Вчера Рита пропала, ушла с банкета, и Ольга не стала ее искать. Ей было стыдно, ей было страшно, ей было плохо без нее. – «Странно…»


– Я поведу, – не сдается Вера, бесцеремонно, ненавязчиво вплетаясь в мысленный диалог Ольги с внутренним «Я». – Хочешь, твою машину, не хочешь – мою.


«Послать ее к черту, – тенью мелькает в ответ раздражение. – Надоела!»

Внутренний инквизитор моментально издевательски вскидывает бровь:

«И остаться одной? Ну-ну».


– Можем чай с собой взять, – продолжает женщина. – У тебя наверняка есть новомодная термокружка.

– Сейчас. Оденусь, – Ольга медленно поднимается.

Вера смотрит на нее снизу вверх, согласно кивает:

– Я подожду, – мысленно усмехается двоякости прозвучавшей фразы.

«А еще нужно сфотографировать на всякий случай этикетку с упаковки чайной заварки», – но стройность мыслеряда нарушает резкий звонок в дверь.


«Кого ты боялась/хотела увидеть?» – мысленно рассмеялась девушка, по-своему прочитав смесь из испуга, облегчения и разочарования на лице женщины, открывшей дверь.

– Как вы? Привет! – лучась искренностью, Джамала вплывает в квартиру. Она принесла им солнце. Она им рада и рада за них.

– Вера, как вот у вас получается уговорить этого отшельника хоть на прогулку, хоть на что-то другое? – нотки легкой зависти и восхищения ничуть не выглядят лестью, звучат естественно, и даже Ольга почти поверила бы им, если бы не знала Джамалу так долго и так давно.

Вера улыбается, что-то отвечает новой своей подруге. Ольга натягивает джинсы, безразмерную майку, комкает раздражение по карманам:

– Все, я готова, идем.


Проводив «пару» до машины, Джамала машет им на прощанье рукой. Вера ободряюще кивает в ответ, Ольга делает вид, что не заметила. Джамала разворачивается на каблучках и порхает к своей высотке.

Сегодня выходной. Офис спит. Городчане в парках и на дачах – погода шепчет, а сердце Джамалы поет на незнакомом для местных аборигенов наречии. Музыкальном, красивом, плетущемся затейливой вязью и цветистым, словно сады весной – языке Шахерезады, Омара Хайяма, безумного Меджнуна и нежнейшей Лейли.

Все идет по плану – отзывается ей целый небесный оркестр.

– Все летит к моей цели и скоро уже, очень скоро, я взлечу в это небо и сяду в царственных палатах выше облаков.

Дурачась, Джамала всегда представляет себя «владычицею морскою», но почему-то в небе.

Правда дура Катька – не удержала Золотарева. Ей отдали его на тарелочке с голубой каемочкой, а она… Собственно, Джамала в подобном результате не сомневалась, но номер был отработан полностью, и позже ей она обязательно пригодится – отвлечет на себя Золотарева, когда он поймет, что больше Джамалу нисколько не интересует.

«Квартира моя, счет в банке тоже. Должность? Я подожду!»


Джамала не торопится входить в подъезд – на улице действительно сказочно хорошо, сейчас бы на природу, на это дурацкое Ольгино озеро, которое она поехала показывать Вере.

«Можно было бы навязаться, но еще не время. Вера, похоже, начинает есть с рук. Теперь, главное, не спугнуть. Она хотела побыть наедине со своей Оленькой. Как скажете, мадам. В конце концов, какая разница, через Ольгу или через Веру я попаду в главный офис?» – Джамала улыбается солнцу, откидывает на спину тяжелый черный локон и легко взбегает по ступеням крыльца.

«Второй вариант даже надежнее будет».


В подъезде прохлада и полумрак. Лифт еще чист и пахнет новым.

«В идеале занять бы Ольгино место в сердце этой мадам, да типаж не тот, хотя я б тебя так намучила, джаным, что мало бы не показалось».


У двери квартиры неожиданно Джамалу встречает пятнадцатилетняя смуглая девушка, и настроение сразу становится чернее ее волос и глаз вместе взятых.

«Ну, почему?! Ну, за что?!»

Даже в по-европейски модных шортах и майке визитерша выглядит так, словно вчера спустилась с гор. Этот горящий взгляд, эти слишком плавные движения, словно шея ее на шарнирах.

– Чего тебе? – шипит сестре Джамала, держит в руках ключи.

– У мамы день рождения, неблагодарная! – по-таджикски отвечает Саида. Как она умудряется смотреть на Джамалу свысока, если сама еще ниже ростом? – она всем говорит, что ей весело, но ждет тебя, неблагодарная.

– Ах ты, сопливка! – задыхается старшая в праведном гневе. – Да вы живете вместе с вашим отцом всем семейством на мои деньги, и я после этого неблагодарная?! Да я тебя!…

Саида шустро отскакивает в сторону и корчит рожицу:

– Только попробуй тронуть, дверь говном намажу – не отмоешься! – хихикает. – И не докажешь!


Пришлось тащиться на день рождения, покупать по дороге маме торт, точно зная, что она лишь из вежливости съест микроскопический кусочек, а остальное отдаст детям.

«Которые не такие уж и дети, к слову сказать!»

Ближайшей сестре Джамалы (по возрасту) не так давно исполнился двадцать один, у нее самой уже двое детей. Дальше девятнадцатилетний Далер, потом эта пигалица Саида и наконец, «кудряшка» Умар тринадцати лет. Последний – единственный импонирует Джамале. Он слушает Twenty one pilots, занимается в театральной студии и гоняет по Городку на роликах, а еще его имя звучит для Джамалы почему-то французским.

«Когда устроюсь в Москве, то заберу его!» – каждый раз твердо говорит себе девушка, понимая при этом, что скорее всего вместо Умара в ее жизнь нагло протиснется Саида, и в негодовании стремительно отгоняет крамольные, предательские мыслишки.


Со временем старый домик Саймуратовых стал уютнее, но для Джамалы он так и остался чужим. Поздравив мать, потискав племянников и послушав очередные сплетни взрослой сестры, Джамала улизнула в сад, воспользовавшись подвернувшейся возможностью. Прошла по неухоженным тропкам, остановилась у старой-престарой березы – здесь они когда-то договаривались с Ольгой встретиться и убежать в далекий, призрачный Ленинград. Здесь она позже пролила не один миллион слез, понимая, что Оля никогда не вернется, что Мишка бросил ее, обманул, что она сделала неправильный выбор.

«А если бы тогда я прошла мимо него? – сколько лет она задавалась этим надрывным, в невозможности изменить прошлое, вопросом. – Если бы я уехала с ней в Ленинград? Я ведь не понимала тогда ее чувств».

Скрестив руки на груди, Джамала прислоняется спиной к березе и смотрит ввысь. Ветер колышет гирлянды листьев на тонких висячих ветках.

«Я и сейчас не очень-то понимаю, как можно влюбиться в девушку, женщину».

Но глаза вечно витающей в облаках Риты вчера были совсем иными, когда она смотрела на Ольгу, в них светилась душа, и билась вселенная. Вся Рита, эта вечно отмороженная снежная королева, была одним большим и горящим сердцем, она была другой, живой до боли, пронзительно нежной, беззащитной, открытой и прекрасной, будто светлейшая из Богинь.

Вера тоже глядит на Кампински с преданностью старой собаки, но это не то.

«Катька? – подвернувшееся сравнение смешит Джамалу. – Катька облизывается на Золотарева как голодная свинья на ведро трюфелей. Тоже любовь своего рода!»

Ветерок поиграл с локонами Джамалы, принес аромат варенья из розовых лепестков и мимолетное видение детства.

«Моя мама до смерти любила моего отца»? – больно кольнула в сердце истина. Джамала помнила свою мать молодой, помнила ее горько-сладкий, тягучий, как то варенье, взгляд.

Рита смотрела вчера так на Ольгу.

«Я не могу ненавидеть тебя после этого», – грустно признается молодая женщина. – «Я только завидую тебе. Ведь я еще никогда не испытывала ничего подобного и, наверное, уже никогда не испытаю. Они вытоптали все мои чувства…»


Подъезжая к озеру, Ольга едва не забыла затормозить и, очнувшись в последний момент, потянула ручник. В результате они с Верой едва не хлопнулись носами о лобовое стекло.

Машина заглохла.


Покидая салон, Вера что-то говорила, но Ольга не вслушивалась в ее речь. Все равно ничего важного или нового, просто треп.

– Что это? – удивление и легкая брезгливость в голосе Веры заставили быть услышанными позже.

– Не трогай, – Ольга не оглядывается, не смотрит, но точно знает, о чем сейчас спрашивает женщина. Посреди пустынного тихого берега, на серо-бурой гальке одиноко застыла пара женских туфель на тонких шпильках (собственно, из-за них Ольга едва вспомнила о педали тормоза).

– Это Риткины, – и тише, сама себе, – неужели эта сумасшедшая здесь была вчера? Ночью?

Вера смотрит на туфли, на Ольгу, опускает глаза.

– На том берегу кувшинки, – звучит голос Кампински, забивающий неловкость ситуации. – Но отсюда не добраться, если только в обход. – Она окидывает взглядом непроходимую первозданность заросшего ивами берега. – Да и то – не факт.

Вера возвращается к машине, находит в собственной сумке пакет, всегда припрятанный «на всякий пожарный», тихо вздыхает, а потом идет и складывает в него Ритины туфли.

– Я оставлю в машине, – говорит Ольге. – Отдашь ей когда… нибудь… сможешь.

В ответ девушка пожимает плечами и отворачивается.

– Не знаю, Вер, – снимает джинсы, майку, остается в спортивного типа лифе и плавках, с разбегу прыгает в озеро, плывет размашисто к противоположному берегу.

Вера кладет пакет с туфлями на заднее сидение Ольгиной ауди. Хочется сжечь их, но она аккуратно закрывает дверь и поворачивается к озеру, там, в ледяных брызгах, видны красивые плечи, напряженные мышцами руки. Там, в холодной воде, осталось ее сердце и душа вместе взятые. Как Ольга скажет, так все и будет.