«А вот откуда эта местная звезда на меня упала?» – пролетая мимо поворота к офисному центру Компании, Олег напрягает память. – «Почему я думал, что вы родственники с Золотаревыми? Наверняка она не стала бы клянчить деньги у меня, если бы это было верно. Просто однофамильцы?»

«Что я вообще о ней знаю, помню?» – копается в файлах двух или больше годичной памяти. Но ничего определенного не находится. Практически все работники его студии, рекламного агентства, ремонтники – «неофициальны». Народу нужны деньги, нужна хоть какая-то работа, а Олегу не нужны лишние налоги.

«В принципе…» – успокаиваясь, признает Олег. – «Некоторое здравое зерно в ее предложении есть».

Он сам не раз подумывал о пустующей в Городке нише квартирного дизайна.

Раньше им никто не занимался потому, что многие местные, во-первых, считали каждый «сам себя режиссером» – уж я-то точно лучше знаю, а во-вторых, доходов в основном хватало только на покупку строительных материалов.

«Хотя, все это отговорки и глупая, мещанская прижимистость не там, где надо. Ибо все равно потом покупается ровно столько материала повторно, чтобы переделать первый косячный опыт. Либо еще больше. На это деньги у них есть!»

В амбивалентных чувствах, противоречащих друг другу в каждом слове, Олег ведет свою машину дальше по цепочке мысленных рассуждений о жизни, «бизнесе». Заканчивает подъездом к собственному, только еще возведенному коттеджу, где жена требует отделки «не-как-у-всех!»


Рита тем временем заканчивает свой рабочий день, у нее было всего два заказа, и те давно выполнены. Разговор с Олегом оборвался странно – не согласием и не отказом. Дежурным обещанием подумать с плохо скрываемым раздражением в голосе.

«Ну, ок», – мысленно делая шаг назад, Рита признает себе, что другого варианта у нее пока нет, только ждать, действительно ли Олег подумает или забудет, как только выйдет из студии.

– У тебя все хорошо? Свекор не поймал вчера? – останавливаясь у принтера, расположенного ближе всех к Ритиному столу, спрашивает Алена. Аппарат с легким фырчанием оживает, включается в работу. Странно, но после недавнего инцидента весь творческо-рекламный коллектив, кроме Кати, стал относиться к Рите еще более доброжелательно.

– Сбежали, – улыбается Рита в ответ. – Мы с Соней те еще конспираторы!

– Он заходил, – принимая распечатки, сообщает Алена. Опускает голос в доверительный полутон: – Он такой тяжелый человек! Ужас! Так посмотрел, как будто мы ему все денег должны и три года не отдаем.

– Мой бывший свекор тоже был таким, – по-житейски вступает в разговор еще одна сотрудница. – Что он, что свекруха – два сапога пара… – перехватив внимание Алены, женщина предлагает «по кофею», Рита отнекивается на «чуть закончить осталось» и остается вновь наедине со своими насущными мыслями. Оказывается, самостоятельная жизнь не так безоблачна и легка, как виделась ей из душного мещанского болота жизни прежней.


Нужно срочно решить, за что и где жить? Как обеспечить себя и Соню? Сколько нам на двоих нужно и многое другое, о чем раньше Рита не очень задумывалась.

«Сейчас глупо задавать себе вопрос – почему я раньше не закончила те самые курсы интерьерного дизайна. Ведь раньше их мог бы оплатить Мишка», – задним умом корит себя Рита, понимая, что и это зря. Нужно научиться не изводить себя тем, что уже все равно не изменить. Прошлое должно остаться лишь примером, как не нужно поступать в будущем.

Хотя и существует расхожее мнение, что история учит лишь тому, что никогда, никого, ничему не учит. Но как-то же человечество выжило с древнейших времен и не только научилось выживать в агрессивной среде, но и находить в ней красоту, преимущества и даже горе от излишнего ума.

«Значит и я справлюсь!» – оптимистично обещает себе новорожденная женщина. – «Протопчусь, конечно, по широкому ассортименту граблей, но сама! Это будут мои личные грабельки. А, может быть, они даже окажутся мотыжками или лопатками, этого никогда не узнаешь ведь, пока не потрогаешь сам!»

Все становится гораздо интереснее, если слово «проблема» заменить словом «приключения» – вешается интернетный мем на рабочий стол.

Откидываясь на спинку кресла, Рита с загадочной улыбкой медитирует на последнее слово, рифмует его беззвучно с неизведанным, желанным «настоящая жизнь» и даже чуть прищуривается от расшалившихся в животе бабочек.

Забавно переживать второй переходный возраст в почти тридцать лет, особенно, считая при этом себя более опытным.

Волнительно осознавать себя, наконец, свободным человеком и странно.


«Я еще пока не умею зарабатывать деньги. Мне как маленькому ребенку еще только предстоит научиться ползать, ходить и набить кучу шишек прежде, чем твердо встану на ноги. Но теперь я ни за что не вернусь обратно и не откажусь от себя, своей свободы. Это и есть настоящая жизнь! Именно этого я всегда хотела!»

– Всем до завтра! – рассылает воздушные поцелуи Алена, тем самым отвлекая Риту от сеанса «внутренней мотивации».

– Пока-пока, – улыбается коллеге последняя, выключает компьютер и поднимается следом. – Мне тоже пора, мне еще к Золотаревым за вещами.


– Прямо так, сразу… – озадачено произносит голос Дианы в телефонной трубке. Рита бодро шагает к бывшему своему дому. Теперь она мысленно называет его именно так и никак иначе. «Этот дом не стал моим!» – напоминает себе с чувством странной мести.

– А когда еще, мам? У меня ни компьютера, ни самого необходимого, и у Сони тоже, – Рита привычным движением руки открывает калитку, входит во двор, ищет в сумочке ключ.

– Давай я хотя бы Павла попрошу, чтобы он за тобой заехал, помог, – беспокоится мама. – А лучше, чтобы кто-нибудь там побыл с тобой, пока собираешь вещи.

– Что за глупости? – Рита входит в дом, скидывает босоножки. – Я и сама могу собраться, не маленькая, а довезти – такси вызову, – ее голос стихает по мере удаления Риты от входной двери, остающейся открытой. С улицы к ней уже неслышно подступает Нина Андреевна. Она заметила невестку из окна собственного дома и поспешила за ней. На лице женщины недвусмысленная, убийственная решимость не отдать врагу ни пяди своей земли.

– Такси она закажет, – с тихой яростью повторяет правозащитница. – Я вот сейчас вызову ноль два и тогда посмотрим, кто и куда с вещами поедет!


В доме ее встречает особо дорогая сердцу картина – раскрытый чемоданище на колесиках, распахнутые шкафы и Рита, деловито перебирающая полку с кружевным нижним бельем.

Заняв в дверях место охранника, Нина Андреевна упирает руки в бока и зычно вопрошает:

– И что это здесь происходит? А?

На удивленную оглядку невестки уверенно продолжает:

– Воруем?

– Вы с ума сошли? – бровки Риты неприязненно взлетают вверх. – Это мои вещи.

– Прошмандовка! – безапелляционно припечатывает свекровь. – Нет здесь ничего твоего. Это все на деньги моего сына куплено и мои личные деньги! – кивает, указывая пальцем. – Ну-ка, клади все обратно и вон отсюда! Чтобы духу твоего здесь не было больше! – крепость голоса растет по мере внутреннего осознания собственной силы, мощи и правоты. – Ты ж такая золотая его бросить решила! Вот и иди теперь с голой жопой!

– Сами вы… идите! – деловито отворачивается Рита, никак не ожидая последующего продолжения. А вот Нина Андреевна именно этой «команды» и ждала.

– Что-о-о?! – паровозным гудком возвестила о наступлении. – Да я тебе сейчас покажу! Идите! – одним движением она скидывает все нижнее белье Риты с полки на пол и начинает топтать его ногами. Бессмысленное и устрашающе-отвратительное действо имеет оглушающий эффект. Открыв рот, Рита не может произнести ни слова. Словно ее по голове ударили чем-то тяжелым, и мысли вмиг разлетелись (брызгами).

– Вот так я пойду! – в упор глядя на побелевшую невестку, Нина Андреевна свободной рукой хватает тюлевую занавеску и срывает ее с окна вместе с карнизом, дюбелями и посыпавшейся штукатуркой. Когда-то Рите стоило определенных трудов отвоевать право на собственное видение оформления их с мужем спальни. Где и что должно стоять, висеть…

– И шторину эту забери с собой! – в дикой ярости свекровь рвет ажурную ткань. – Ненавижу ее и тебя вместе с ней! – словно издалека, раскатами грома до Риты доносится поток ненависти, облеченный в слова. – Интеллигентка сраная! Навязалась на нашу голову! Все мозги Мишке задурила своей фифостью! Не такая она, как все! Думаешь, самая умная?! Молчит она теперь!..


Впав в самый настоящий ступор, Рита не может ни шевельнуться, ни слова сказать, лишь как во сне видит взбешенную пожилую женщину, выкидывающую из шкафов все ее вещи на пол. До хрипоты выкрикивающую/выплевывающую оскорбления и проклятия.

– Голодранка московская! Да чтоб тебе пусто было! Чтоб тебе за кусок хлеба в шахте пахать! Мишка слишком мягкий, дурак! Она и ездит на нем, как хочет! Другой бы давно отхлестал, чтоб место свое знала и пикнуть боялась!..

«А интересно, – Рита вдруг ловит себя на очень странной, отвлеченной мысли, – за одну человеческую жизнь разве можно накопить столько невысказанной ненависти? Или это как по Юнгу – "родовое бессознательное"?»

«Или… я уточнила бы, женское, родовое. Ибо такая тупая, слепая ярость, похоже, свойственна лишь женщинам. Память услужливо перебирает факты, давно минувшие ситуации».

– Ненавижу тебя, сучку! – яростно топчется по Ритиной одежде старая женщина. – Так тебе! Так!!! – пыльными подошвами по шелковым блузкам и платьям, по обрывкам растерзанной занавески. На какой-то миг, словно из забытого сна, Рита видит в образе Нины Андреевны другую женщину. С чопорной укладкой благородно седых волос, умелым макияжем, в строгой одежде, безобразно разрывающую холст картины в лоскуты.