«Я не думала, что все так получится, – школьницей оправдывается совесть. – Оно само как-то началось и сложилось». Резонный «и что теперь?», – вовсе оглушает кирпичом по сознанию. «Я не знаю!!!» – нервно огрызаясь, Ольга заворачивается в полотенце.


Приняв душ, Рита надела пижаму, нанесла крем на кожу лица и шеи, спустилась вниз и даже вздрогнула от неожиданности – за столом сидит помятый, злобный Мишка, босиком и в одних только подвернутых до колен брюках от костюма.

– Я тебя жду, – ядовито усмехнулся он ее испугу.

Рита молча остановилась, пожала плечами и осталась стоять, неопределенно глядя на мужа. Она как всегда выглядит абсолютно правой, невозможно честной.

– Где ты была? – головная боль помогает ему сохранять праведный гнев.

Рита вновь пожимает плечами, затем медленным взглядом окидывает кухню – в ней царит не идеальный, но порядок и уют.

– Гуляла, – ее голос звучит негромко, и тогда, когда Мишка решил, что ответа он уже не дождется:

– Где ты гуляла? – его голос громок и резок.

– В полях, – в ее ответе усталость и снисходительность. Она идет к холодильнику, открывает, изучает содержимое придирчивым взглядом.

Мишка ногой захлопывает дверь холодильника прямо перед Ритиным носом. Металлический шкаф слегка качается от человеческого удара.

– Я тебя спросил, где ты была? – ревет он белугой, нависает над Ритой, она смотрит исподлобья:

– А где ты был? Золотарев? – она больно щиплет его за голый торс. – Где твои вещи? И что за вонь от тебя? – носик морщить она умеет, он невольно вспоминает запах Катькиной квартиры.

– За все эти годы я ни разу не спрашивала тебя «где ты шлялся?», не устраивала сцен, не шпионила, – перечисляет Рита, а затем добивает. – С самого начала я говорила тебе – ОТВАЛИ, ЗОЛОТАРЕВ! Тебе нужна другая!

Они смотрят друг другу в глаза и тяжело дышат.

Он первым отводит взгляд, трясет головой, пытаясь прогнать похмельную муть, но лишь усугубляет. Мир ходит ходуном, заставляя желудок тошнотворно сжиматься.

– И что теперь? – спрашивает он. Что-то в голосе Риты, в ее взгляде, в ее проснувшихся из небытия чувствах говорит ему о том, что неспроста она «гуляла в полях» всю прошлую ночь.

До смешного – ему было бы во сто крат легче, если бы она как нормальная, стандартная баба перепихнулась бы где-то там с кем угодно, чтобы отомстить, но нет! Она ведь действительно просто гуляла, и ни один, даже самый задроченный кобель, ей не встретился! А если встретился, то наверняка упал ниц от нимба святости, короной венчающий сумасшедшую голову!

– Я не решила пока, – доносится до его сознания голос Риты. Из холодильника возникает сыр, лечо, в воздухе разливается запах лайма. Мишка видит в окне за Ритиной спиной – к ним вразвалочку идет отец.

«К черту!» – мысленно открещивается от малоприятной перспективы общения с родителем и стремительно (как может) исчезает в направлении душа. Полицейским свистком ему вслед вскипает чайник.


«И что теперь?» – мысленно повторяет Рита вопрос мужа, и Ольги, и свой собственный. Вслух она вежливо, дежурно приветствует свекра. Никита Михайлович хмуро кивает, смотрит с плохо скрываемым раздражением.

– Мишка где? – голос лишь усиливает это чувство.

– В душ пошел, – с улицы, через открытое в сад окно, Рита слышит детские голоса, заливистый Сонькин смех. Он должен бы приносить радость, но вопреки этому, шиповаными веригами стискивает душу и приносит только острую боль.

– Мне нужно поговорить с тобой, – бурчит Никита Михайлович. Рита отвлекается от своих мыслей, поднимает глаза на отца мужа. Вспоминает первое впечатление о свекре – он интересен воспетой мужской красотой – грубо слеплен, надежен, как скала, и буквально излучает волны всесильности и спокойствия (относительного). Он царь и бог в собственноручно созданном мире. Его слово закон, мнение непререкаемо, решения эпохальны и сомнению не подлежат.

– О чем? Я вас слушаю, – негромко отвечает маленькая женщина. В уголках ее глаз залегли тени бессонной ночи. Никита Михайлович читает их в соответствии с собственными представлениями о мироустройстве – шлялась!

Масло в огонь подливают поза Риты, движения спокойно-расслабленой довольной самки, появившиеся в ее арсенале сравнительно недавно. Дров подкидывает осознание необходимости вести гадский, мерзкий Никите разговор. Поэтому он особенно груб и прямолинеен.

– Я убью тебя, если хоть одна падла заподозрит моего сына в том, что жена ему изменяет – рубит с плеча.

– Вот так сразу? – удивляется и не удивляется Рита. Для нее никогда не было секретом отношение свекра и свекрови – она не достойна их чудо-сына.

«Впрочем, как и любая другая, бывшая бы на моем месте, должна была бы денно и нощно безропотным/беззаветным поклонением доказывать/благодарить мужа за право носить его фамилию и принадлежать его семье». – Рита не хотела, но в ответном свекру взгляде досталась язвительная насмешка, неприкрытая издевка: – И с чего вдруг такие речи?

– Не все такие идиоты, как мой оболтус, – злобно рычит Никита Михайлович, еще контролируя бешенство, но уже из последних сил (она всегда выводит его из себя, эта Мишкина зазноба!).

– Ты знаешь, о чем я, – мужчина давит взглядом.

«Он действительно знает?..» – озадаченно вспыхивает догадка в сознании Риты. – «Действительно или знает?»

– Я отдам ему вести новый проект, – довольный молчанием притихшей невестки, веско продолжает Никита Михайлович. – Он станет первым человеком в нашем Городке, и ты должна вести себя соответственно. Следовать за ним, увозить с пьянок, а не шляться в это время…

– Ах, вот оно, что! – не выдерживает, нервно смеется Рита. – Вы боитесь, что мое место займет Джамала? Она опять не спала и таскалась за ним всю ночь?

С резким стуком Никита бьет кулаком по столешнице, отчего на столе подпрыгивают тарелки, приборы и чашки.

– Заткнись, женщина! – Никита сжимает и разжимает кулак. – Ты где шаталась после банкета, а?

– Это не его проект, – твердо глядя в глаза, отвечает Рита. – Это проект Ольги… (голос предательски вздрагивает) Кампински.

Никита Михайлович шумно выдыхает, и первые слова его звучат почти мирно, разгоняясь в негатив лишь к концу тирады.

– Она всего лишь архитектор. Вести стройку здесь будет мой Мишка. И не дай бог, хоть одна собака посмеет из-за тебя ткнуть в него пальцем, – он пальцем указывает на Риту, она твердо смотрит в ответ. В напряженной повисшей тишине слышен шум из глубины дома, шаги. Никита Михайлович со вздохом убирает руку и взгляд, становясь большой, темной скалой над растерянной маленькой женщиной.

– Бать? – произносит Мишка. Он стоит босой, вымытый, с обернутым вокруг пояса полотенцем. – Чего это здесь?

– Жену твою успокаиваю, – не глядя, бурчит отец. – Обещаю наказать тебя, оболтуса, если якшаться со своей девкой не бросишь.

– Бааать, – укоризненно тянет Михаил.

– Я предупредил, – Никита Михайлович напоследок смотрит на сына, затем на невестку и, не спеша, выходит в солнечный день.


Рита растерянно двигает тарелки и чашки по плоскости стола: – «Он все знает».

Она не понимает, что должно следовать из выше озвученной истины.

Он давно обратил внимание на то, что даже ею самой было не сразу замечено и осознанно – на ее собственные внешне-душевные изменения.

«Отец моего мужа знает, что у меня кто-то есть, и это не его сын», – Рита горько усмехается, не зная, как самой ей на все это реагировать.

– Господи, как глупо, – тихо произносит она. Мишка смотрит на свою жену – красивая, странная (как все они) женщина. Зачем-то постриглась – но ей идет. Почти никогда не «красится», но, тем не менее, краше всех остальных. Говорит не всегда понятно, но заслушаешься! Ему страшно хочется защитить ее в этот момент ото всех – от него самого, от отца, жизни, от нее же. Ведь она такая… светлая… – он пытается обнять ее за плечи, но получается несмело и неуверенно.

Рита на миг замирает. Замирает весь мир – на один только миг все ее сознание накрывает памятью, теплом, ощущением совсем других, не его, рук, безграничного счастья, а затем срывается разочарованием.

– Нет. Не нужно, – она отходит на шаг. Мишка растерянно позволяет ей отойти.

– Значит… Отец был прав?


Ольга пьет уже третью кружку и упорно молчит, забравшись с ногами на широкий, укрытый полотенцем, табурет, нахохлившись, как воробей в осеннюю хмарь. Даром что солнце вволю льется с чистейших небес.

Вера подливает Ольге чай и «для порядка» добавляет каплю в свой, трижды остывший. Кипятит заново. Вдыхает странный аромат чужого уюта – его непременно нужно запомнить, есть во всем происходящем для нее утонченное, мазохистское удовольствие.

«У Ольги другая, но это ничего. Это проходит, как грипп или ОРЗ».

«Рита замужем, и вчера она мне показалась женщиной разумной».

«Не будет же она…» – в мысленном диалоге с самой собой, Вера пожимает плечами. – «Нет, конечно. А я буду рядом, пока Оленька отстрадает свою карму. Я всегда буду вовремя и там, где ей нужно, и тогда уже точно нам с ней ничего не помешает, и даже Семенов со временем смирится с моей жизнью на два дома, поймет, что так лучше».

– Покажешь место, о котором ты мне рассказывала? – нужно вывести сейчас ее погулять, воздух пойдет ей на пользу.

Ольга удивленно поднимает глаза (зеленую, темную ночь) на прозвучавший вопрос/голос.

– Озеро, – мягко напоминает Вера. – Ты говорила, оно очень красивое.

Автоматически, после прозвучавшего направления, представляя водную гладь, Ольга делает очередной глоток. У чая вкус Ритиных поцелуев, он смещает вектор в мыслях/ассоциациях в иную плоскость.