Затем резко и одним желанием меняет траекторию побега на фойе – здесь свежо, открыты окна, за ними тает красивый и теплый майский вечер, манит иллюзией свободы.

«Послать всех к черту! – Рита вызывает кнопкой лифт. – И Ольгу, с ее богатой личной жизнью, и Золотаревых, с их сплетнями, и меня – наивную дурочку!»

Боясь разреветься окончательно, Рита не дожидается лифта, бежит вниз по лестнице, пряча глаза от окружающих со-горожан, едва не сбивает с ног собственную маму с отчимом, поднимающихся вверх. Занавес.


– То есть… платок, носовой, – протягивает Павел Юрьевич.

– Что с тобой? – ужасается Диана Рудольфовна, глядя на дочь огромными от удивления глазами. – Что случилось?

Принимая платок взаимопомощи, Рита промокает ресницы, заодно спешно пытается успокоить дыхание, и это у нее почти получается.

– Не знаю, – шепчет в ответ встревоженной не на шутку матери и врет, выдавая за причину первое пришедшее на ум. – Я что-то читала про панические атаки, похоже, это они…

Мама тихо выдыхает, осторожно берет под руку взрослую дочь, приговаривая, как маленькому бестолковому ребенку:

– Глупости, Марго. Какие атаки? На тебе лица не было.

Рита шмыгает носиком, вздыхает, оглядывается, на миг становясь для мамы этим самым маленьким/бестолковым.

– Так потому и не было. Они же панические, – заканчивает уже внешне абсолютно спокойно, как будто и не было ее побега, сдерживаемой истерики.

Павел Юрьевич тихо смеется:

– Шутница вы, Маргарита Иннокентьевна. Идемте, я провожу вас обеих. Мне не терпится обсудить кое-что с вашей подругой Ольгой. Она здесь? Почему вы вчера ничего нам не сказали?


Ольга вталкивает Веру в тесную служебную уборную, захлопывает дверь и в тихой ярости поворачивается к женщине.

– Что это? – в голосе, струящемся по ее лицу, звучит все та же почти ласка, а затем удавкой, толчками затягивается на шее. – Что. Ты. Там. Устроила?

Взгляд сверху вниз, где Ольга выше своей непосредственной начальницы, легким вопросительным оттенком дает разрешение на ответ.

– Я не права? – отчаянно хватаясь за быстро тающий от страха хмель, лепечет Вера. – Он же сам его учил…

– Не прикидывайся, – Ольга всегда чувствует власть своей химии. Она даже не касается ее, но Вера дрожит не только (не столько) от страха, сколько от иного сильного чувства, ее проклятия – ей нравится это. Ее прет, когда с ней властно-грубоваты. Когда Ольга с ней такая.

«Только я не хочу тебя больше!» – Кампински отводит глаза. Усталость и какая-то обреченность наваливается на плечи (или камнем на шею).

– Я соскучилась! – несмело обнимая, шепчет женщина. Этот камень ее руки, ее запах…

– Не начинай, – холодно останавливает Ольга, глядя в глаза, с силой, до боли сжимает Верины запястья, смотрит, как расширяются зрачки, подменяя своей пустотой нежно-грустную радужку, и почти ненавидит их, Веру, ее податливость…

От боли Семенова стонет Ольгиным именем, Кампински же ее голос выводит из задумчивости – она чувствует, как металлический браслет часов врезался в кожу Вериной руки и ее собственной ладони.

«Теперь останется след» – медленно разжимая пальцы, Ольга предостерегающе шепчет:

– Не смей.

Женщина тихо тает надоевшими извинениями:

– Это я виновата, прости…

«Да пошли ты меня уже к черту!» – в бессильной ярости кусая губы, Ольга медленно закрывает глаза, подавляя в себе желание сделать Вере еще больнее. Ей не интересно здесь просто до ненависти, до исступленного желания просто убить – взять за шею двумя руками и доставить ни с чем не сравнимое удовольствие, медленно душа…

«А ведь Ритка мне постоянно что-то пыталась донести» – словно меняющийся порыв ветра, мысль резко переключает волну. – «Надо было послушать ее, а не откладывать на бесконечное завтра…»

– В ней дело! – оставленная буквально на секунду сама себе, произносит/догадывается Вера. – Ей ты писала проект. Это сразу чувствуешь.

– Да что ты? – кривит губы Кампински тем презрительнее, чем сильнее начинает гореть лицо, словно от миллиона пощечин. Этот жар толкает Ольгу в новое наступление


– Я сто раз предупреждала, – шипит она Вере в лицо в тесном, темном пенале, где обе зажаты сложившимися странными отношениями и общей опасностью. – Никогда не смей ревновать меня, не смей диктовать мне условия, не смей нас позорить. И теперь вообще ничего больше не смей, мы не вместе, не будем и не были никогда.

– Я тебя ненавижу… – тихо стонет Вера, и кажется, стареет прямо на глазах. – Но я скучаю, тоскую по тебе. Я ждала тебя с самого начала, с первого момента, еще с Альки. Я пытаюсь не ждать! – сквозь грусть истекает слезами последняя, безнадежная и безответная любовь. – И не могу! Я ненавижу тебя!

Когда Ольга выходит, хлопнув дверью, Вера остается абсолютно одна.


– А я думал, что ты домой, – пойманный врасплох, Мишка глупо разводит перед Ритой руками, за его спину спешно прячется Джамала.

Диана Рудольфовна, Павел Юрьевич и Маргарита перед ними настоящей семейной мафией.

– Я тоже так думала, – Рита берет у проходящего мимо официанта новый бокал шампанского, делает большой глоток. – Но мама решила иначе, и вот я снова с вами, любимый муж!

Такой он свою жену еще никогда не видел, даже во времена, когда она еще не была его женой.

– Что ты с ней сделал, Михаил? – вторит его мыслям Диана, которая, определенно, не узнает сегодня свою дочь.

– Я ни при чем! – снимая с себя и вину и ответственность, пожимает плечами Золотарев, передавая весь комплект неприятных чувств теще обратно. – Она и раньше была у вас с изюминкой, а сейчас так вообще сплошной кекс.

– Не нравится? – язвительно улыбается Рита, глядя Золотареву в глаза и чувствуя, как тому очень неуютно сегодня рядом с ней. – А ты разведись со мной, любимый! Гейша будет счастлива. Так ведь? – чуть склонив голову, Рита цепляет взглядом ту, которую, вопреки обычаю, никогда не считала соперницей. – Правда, Джамала? Иди сюда, не прячься, я не кусаюсь.

В наступившей нервно-напряженной паузе из-за спины Михаила испуганно выглядывает красивая любовница. Ее имя странно звучит из уст законной супруги.

– Мне не нужен чужой муж, – едва находит в себе силы ответить, ибо сейчас она снова маленькая таджикская девочка, пришедшая в первый класс общеобразовательной школы для титульной нации. Только Ольги нет рядом, чтобы защитить от расплодившихся Золотаревых.


С усмешкой Рита переводит взгляд на Мишу:

– Вот видишь, – ее голос чист, как пение ангела. – Ты больше не нужен ей. Ипотека закончилась?


А потом Рита смотрит в глаза Джамале, честно-пречестно лживые. Большие, красивые, темные. «Сексуальна до безобразия, – томно смеется внутренний бесенок Риты. – Лучше не дразни меня больше. Ибо я выше, и тебе будет хуже».

Внезапно на Джамалу снисходит озарение:

– Ты совсем, как она, как Олька… – захлебываясь во взгляде Риты, так похожим теперь на Ольгин, догадывается любовница. – Ты скрывала все это время…

Но шепот Джамалы не слышит никто, а еще точнее, не слушает.

Мишка бухтит что-то свое, Диана Рудольфовна почти верещит:

– Прекрати, – раздосадованная несвойственным поведением дочери. – Что с тобой?

– Я знаю, что, – одними губами улыбается Рите Джамала. – И никому не скажу, пока ты сидишь паинькой на этой своей высоте. Не смотри вниз.

– Девочки, – скабрезно хихикает Золотарев. – Вы такие странные. – В его воображении уже во всех «красках» раскинулся ринг для женского «грязного» боя.

Рита берет новый бокал шампанского:

– Рожденную ползать допустите уже к рупору. Пусть настонет что-нибудь рабочим местом.

– Браво! – искренне аплодирует Вера внезапной несдержанности "хорошей девочки", ибо такое обычно молчат, замалчивают. Сквозь отчаянную улыбку в глазах Веры блестят слезы – осколки отношений с Ольгой, а в душе ноют занозы застарелых мужниных измен.

– Боже, как пошло! – едва не плачет Диана. Мишка мысленно слышит их голоса ревом трибун, секунды счетом рефери – один, два, три.…

– Дура! – отходит от нокдауна Джамала.

Рита разворачивается к компании спиной, обводит хмельным взглядом, до отказа заполненный публикой, банкетный зал – для нее он абсолютно пуст. Вспышка ярости трансформируется в черную, липкую, как жидкая сажа, грусть.


Оставив едва пригубленное шампанское на столике, Рита невесомо плывет к выходу.

– Куда она? – шепчется позади компания.

– Ее нужно вернуть, – предполагает Диана.

– Дорогая, ты в порядке? – вежливо интересуется у Веры Семенов, пряча предательский интерес к Джамале и неожиданно цепляясь взглядом за темно-бордовый след от часового браслета на запястье жены. Диалог супругов с двадцатилетним стажем переходит лишь в одну им понятную плоскость.


– Зачем возвращать? – удивляется теще Мишка. – Я ее что-то боюсь сегодня, пусть себе гуляет.

Гордая фигура в синем платье удаляется, вовсе покидая ринг.

– Посади ее в такси! – нетерпеливо советует Диана. – Сделай что-нибудь! Миша! – она не может объяснить фатальность происходящего, только чувствует ускользающий, исчезающий мир. Мишка пожимает плечами, но отправляется следом, преследуя две основные цели, во-первых, под благовидным предлогом избавиться, наконец, от неудобной компании, и во-вторых…


Как во сне Рита выходит из здания. Майский теплый вечер уютно обнимает сотканной из заката и бриза вуалью, расстилает аллеи с витыми светильниками и тюльпановыми клумбами. Земля под ногами вращается, вынуждая Риту делать шаги. Вот только куда? В каком направлении? Ибо везде тупик.