Побрился, любуясь на фингал – даже в армии таких не было!

Принял душ.

Мстительно бросил мокрое полотенце на еще аккуратно застеленную Ритой кровать.


Новую жизнь непременно нужно начинать с идеального внешнего вида – сегодня праздник, «че там!»

Из шкафа появляется светлый костюм для особых случаев.

Белые носки.

Одеколон.

«А теперь я устрою тебе свободную любовь!» – затягивает перед зеркалом галстук.


Расчесав волосы щеткой, Рита снова взлохмачивает их, вертит головой вправо-влево, затем с любопытством разглядывает «как кучеряшки лягут?»

– И этому человеку скоро тридцать! – беззвучно смеется зеленоглазое отражение.


Вынужденный ночной камин-аут и последовавшая за ним долгая беседа у костра закончились почти под утро недолгим сном.

Встав по будильнику, Рита наскоро собралась, чмокнула спящую дочку, оставила маме записку на холодильнике и, ежась от утренней свежести, отправилась на автобусную остановку, ощущая странную неприкаянность в каждом шаге. Словно впервые ступаешь по земле. Волнение, неуверенность и острое, непонятное чувство в груди – вот сейчас подует ветер, как в детском мультике закружит тебя, поднимет, унесет.

«Это свобода?» – мысленно задается вопросом Рита.

«Эта странная невесомость, словно я не человек еще, а просто игра светотени».

Тропинка выводит из уюта дачного поселка на оживленную проезжую часть.

Мимо с шорохом проносятся машины. Далеко на востоке поднимается солнце. Оно уже перекрасилось из ярко-алого в золотистый. С некоторых пор они с Ритой особенные друзья. А может быть, она себе лишь все это надумала, но свет золотых лучей тем не менее теплый и приятный.

Рита садится в подъехавший автобус, оплачивает проезд, занимает дальнее место под открытым люком.


Сказать, что ее удивила реакция мамы, значит, ничего не сказать!

Наверное, больше всего за последние дни Рита боялась именно разговора с Дианой Рудольфовной. Оттягивала его, как могла, продумывала варианты, и все они были, на ее взгляд, не подходящими.

Вчера вечером (еще до неожиданного приезда Золотаревых) она, в общем-то, тоже не собиралась откровенничать. Они готовили костер, «мухоморы», смеялись над забавами Сони и деда, и Рите вдруг так до слез захотелось поделиться самым сокровенным своим секретом с мамой. Ужасом и счастьем текущего момента своей жизни. Это был просто порыв. Просто момент, в который Рита не смогла удержаться.


«Разговор и правда напугал меня», – она смотрит из окна автобуса, резво бегущего по серой ленте асфальта в Городок.

«Такой открытости/откровенности между нами никогда еще не было до. Мама никогда не признавала раньше, что могла теоретически допустить ошибку. Вчера же… Случилось из ряда вон выходящее событие», – Рита тихо вздыхает.

«Спасибо, мама, что не стала спорить со мной. Доказывать, как я не права и какую совершаю ошибку, убеждать не делать, не поступать, не уходить», – со страхом Рита готовилась раньше к холодной войне. Отстаивать свое мнение и видение мира она собиралась до последнего.

Теперь же, посвященная в мамино ощущение происходящего, понимает, насколько все сложнее, чем казалось ей раньше.


Рита вспоминает вчерашнего Золотарева – хмурого, потерянного, выбитого из колеи.

«По-человечески мне очень жаль тебя. Правда», – мысленно обращается к нему.

«Я бы сказала тебе в лицо, но ты не станешь, да и не сможешь сейчас меня слушать. О «понять», я вообще сомневаюсь».

«Прости», – продолжает внутренний монолог. Он необходим ей. Он расставляет пропущенные запятые и прочие знаки препинания.

«Ты во многом, безусловно, прав, и я даже спорить не буду. Я просто хочу уйти и отныне жить своей собственной жизнью. Без тебя и твоей правды», – Рита в смешанных чувствах глядит на приближающиеся окраины Городка.

«Не осуждай меня… Или обсуди со всеми своими родственниками, отныне это меня не касается».

«Я не хотела тебе зла. Я изначально не собиралась за тебя. После изо всех сил старалась быть тебе хорошей женой. Верной, заботливой и тупой. Ибо, что еще требуется от женщины в твоем понимании?»

Не надеясь на ответ, она заглядывает во вчера и переводит взгляд в предполагаемое завтра.

«Боюсь, что последнее мне особенно удалось за те пять лет, что я не жила, а спала с открытыми глазами».

«И в этом уже, как ни прискорбно, вина моя собственная. Хотя так хочется наехать именно на тебя, Золотарев!» – Рита усмехается, что это было бы смешно, если бы не было так грустно!

«Да, мне пришлось остаться здесь вместо запланированного побега в большую жизнь. Подчиняться расписанию гинеколога и общественному мнению, диктуемому нашими мамами в один голос. Мне пришлось отказаться от мечты найти свою единственную… любовь. И в какой-то момент я отказалась даже от самой себя».

«Какая-то безысходность родилась вместе с ребенком, древняя, наверное, как все наше общество, где у матери с рождением детей ее собственное будущее исчезает, заменяется лишь будущим потомства».

«Правильно! Не можешь обвинить Золотарева – пристыди общество в целом!» – иронизирует некий внутренний провокатор.

«Но, может быть, ты уже перейдешь от вечного первого русского вопроса ко второму? А?»

Рита вновь отворачивается в окно, кусает губы, ибо в нашем обществе-таки не прилично/не принято спорить со своим «я» в общественном транспорте! Не пристало улыбаться без причины, либо тогда объяснить ее во всеуслышание, иначе соседка (суровая бабушка) сейчас кааак решииит, что ты именно над ней тут усмехаешься и ухмыляешься…


Облегченно вздохнув, Рита покидает тесный мир автобуса. Дальше ноги ее несут к студии, а мысли в известном направлении «что делать?», где каждый полосатый столб, венчающий очередную версту, буквально увешан бессмертными творениями классиков, так и не нашедших (к сожалению) окончательный ответ.

«Значит, у меня еще есть шанс!»


То, что Ритка никогда его не любила, Миша знал всегда. Ровно, как понятия не имел, что именно она вкладывает в смысл этого дурацкого слова. «Может быть, это вообще просто игра такая?» – ведь мы не ругались, жили вместе, иногда спали.

Он лично был готов для нее на все. Он строил дом, зарабатывал деньги, дарил подарки и никогда ничем ни разу не обидел. Он был терпеливым, не ревнивым, не пьющим и практически не гулящим. Потому что Джамала – это уже почти как член семьи за столько лет их личного знакомства. И вообще, мужчины полигамны, это общеизвестный факт. И Ритку-то я ничем не ущемлял в этой ситуации! Дом есть, деньги тоже, секс? – так он ей нафиг не сплющился.

Теперь, вроде, понятно, почему. Но все равно, ни фига не понятно! – ну, не может она полностью заменить ей… – здесь Мишка неожиданно задумался, выбирая между одним известным органом в частности и целым мужиком в общности.

«Ладно», – успокоил сам себя.

«Ни то, ни другое она не сможет ей заменить. Ну если только временная подделка из силикона. А дальше-то что?»

Он паркует машину у здания офиса.

«Дальше она вернется обратно. Это же как белый день!» – приходит внезапное озарение.

«Мать побурчит, отец назовет непутевыми, а мы сделаем ему еще одного внука, и все станет еще лучше, чем прежде, – этой формуле не одна сотня лет! Просто она встречается крайне редко. Так и Ритка у меня того – изюм».


В приемной, изо всех сил маскируя страх и неуверенность под деловую вежливость, Золотарева встречает Джамала. Иногда его уже бесит ее постоянно идеальная, ухоженная внешность. Словно она не живой человек, а биоробот из космоса, засланный шпионить.

– Доброе утро, – росой падает к ногам голосок «синтетической» женщины, убеждая Золотарева в истинности нелепых последних выводов.

Хлопая ресницами, Джамала ждет и не ждет его ответ. Машина выполнила свою функцию, что-то там озвучила, прописанное/предписанное ей Великим Программистом и все. Дальше действия Человека. Только он управляет миром бестолковых служанок-машин.

Миша нарочито небрежно кивает, берется за ручку двери своего кабинета. Затем останавливается и оглядывается. Джамала стоит на прежнем месте, смотрит на него стеклянными глазами. Несколько минут Мишка ждет хоть каких-то проявлений человечности. Может быть, ее слез или просьбы простить. Чего угодно, только не этот стеклянный взгляд электронной машины.

– Дура ты, – разбивает последний мостик из инея Михаил, так и не дождавшись, сам не зная, чего. – Всегда была дурой. Ничему не научилась.

В ответ Джамала дарит ему одну из самых сексуальных своих улыбок и произносит издевательски нежным голосом:

– Ваше мнение очень важно для нас.


В свой кабинет Золотарев практически влетает, с ненавистью хлопая дверью.

«Она не дура! Нееет! Она сука! Первостепенная!» – бьется в крови бешенство нерастраченной сексуальной энергии.

«Ну, погоди! Я тебя оставлю сегодня стенографировать в полный рост или в полный рот!»

Сделав два круга по кабинету, Мишка останавливается около селектора.

– Кофе мне сделай! – бросает в динамик, садится за стол. Включает ноутбук, смотрит, как осенними листьями сыплются почтовые сообщения, абсолютно не воспринимая мозгом происходящее. В висках стучит только бешеная кровь, и сознание рисует картины, одну пошлее другой.

«Вот сейчас она зайдет со своим кофе, а я…» – дверь открывается, но вместо Джамалы в кабинет неожиданно входит отец. Глядя на него, Мишка начинает часто моргать, чувствуя, как предательским огнем вспыхивают уши.