– В одном южном городе у самого черного моря так же сто лет процветал в торговле род одного хитрого грека. У него был просторный дом с дивным садом, лавка с товарами, три дочери и четыре сына. Самая младшая и красивая дочь однажды влюбилась в бессарабского цыгана, что с табором прибыл в их город. Да так жарко и неосмотрительно, что после девять месяцев кряду ей пришлось прятаться за высокими семейными стенами от бурлящего слухами общества.

Греко-цыганенок родился крепким, шумным, смекалистым и страшно непоседливым. Вся молодая энергия матери, скованная вынужденным смирением, передалась сыну и утроилась. Он учился буквально слету, вникал во все, интересовался следующим. Он мог бы стать «большим человеком», но чем больше Яков умел, тем сильнее завидовали и злились на него другие родственники. «Ты не такой, как мы, ты чужой и неправильный!» – кричали они вместо того, чтобы жить в мире, обратить на пользу семье его способности и, в конце концов, выжили парня из дома. Взяв только доброе слово матери и пообещав однажды вернуться за ней, Яша отправился с проходящим табором искать свою настоящую семью…

– Разве так бывает? – прерывает деда семилетний внук. – Может быть, он просто драчун был? Или… жадина?

– Может быть, – соглашается Стефан. – Но бывает и так, что в одной семье дети, тети и дяди, словом, все, живут, соревнуясь между собой, кто главнее, сильнее или богаче. Мы все, так или иначе, сравниваем себя с другими и других с собой. Мы все разные и каждый из вас хорош по-своему, и главное – научиться ладить друг с другом, помогать, и тогда одному не придется быть драчливым, а другому жадным.

– Как запчасти одного автомобиля? – сравнивает Максим, щуря один глаз, от чего его мордашка кажется особенно хитрой.

– Верно говоришь, – кивает ему дед Стефан, окидывает взглядом остальных, – представьте, если в вашей машине все запчасти хороши, исправны, но не подходят друг другу. Что будет тогда?

– У нас будет самый большой магазин запчастей! – сверкает белозубой улыбкой Яна.

– Но не будет автомобиля! – отвечает ее брат-близнец Ярослав.

– Правильно, – поддерживает внука дед Стефан. – Но можно и с магазином сравнить. Представь, солнце мое, – он смотрит на Яночку, – что все твои продавцы, грузчик и две уборщицы считают себя самыми главными и начинают приказывать остальным, как им работать и когда приходить. Хорошо это будет?

– Это будет неправильно! Я всех уволю! – сердито сверкает глазами девочка.

– Как директор, ты это можешь, а в семье? – продолжает дед. Ребята переглядываются, гудят.

– Ты не сможешь уволить папу с мамой и бабушку с дедушкой, да и братьев с сестрами тоже. Каждый из вас важен и нужен. Каждый из вас должен быть главным в своем деле. Главным, значит, лучшим, – подсказывает Стефан, – профессионалом. Но, только не зазнаваться, а помогать и быть полезными друг другу. Мы одна семья, один автомобиль и один магазин, где каждый главный на своем месте, но не в ущерб другому, а дополняя его. Директор занимается очень важным делом, он думает, как сделать магазин лучшим для покупателей, решает, какие детали закупать, какие витрины устанавливать и прочее и прочее, но если при этом уборщица магазина будет ленивой замарашкой, то все старания директора пойдут насмарку. Никто не пойдет в грязный магазин, и виной тому непрофессионализм главного по чистоте…


– Там Миша Золотарев приехал, Сонечку привез. – В шумном гомоне обсуждения семейно-деловых вопросов полушепотом сообщает Диане жена старшего племянника. – Температура у нее, вроде…

Нахохленная, словно мокрая птица, пятилетняя девочка хмуро проходит мимо бабушки Дианы и садится в ряд двоюродных, троюродных братьев и сестер.

Мишка топает следом и только руками разводит перед Дианой Рудольфовной:

– Я не знаю, что вы с моей дочерью сделали! Она не признает нас совсем! И если не бунтует, то болеет…

– Яша старался быть для них хорошим, самым умелым и веселым… – вплетается в разговор тещи и зятя голос Стефана. – Он успевал везде, во всем…

– До Ритки не дозвониться, и дверь она не открывает! – вполголоса высказывает обиды Золотарев. – Только сплетни по Городку распускает, что мы с отцом ее загнобили, а теперь вы еще Соньке их пересказали.

Диана отрицательно качает головой:

– Это вы при Сонечке постоянно обсуждаете, какая сволочь ее родная мать. Как она вас всех ограбила, обманула. Чему ж ты тогда удивляешься?..

– Зато у вас вечно как в секте, – Мишка невольно и недовольно поднимает голос в ребячьем галдеже «это правильно! это не правильно!» – только об одном и твердите. Какие вы все непохожие, не такие, как все! Неудивительно, что Рита мне корки мочит! Она же особенная!

Вспыхнувшее было в ответ раздражение в глазах Дианы неожиданно сменяется странной улыбкой:

– А тебе-таки надо послушать моего брата. Тебе будет полезно. Может быть, вы тогда в семье научитесь любить друг друга, а не топить за непохожесть.


Некоторое время после ухода Ольги Рита пыталась чем-то себя занять – изучить интерьер (а в Ольгиной квартире есть интересные фишечки!), позвонить маме, узнать, как она добралась вчера вечером, и все ли хорошо. Приготовить поесть что-нибудь на крайний случай, но вместо этого окончательно собралась лишь на прогулку. И эти сборы ее были похожи на побег.


С тех пор, как она покинула родной город, Ритины приезды в Москву были похожи на гонку за ускользающим днем – сто пятьдесят дел и еще пятнадцать нужно успеть сделать в ограниченный отрезок времени, а сегодня странно – можно бесцельно идти, куда вздумается, и не делать ничего. Не спешить, не бояться опоздать, не оправдываться по телефону…

Глазея по сторонам, Рита не спеша удалялась от всех тяжелых, надоедливых мыслей и сомнений, постепенно оставляя лишь главное/основное.

«Ольга крайне честна со мной. Сомневаться в ее словах будет полной глупостью. То, что она предлагает – действительно наилучший выход из моей личной, не лучшей ситуации в Городке и семье, в жизни – это плюс».

«Но, в этом случае, если я соглашаюсь, мне придется жить некоторое/неопределенное время в Питере, а это как плюс, так и гигантский минус! Я не смогу так долго быть вдали от дочери, как и она без меня»

«И это убийственный выбор/баланс, который не может ждать. Он все время здесь и сейчас. Жизнь невозможно поставить на паузу или перемотать, если что-то вдруг не получилось, исправить задним числом. Я, Сонечка, Ольга… – как правильно выстроить траектории нашего, без сомнений, общего теперь будущего?»

«Общего, даже если мы никогда не будем больше вместе. Мы были – и вот этого уже не изменить, наше общее/мимолетное прошлое теперь само меняет нас. Хочу я того или нет, но уже никогда не буду прежней».


«Когда осталась наедине с собой и собственным отчаянием, закопавшись в изучение нового, я смогла отгородиться от боли, от чувств, но события прошедших суток, наша с Ольгой встреча, целомудренная ночь, открыли единственно верную истину – я люблю несмотря ни на что. Я нуждаюсь в Ольге на всех уровнях одновременно – в личном, интимном, душевном, профессиональном – во всех жизненных проявлениях. Я хочу с нею быть. Участвовать в ее жизни и не потерять/не отпустить из своей, которая крепко-накрепко связана с Сониной…»


Оказавшись у станции метро, память неожиданно открывает архивную запись прожитых эпизодов, где сама еще маленькая Рита шагает с мамой.

– Как твоя станция называется? – вопрошает Диана, крепко держа дочку за руку.

– Павилееецкая, – радостно растягивает гласные девочка.


Выйдя на Павелецкой, Рита позволила подсознанию вести ее вперед. Словно ноги сами помнят эти бордюрчики и тропинки.

«И даже их трещинки те же!» – восклицает зрительная память. Рита не спеша шагает переулками, в которых не раз ходила в детстве с родителями или Наирой – только ей Диана позволяла выводить дочь на прогулку или в магазин. Остальным строжайше было запрещено. Остальных Рита сейчас помнит урывками. Серену Ильзе со странным произношением привычных слов, монументальным ростом, красивой фигурой, светлыми волосами и удивительного синего цвета глазами. Рыжеволосую пышечку Марион. Крепкого мужчину с черно-седыми вихрами и такой же бородой, с горящим взглядом, густым басом, трубкой, шейным платком и непременно перепачканными в краске пальцами. Его все так и звали – Дед.

Азарт любопытства захватил. Свернув во двор старой девятиэтажки, Рита даже губу закусила от амбивалентных, нахлынувших чувств – окна трехкомнатной квартиры первого этажа плотно закрыты и защищены решетками, а когда-то их зачастую летом использовали вместо дверей. Они были в разноцветных, расписных деревянных рамах, с засиженными гостями подоконниками, вышитыми ковриками и подушками. Под окнами располагался мини-садик в японском стиле, а дальше набережная, вечно шумящая потоком машин, за ней блестит солнцем знаменитая Москва-река. Здесь маленькая Рита с Наирой когда-то кормили уток…


Обогнув дом, Рита шагает вдоль в следующий переулок, мимо еще более старых домов, через парк. С волнением спускается в сложный запах и тень «Старого бара» – он все еще есть и работает! Только по раннему времени зал почти пуст. Впрочем, Рита сюда не к людям пришла – к картинам – Наира, Ильзе, Марион глядят с дальней стенки.

«Вы на месте! На том же самом! Как же рада я вас видеть, девочки!» – мысленно фамильярничает подросший ребенок. Нимфы отвечают Рите снисходительными улыбками.

Их общая тайна распускается запахом свежего кофе с ирландским кремом.

Здесь никто не знает об истории этих картин. Старый хозяин продал заведение вместе с ними. Только остались слухи, что «вроде друг старого хозяина был художником, а эти красотки его женами. Но он все продал давно и уехал не то в Майями, не то на Гоа. Хиппи, одним словом, богема».