Ее захлестывает невидимое цунами, вспучивает сознание и камнем тащит вниз.

«Какого черта?!» – разум отказывается понимать/принимать происходящее.

«Поиграем в "не слишком ли быстро я бегу?"» – а душа рвется следом. Догнать, поймать, развернуть к себе и смотреть, смотреть в глаза, как зрачки становятся огромными, чувствовать.


Ольга выводит машину на проспект.

«Где ее мама живет?» – паркуется вновь у первого попавшего места.

Абонент на вызов не отвечает.

– Кто бы сомневался!!! – в ярости хочет разбить телефон о лобовое стекло.

«Джамала, возможно, в курсе», – сквозь хаос бешенства просачивается рациональная капля.

Ольга кусает губы и смотрит вперед.

«Почему она убежала?»

Она была немного расстроена, немного растеряна, что не удивительно в свете последних событий. Увидев Ольгу – обескуражена? Память шарит по матрице изображений, отпечатавшихся на сетчатке подсознания: Рита делает шаг, взгляды встречаются…

– Стоп… Я ничего не пойму без нее, – твердо отвечает сама себе. – Так можно гадать до бесконечности.


Мишка еще постоял у подъезда, размышляя, что могло быть причиной такого странного поведения?

«Впрочем, в случае с Ритой странно будет наоборот, если все просто и понятно».

И – подняться или нет?

То, что она расстроена до слез, это ясно, а вот как она отреагирует на его появление? Это уже тайна, покрытая мраком.

Хорошо, если – «спаситель ты мой, я так не права была ииииии». Но, как подсказывают все прожитые вместе годы, это один единственный процент из миллиона противоположных.

Скорее всего, просто дверь не откроет – теперь имеет полное право.

Пожав плечами в молчаливом «не очень-то и хотелось», Мишка нехотя возвращается обратно к машине. Садится, заводит мотор.

«Или вернуться?»


– Здравствуйте, Нина Андреевна. Вам помочь? – Катя почти одновременно с Мишкиной мамой подходят к автобусной остановке.

– Катерина, – со странным выражением произносит женщина. Оглядывает приветницу цепким, внимательным взглядом. Руки оттягивает тяжелый пакет с продуктами из магазина. – За мной сейчас Никита заедет, – это ответ на вопрос о помощи. – Как ты? Как сын?

– Совсем от рук отбивается, – сетует Катя. В ее руках сумка поменьше, полегче.

– Без отца-то мальчику плохо, – она делает извиняющееся лицо.

– Вы меня простите за тот номер в парке. Я просто, когда узнала, молчать не смогла.

Нина Андреевна поджимает губы. Муж крепко-накрепко запретил ей обсуждать эту тему с кем бы то ни было. – Я всегда Мишу любила и сейчас еще люблю, – продолжает Катя.

– Вы, если что-то нужно, обращайтесь ко мне.

Ясно, как белый день, что Изотова сделает все для его комфорта, Мишкиного, удобства. Только и она почему-то не совсем то, что Нина Андреевна хочет для своего упертого сына.

– Что ему нужно, так это ремня хорошего, – ворчит мать. – Чтобы мозги на место встали. Ты, Катя, хорошая девушка. Ты найдешь себе еще… лучше…

К остановке подъезжает серый минивэн. Никита Михайлович перегибается через сидение и давит на ручку изнутри. Нина Андреевна подхватывает тяжелые сумки, спешит к автомобилю. Надежды Кати на «подвоз» испаряются с каждой секундой.

– До свидания, – с улыбкой машет вслед предполагаемой свекрови.

– Не очень-то и хотелось! – злобно бурчит, отворачиваясь. – Мы еще посмотрим, кто кого найдет!


«И не таких брали, – толкаясь, садится в подъехавшую маршрутку, вздыхает и передает за проезд, устраивает сумки у себя на коленях. – А мне отступать некуда!»

После неудавшейся первой попытки овладеть Мишкой (в нескольких непосредственных смыслах), Катя на несколько дней выпала в жизненный осадок. Пила, истерила, плакала, разоблачала мерзкую соперницу. Результат, кстати, удовлетворителен – Золотаревы прогнали задаваку вместе с «приблудышем»!

«Хотя, дочь могли бы оставить, иначе алименты придется выплачивать», – алименты от бывшего ей начислили минимальные, да и те приходят раз в полгода.

«Но Мишка-то не такой! Да и работа у него официальная».

«Эти проблемы решаемы, до них еще дожить нужно», – обрывает собственные мысли на полуслове.

«Сейчас нужнее продумать дальнейшие действия. И вот именно сейчас главное не упустить ни одной мелочи!» – ибо это последний реальный шанс на будущее мое и Феденьки.

Катя недовольно косится на полную женщину, занявшую львиную долю сдвоенного сидения.

«И когда Мишенька станет моим, я забуду обо всех вас. Я сама буду водить его или лучше свою машину! С маршрутками будет покончено!» – за окном проплывают «шукшинские» три многоэтажки.


В лифте одной из них едет вниз Джамала. Сердце ее взволнованно бьется – она еще ни разу в своей жизни не была на настоящем свидании.

«Да, вот так уникально сложилось все в моей жизни!»

Талгат в отглаженной рубашке с нетерпением ждет у подъезда.

«Цветы? Мороженое? Кино?» – словно старый список, Джамала перечитывает стандартный набор из недр подсознания. Воображение услужливо рисует картинку в стиле пин-ап:

«Мамочка, мне тридцать лет уже скоро! – спорит с ним другой какой-то голос. – В это время вместо цветов давно должна быть травка, вместо мороженого алкоголь, а кино – отборное, немецкое!»

Лифт услужливо открывает двери. Джамала глубоко вдыхает, делает шаг вперед, словно прыжок в открытый космос. Талгат, глядя на Джамалу, напротив, забывает на миг как дышать.


Катерина выходит на своей остановке.


Как сказал когда-то один британец в смешных очках с круглыми стеклами – жизнь, это то, что происходит с тобой, пока ты оживленно строишь другие планы.

Ольга не стала звонить и писать Джамале в поисках адреса Ритиной мамы. Не клялась себе позабыть Риту, выбросить из головы или забыться в хмельном, рабочем, любом другом угаре. Она не поняла, почему Рита так поступила, но поняла, что сама не может больше поступать так, как привыкла (как раньше).

Вернулась во временное свое Городочное жилище. Закрыла дверь. Поставила на плиту чайник, подожгла под ним газо-воздушную смесь, вспыхнувшую красивым синим цветком.

«Это небо такое же голубое (в данном случае уже сиреневое), несмотря на мои обстоятельства», – продолжил философствовать в ее сознании Джон Леннон.

«И что бы мы ни говорили, это никогда не соответствует тому, что мы хотим сказать».

– Я говорила себе о том, что все временно, – негромко вслух произносит Ольга. Она всегда так делает, когда не может решить особенно сложную задачу.

– Я постоянно напоминала себе, пока мы с тобой были вместе, что это временно. Но почему? – память сканирует множество предыдущих отношений и находит лишь весьма общие соответствия.

– Они наталкивают на определенную мысль, – Ольга хмурится, ибо эта мысль ей не нравится настолько, что не только вслух, мысленно произносить ее не хочется.

– Эта встреча и эта женщина никак не вяжутся с привычным сценарием развития событий.

– С самого начала наше уравнение было похоже на детский пример из первого класса, где один плюс один равен двум. Когда появились в нем новые условия?

Оказывается, две эти единицы не простые целые числа, а целый вагон неизвестных, таящихся в круглых скобках, в итоге теоретически дающих эту самую единичку, практически же – возможность повторного прочтения с иным результатом.

Понимая, что преграду наскоком не взять, Ольга делает очередной мысленный шаг назад. Память загружает в кинопроектор пленки прожитых последних месяцев хронику встреч двух интересных, уникальных душ.

«Рита – Женщина в самом традиционном, патриархальном смысле этого определения, – Ольга видит ее историю на огромном экране своего восприятия из пустого зала реальности. – Только по странной иронии судьбы (или что там еще есть) ее влечет исключительно к своему полу. Это ее личная трагедия, в текущем сообществе такая особенность наречена грехом, болезнью, извращением. Поэтому, как хорошая дочь и добропорядочная гражданка, она выходила замуж, рожала ребенка – выполняла все необходимые пункты, но, как показывает лента событий, не жила».

«Подсознательно все равно ждала свою принцессу на белом вездеходе».


Ольга тоже не задавалась целью устраивать революции. Просто их ритмы сошлись в определенной тональности в стихийный, красивый дуэт.

– Теперь же я обвиняю ее за то, что она хотела остаться со мной тогда, когда я специально этого не замечала и, обжегшись, бежит от меня сейчас, – признает та, что привыкла солировать.

– Более идиотских действий с моей стороны еще поискать и придумать нарочно, да и то, вряд ли получится!

– …спасибо, Джон. Ты клевый чувак, – Ольга выключает газ под вскипевшим чайником. – Дальше оставь меня, пожалуйста. Боюсь, что в последнем выводе я и себе сегодня не признаюсь, а тем более не захочу посвящать в него свидетеля. Даже такого няшу, как ты.


Рита не заметила, как уснула прямо там, под входной дверью в полутемной прихожей. Или просто провалилась в небытие, пытаясь справиться с немой внутренней истерикой.

«Предательство?» – заходилось вопросом сердце. Отбивало метрономом события из прошлого. – «Нет его. Она же мне ничего не обещала, не объяснялась в любви, у нас и романа-то не было, сразу секс – нечего предавать! А «чувства» и «нас» я сама себе придумала и…»

«И в общем, это неважно!» – плавилось в груди то самое «сердце», ноющее, как зубная боль, все последние дни об Ольге. Напоминая о ней ежечасно, ежесекундно оно молило/мечтало о встрече, как о панацее от душевной болезни, обещало себе «непременно враз станет легче» и в который раз ошиблось! Вместо «легче» стало «катастрофически».