лет подряд.

Лишь телефон упорно молчит на все Ритины сомнения и метания:

«Позвонить?»

«Не звонить?»

«Может быть, она давно передумала с Питером?»

«Это будет навязчиво?»

«Какого черта? Это же ей нужно, в конце концов!»

«Я дура?..»


«У меня твой пропущенный», – плавно вклинивается во внутренний Ритин конфликт Ольгино сообщение. – «Ему уже сутки. Прости. И как быть?»


О, это чувство, когда ты получаешь то, на что уже не рассчитывала и почти не надеялась!

«Ага!!! Пишешь! А теперь мучайся, ибо я теперь буду молчать!!!»


Зная Ритину страсть к подоконникам, Ольга давно заметила ее еще с противоположной стороны бульвара. Если знаешь, где сидит фазан, то это значительно упрощает охоту и делает ее гораздо предметнее.


«Я в кофейне напротив», – отправляет, смотрит, как девушка «в окне» получает ее сообщение, замирает, перечитывает, нервничая, теребит волосы.

«Жду тебя», – пряча улыбку, продолжает издеваться Ольга. Эта игра сладко сгущает кровь и добавляет в нее немного перца, от него у Риты начинает гореть лицо.

– Ты так уверена, что я приду сейчас? Прибегу прямо? – девушка вслух произносит тишине пустой квартиры.

«Если нет, то я буду кричать под окном – Ритаа, выходии!» – смеется смайлик в конце хулиганского обещания, а потом снимает шляпу, кланяется и дарит цветочек.

Краснеет. Хлопает ресницами.

На фото две чашечки кофе с рисунками тянущихся друг к другу смайлов в забавных шапочках. Рита узнает столик и даже руку мастера.

Ольга давно не курит, но сейчас не отказалась бы. Поэтому грызет измочаленный конец зубочистки.


– Привет, – в ламповом пространстве кофейни Рита кажется еще мягче, чем сохранившийся в Ольгиной памяти образ. И более невесомой, как «далекая греза».

Ольга поднимается, предлагает гостье стул.

Смайлики из кофейных чашек приветствуют счастливыми улыбками.

– Спасибо, что не сердишься, – Ольга первой поднимает свою чашку. – Честно, просто завал полный.

«Я не хочу на тебя сердиться», – отвечают Ритины глаза.

– А что случилось? – решает поддержать диалог.


– Саймуратова? – в тишине приемного покоя каждый громкий голос буквально режет слух. А особенно когда он звучит так бесцеремонно и с каким-то глумливым армянским акцентом.

– А я думаю, что за фамилия знакомая! – крепкий мужчина в зеленой форме и такого же цвета шапочке, со свешенной с одного уха маской и какими-то бумагами в руках.

– Арсен? – Джамала удивленно хлопает ресницами. – Ты?

– Я, я, – соглашается врач, кивает Талгату, который неуверенно мнется за спиной женщины. – Жив ваш прыгун, операция прошла успешно, ролики спрятать, ремня всыпать. А ты чего это, мать, беременна, что ли? – без какой-либо связи он тычет пальцем в набор надкусанных покупок Джамалы, которые она все еще держит в руках и в данный момент прижимает к животу. Трехсекундное замешательство рикошетит взглядами Талгат – Джамала – Арсен.

– Не мое дело, конечно, – пожимает плечами врач, глядя на Джамалу, как рыбак на смачный улов, – но у Руденко сейчас страшный недобор. Он бы за тобой, как за Шамаханской царицей бегал! Пылинки бы сдувал! Так что…


Неизвестно, чем бы закончилась эта тирада базарного зазывалы, не появись вовремя Ольга (ибо Талгат уже вновь закипал в своей ревности).

– Карапетян! – в голосе Кампински ирония, радость и что-то еще. – Екарный ты бабай! Что ты здесь делаешь? – так обниматься могут лишь старые друзья.

За спиной Ольги смущенная Рита, словно извиняется за это бурное проявление чувств, кивает Талгату и Джамале, те кивают/здороваются в ответ.

– Мы все вместе в школе учились, – поясняет Кампински Талгату и Рите одновременно. – Потом он у меня в Москве жил, когда в магистратуру поступал, а в прошлом году, когда я на горнолыжник ездила, помнишь? – Исин согласно кивает. – Там Арсенчик по контракту был, француза одного спасал. Он приземлился неудачно.

– Француз, – трет ухо Арсен, – а теперь и я здесь. Жена на сносях, так что пока никаких контрактов, – вновь ловит взглядом Джамалу. – В общем, все хорошо с вашим кузнечиком. Полежит пока в хирургии, там посмотрим. Это у Руденко недобор, а у меня сезон!


За два часа, проведенные с дочерью наедине, Мишка чуть не постарел на два года, а устал на все двадцать.

Соня была неутомима в буйстве своей фантазии, и всевозможные проблемки с неприятностями сыпались на них обоих, как из рога изобилия. С той лишь разницей, что ее лично происходящее веселило и подстегивало к новым сомнительным свершениям, а Мишку добивало. В Сонькиных руках все буквально «горело», ломалось, рвалось, рассыпалось и пачкалось, пачкалось.

В конце концов, он привез ее домой, посчитав его островком спокойствия и «будет, кому за ней приглядеть».

Как же он ошибся!

Сначала Соня залезла к деду в мастерскую, чего раньше никогда не делала, и была изгнана оттуда разгневанным Никитой Михайловичем:

– Девочке здесь не место! Кто тебя так распустил!

Затем поспорила с бабушкой, что никакая она не маленькая, ей скоро шесть, и бабушка Диана, между прочим, ей уже многое доверяет, а дедушка Стефан даже обещал научить ее водить грузовик. На последнее заявление повелся двоюродный брат Сони, спорил с ней с пеной у рта, что она «брешет, как собака старая» и никогда этому не бывать. Пока оба не вцепились в волосы друг другу. За Ваньку с криками «наших бьют!» вступились младшие братья. Соня, осознав, что она одна против толпы, постаралась расцарапать их всех…