– Ты что-то задумала? – подозрениям Кати нет границ, в интригах ей до Джамалы, как до Джомолунгмы. – Ты ведь спишь с ним, об этом все знают!

– Я знаю об их с Риткой отношениях все и смогу подсказать, что делать, чтобы он женился на тебе, когда разведется с ней, – пропуская мимо ушей подозрения Кати, Джамала продолжает вести свою линию. – И если он тебе действительно нужен со всеми своими машинами и домами, то слушай меня.

– А если я сама ему расскажу и покажу, чем занимается его благоверная? – пытается парировать Катя.

– Он тебя возненавидит, как мерзкую сплетницу, и придет ко мне плакать в ложбинку. – Джамала устало закатывает глаза и вздыхает: – Не будь дурой. Я знаю, что делать надо.


– Скоро два месяца, как мы с тобой, – неопределенно произносит Рита. Сегодня она более задумчива, чем обычно. Вернее, все последнее время она становится задумчивее и грустнее, хотя по-прежнему делает вид, что все окей.

– Устроим по этому поводу пикник? – Ольга выводит машину за город. Она, в свою очередь, упорно не хочет замечать эту Ритину «хандру» – явное и прямое следствие причин из категории «неудобных вопросов».

Предательский голос внутри шепчет о том, что рано или поздно это должно было случиться. – «У тебя ведь был пунктик – не встречаться с замужними. И привычное "она сама виновата"». Но, помимо него, иное, подозрительное чувство поднимается волной беспокойства. Это как слышать в тихую ночь невидимый, оттого непонятый, очень далекий гул, может быть, море, или поезд, или вообще показалось. Ольга и не слышит.


За городом дышится немного легче и свободнее. Рита включает музыку. Ей понравилась Ольгина подборка перепетых в акустику хитов из всевозможных иных стилей и направлений. Они не только стали звучать мягче, но и, по мнению Риты, приобрели несколько иной смысл (выражение), как, к примеру, нирвановская «Rape me».

«Все меняется в зависимости от того, под каким углом на это все посмотреть. Этакая картинка 3D, калейдоскоп с кристалликами наших душ в постоянно меняющейся картинке судеб».

Два месяца назад здесь лежала заснеженная целина, в будущем поднимутся эко-микрорайоны и парки, а сейчас простираются, цветущие разнотравьем, луга.

«Два месяца назад я сама была совсем другой Ритой и стану еще более другой спустя следующие два месяца». А сейчас…

– …есть здесь одно место, – Ольга сворачивает на проселочную дорогу, оказывается, последние пять минут она о чем-то горячо повествовала. – Не знаю, вернее, осталось ли оно. В детстве мы сюда часто на велосипедах гоняли.

Рита согласно кивает, растерянно смотрит в окно на зеленое буйство. Ее внутренний мир все еще "терра инкогнита". И если Ольга приобрела от сложившегося союза душевность, то Рита – чувственность. До встречи с Ольгой она жила в невесомости, как бестелесный, безгрешный дух, удерживаемый в человеческом мире лишь гравитацией обязанностей и моральных долгов. Так человек, парящий в вакууме, может отличить горячее от холодного, но вряд ли опишет все оттенки морского бриза, в котором свежесть ветра переплетается с солоноватыми нотами прибоя.


Еще совсем недавно, два месяца назад, сидя на вводном занятии по автокаду и думая вовсе не о нем, Рита признавала, что уже не в силах справиться со своей "хрустальной бездной", погружаясь в нее все глубже и глубже. Все толще становились стеклянные стены собственноручно выстроенной тюрьмы из долгов и ограничений. Все меньше воздуха оставалось в ее глухом периметре.

«Я не смогла бы выйти за грань сама – слишком долго всматривалась в бездну, и она, уже не мигая, принялась всматриваться в меня, заражая обычное спокойствие равнодушием, апатией, безразличием ко всему. Словно я не жила, а смотрела бесконечное и скучное кино, и вдруг через экран, рампу, рамки Ольга шагнула навстречу, взглянула не в глаза, а прямо в душу, и невидимые стены виртуальной тюрьмы пошли первыми трещинами.

А когда она взяла меня за руку, обрушение вовсе стало неизбежностью, о чем совершенно сейчас, да и никогда, не пожалею.

С Ольгой я стала цельной, чувства души и ощущения тела, наконец, соединились в единую сеть причинно-следственной связи. Мир наполнился гармонией и вместе с ней стал непривычно обнаженным, острым в своих противоречиях».


Машина выезжает на относительно свободную поляну, останавливается перед естественной запрудой с тихим овальным озером, обрамленным задумчивыми ивами.

– Летом мы здесь купались. На том берегу кувшинок тьма. На этом – гравий. Я его тоже рассчитала, – выйдя из машины, девушки оглядываются вокруг. Тишина разливается по зеленым лугам, перелескам и водно-зеркальной глади.

– Что рассчитала? – ежится Рита. Все чаще в последнее время ей становится зябко без видимых на то причин. Ольга сзади обнимает ее за плечи. – Озеро. Оно останется. По моему проекту здесь будет парк. Так что назначаю тебе встречу у него…

Не дослушивая, Рита кусает губы.

– Мы больше не встретимся? – не удерживаются слова.

Оля удивленно поднимает брови, но для того, чтобы посмотреть на Риту, ей нужно отпустить ее, а так не хочется!

– Не говори глупостей. Или?.. – намек на движение. Рита удерживает Ольгины руки, не давая отстраниться.

– Не обращай внимания, дурная шутка, – обесценивает/стирает из памяти, укрывается тишиной.

В глади озера отражается небо, по нему плывут облака. Чьи они? Неба или озера?

«Я просто твое отражение, без тебя пропаду…» – невысказанным теснится самый настоящий крик души.

– Ты поедешь со мной в Питер? – Ольгин вопрос звучит неожиданно. Рита замирает, словно в этот момент она зависла над бесконечной пропастью.

– Дед все-таки добился своего, – не замечая ни пропасти, ни затаившегося дыхания, продолжает Ольга. – Маман съезжает к мужу и собирается торжественно передать мне ключи от старой квартиры.


– Я ненавижу семейные дрязги, – продолжает она после паузы. – В квартирные наследные права я могла вступить еще в шестнадцать, но кое-кто просто физически был с этим не согласен…

– У твоей мамы есть еще дети? – Рита спрашивает первое, пришедшее в голову, чтобы заглушить ехидное разочарование внутреннего голоса. – «Все оказалось банально и просто. А ты думала, она зовет тебя жить с собой?»

– Да, сын, Денчик, – отвечает Оля.

«А ты бы пошла за ней, если бы она позвала? – продолжает внутренний, заглушая внешние диалоги. – Что бы ты тогда ей ответила?»

– Зай? – Ольга чуть прикусывает мочку ее ушка. Рита хмыкает и шевелится.

– Когда?

– Послезавтра, – отвечает первая. – На один день всего. Мы больше времени в пути проведем. А там заберем ключи, посмотрим на хоромы и назад. Я пока не знаю, что буду с ней делать.

Рассуждая, они двинулись к воде, холодной и прозрачной, омывающей серый гравий береговой насыпи.

– Мне, в общем-то, нравится жить в Москве, – продолжает свой монолог. – Я по ней даже скучаю теперь. Немного, – щурится на Риту. Рита бледна и непривычно (слишком) спокойна.

– На следующей неделе презентация твоего проекта? – ровно, как ни в чем не бывало, Рита спрашивает в ответ.

– Да, но это формальность, – отвечает Ольга, каждым волоском ощущая предупреждения сейсмоопасности. – Проект уже подписан.

– А потом?…


В этих двух простых словах огромными буквами вопрос из категории запрещенных. Они не говорят о себе в «реально-социальной» жизни. Они не загадывают на потом и на будущее, потому что будущего, как и прошлого, нет. Есть здесь и сейчас.

Совсем как Рита до того, Ольга кусает губы несказанным: – «Мы не задаем друг другу неудобных вопросов. Согласна?»


– …Согласна, – говорит Рита. – На Питер. Я придумаю что-нибудь.

– Хорошо, – скрывая облегчение, отвечает Ольга. – Поехали?

– Погоди, – Рита достает из кармана монетку. – Я еще раз хочу сюда вернуться. – «С тобой», – не произносит она последние два слова. Монетка летит в воду.


– У моей мамы сегодня маленький юбилей. Я тебя приглашаю, – Рита сегодня какая-то отчаянно странная. Ольга ведет машину, бросает на подругу удивленный взгляд.

– Каким образом?

– Купим мамин любимый торт, наверняка она его ждет, оставив этот выбор за мной. Заберем Соню из сада.

– Я…

– Ты не будешь чувствовать себя неловко. Моя мама очень тактичный человек. Павел Юрьевич тоже, и больше никого на их даче не будет.

Что-то определенно с ней произошло в той жизни, что укрыта неудобными вопросами.

– Что случилось с твоим отцом? – делает предположение Кампински.

– Умер тринадцать лет назад, но это не причина юбилея, – отметает его Золотарева.

– Очень смешно, – хмыкает Ольга.

Рита пожимает плечами:

– Есть куча людей, которые зачем-то отмечают годовщины смерти своих близких. Как будто нет других поводов для того, чтобы их вспомнить.

Расстояние между Городком и машиной стремительно сокращается, соотносительно ему истекает время ответа на поставленный Ритой вопрос. Ольга чуть сбрасывает скорость.

– Не хотелось бы встретиться там с твоим мужем, – высказывает единственную причину.

Последняя фраза нервно смешит Риту. «А ты думаешь, этого хотелось бы мне?» – она хотела добавить что-то колкое и язвительное, но вместо этого привычно кусает губы.

– Не переживай. Он каждый раз с удовольствием пропускает это мероприятие и даже звонить не станет.


Легкий шум проходящей электрички растворяется в закате.

Этой даче, наверное, уже лет пятьдесят. Старинный дом с резными кружевами по краю занавешенных тюлем окон. Огромный каштан над беседкой, цветущие вишни вдоль высокого забора.