– Еще по одной? – соблазняет Джамала.


Ольга не хочет задаваться вопросом – «Зачем она здесь и сейчас такая красивая, мирная?» Фляжка делает новый круг, щедро раздаривая золотое тепло одного из старинных коньячных домов Франции.

– Не сердись на меня, – чуть вправо склоняет голову красивая женщина, по-своему истолковывая задумчивое молчание подруги. – Я тогда была глупой, перепуганной девочкой, – в ответ на ее слова Ольгина память подгружает нужные слайды с эхом старых ощущений.

– Я сама была немногим умнее, – признает Кампински, отвлекаясь от иных мыслей. – Надеюсь, сейчас… – она разводит руками, подыскивая нужные слова, но обращенные к другому человечку, слова-предатели прячутся по углам, как испуганные дети, и не хотят выходить на свет для развлечения нежеланной гостьи.

– Сейчас все хорошо, – утвердительно кивает Джамала. – И я очень рада встретить тебя.

Ольга делает очередной глоток из фляжки, закручивает крышку, отдает хозяйке.

– Не стоит злоупотреблять. Он слишком хорош для банальной пьянки, – поднимается. – В местном кафе.

– Продолжим в другом где-то? – следом за Ольгой Джамала выходит в сумерки вечера. – Надеюсь, ты пешком? Я провожу тебя. Помнишь, как мы гуляли здесь в темноте?

– Фонари горели через два, и я страшно хотела поцеловать тебя где-нибудь за очередным темным столбом, – хмель развязывает лишние подробности.

– Я понимала, что с тобой что-то творится, но никак не понимала, что именно, – Джамала берет Ольгу под руку, вдвоем идут по оттаявшей и замерзшей аллее. Все, без исключения, фонари исправны. Их свет подобен гигантской качели, то озаряет лица девушек, то угасает вновь, оставляя их в матовом полумраке.

– К тебе? – подходя к дому, сладко/заманчиво спрашивает Джамала. Обе живут на одной улице, через дом. Останавливаются на углу. Ольга смотрит в честные-пречестные лживые глаза и улыбается. «Ты ведь никогда не была с женщинами, не ври мне». – Ты безумно соблазнительна, сказка моя несостоявшаяся, – произносит вслух, ласка в голосе стелется шелком и бархатом.

– Все хотят меня, – многообещающе улыбается другая. – Все хотят сказку, но я к тебе… Сейчас нам не помешает никто…

– Не сомневаюсь, – шепчет Ольга в самое ушко. – И нам было бы хорошо, нереально. Но прошлое мы не изменим, а будущее друг другу подпортим.

Джамала хлопает ресницами, отстраняется:

– Не понимаю!

– Спокойной ночи, – издеваясь, желает циник. Уходя, Ольга слышит темпераментные проклятья в свой адрес, вызывающие в ней безудержный смех.


На темной улице Риту догоняет автомобиль, резко останавливается, слегка скользя на предательской наледи.

– Ну ты бегаешь! – открыв дверь, восхищается Миша. – Еле догнали!

В машине кроме него еще Соня и Золотаревы-старшие. Играет музыка, пахнет чесночными салатами, баней, духами, самогоном.

– Садись давай, – раскрасневшаяся свекровь подвигается на заднем сидении.

– Я к маме! – Сонечка живо перебирается через бабушку. В этой кутерьме свекор успевает бросить внимательный взгляд на невестку.

– За тобой будто гнались, – хмыкает он. Дверь закрывается, Миша ведет машину дальше.

– Здесь в горку, – унимает дыхание Рита. – И домой торопилась.

– А чего так поздно задерживаешься? – вступает свекровь. Сонька обнимает маму за шею, а Рита изо всех сил пытается скрыть свою дрожь. Ее словно озноб колотит.

– Заказ интересный. Засиделась.

– Сколько стоит тот заказ? – скептически настроена женщина.

– Мам, я хорошо зарабатываю, – отвечает Мишка за жену. – Рита может вообще нигде не работать.

– Так и взял бы ее к себе в контору вместо этой таджички. Там тоже ничего делать не нужно, только ногти красить, да начальству кофе варить.

– Бать, надо нам Нину Андреевну начальником отдела кадров посадить, – хохочет сын. – Секретарши будут по струнке ходить и перестанут решать личные дела в рабочее время.

– Она за моей зарплатой шпионить начнет. Нет уж, – хмыкает в ответ Никита Михайлович.

– Мам, я видела королеву, – шепчет Соня на ушко. – Сегодня, когда в садике все спали, я видела ее в рисунках на окне, а потом они исчезли. Ты веришь мне?

– Конечно, солнышко. Мы же барахтались в теплом снегу.

– А другие не верят.

В полутьме Рита улыбается Соне:

– Они просто знают, что "этого не может быть", и поэтому, даже когда видят что-то необычное, просто не видят его, потому что его…

– Не может быть! – по-заговорщически тихо смеется девочка.

Машина останавливается у больших темных ворот. Золотаревы-старшие и младшие живут по соседству, через забор.

Соня и Рита спешат домой, Миша остается загонять машину в гараж, а Никита Михайлович подозрительно глядит вслед невестке. – «Не такая уж она и фригидная, как ты думаешь».

– На какой такой работе она у тебя шляется по ночам? – не выдерживает все-таки и хмыкает сыну. Миша любовно проводит ладонью по капоту машины и отвлекается на голос отца.

– А?

– Дурак, – с чувством отвечает Михаил Никитич. – То, что она с тобой не спит, еще не значит…

– Перестань, бать! – Мишка резко меняется в лице. – Не начинай! Ритка проверена уже и не раз. Ее просто вообще секс не интересует ни с кем.

– Я тебе говорю, – не унимается отец. – Она сегодня с кем-то была! Мне-то со стороны виднее!

– Спокойной ночи, – давно оставив надежду переубедить отца, Мишка стремится покинуть семейное «поле боя». – Закрой дверь плотнее, когда пойдешь.


Глядя в черное зеркало на дне медной турки, Ольга варит кофе. В ответ на нее хмуро косится собственное отражение. После выпитого коньяка неприятно, тупой болью давит виски. Нужно было либо совсем не усугублять, либо набраться в синий блюз, ибо все летит к чертям.

Честно – Ольга в данный момент откровенно сожалеет о капитуляции Золотарева-старшего. О своей, «так называемой», победе.

Лучше бы он зарубил, как других, еще там, в самом начале, но, нет!

Поднимаясь пеной, солнечный напиток грозит вулканической лавой обрушиться на языки синего пламени, доводящие его же до кипения, погасить их и застыть самому в отсутствии огня.

– Как аллегорично! – вовремя снимая кофе с плиты, саркастично усмехается Кампински.

Впрочем, если быть до конца честной, проект еще не одобрен. Его попросту нет в конечном своем варианте. Он еще не родился. Она на сносях, мается бесплодными потугами, а мешает всему вынос мозга, именуемый «личной жизнью», бьет по нервам, выбивает из колеи, проваливая незадачливого архитектора в творческий кризис, когда из всех идей в голове остаются только матерные. Они не рифмуются с новым районом на проблемной земле. Они убивают любое доброе Ольгино начинание в личном, что приводит к вышеозначенному выносу мозга, он – к отсутствию творчества. Порочный замкнутый круг.

Налив кофе в чашку, Ольга делает маленький глоток на пути в комнату. Кофе обжигающе горек. Разложенные на столе чертежи – скучная скатерть исчерканных бумаг. Мертвых. Абсолютно.

«Как и все мои чувства к кому бы то ни было».

Завернувшись в плед, Ольга впадает в какое-то оцепенение, словно зародыш в тесной и темной яичной скорлупке.


Лежа в темноте с закрытыми глазами, Рита слышит, как в спальню тихо на цыпочках входит муж. Притворяясь спящей, она дышит на счет – так более правдоподобно и менее нервно, что крайне необходимо после сегодняшней мимолетной встречи с Ольгой. Рита панически боялась признаться себе в том, что пошла туда вечером с тайной надеждой на эту самую встречу, что Ольга словно поймала ее на месте преступления своим взглядом, и теперь Рите смертельно стыдно за свой глупый, наиглупейший побег.

Тихая, невидимая возня в темноте – Мишка раздевается, старательно складывает свои вещи.

«Сейчас он уляжется, наконец!» – растет снежным комом раздражение.

Тяжесть здорового, мужского тела продавливает соседнюю сторону широкой супружеской кровати.

«Один, два, три, четыре, четыре, три, два, один», – на вдох и выдох бесстрастно считает Рита, завернутая, словно мумия, в свое личное одеяло. Время от времени Миша еще пытается требовать супружеский долг, но с каждым годом все реже, все четче и нерушимее негласная «государственная» граница, старательно выстраиваемая Ритой.

Прошло время, когда она пыталась переспорить себя, свои «неправильные» желания «правильными». Искала удовольствие в интимной близости с дурашливым Золотаревым. Пыталась доказать самой себе, что он хорош, ведь не зря же все его бывшие хоть и ненавидят, но до сих пор готовы простить. Но никогда она не хотела его так, как сходила с ума от одного только взгляда некоторых женщин. Как горела сегодня в глазах Ольги – воспоминание тут же волной дрожи прошило тело.

– Ты чего? – полусонно буркнул Мишка.

– Спи. Простыла. Наверное, – из-под своего одеяла отозвалась Рита. Отвернулась.

Спорить с собой бесполезно, а изменить что-либо невозможно.

«У меня есть всё, что нужно любой женщине», – так все считают. Все, кто только желал ей простого женского, старался, прилагал усилия… а ее собственно-придуманное счастье это миф, зло, блажь (кому как больше покажется правильным).

«Инфантилизм чистой воды – выполнять чужую волю, а потом этих «условно-чужих» обвинять в собственных неудачах, снимая с себя ответственность», – признает Рита, чувствуя себя еще более глупой, еще менее недостойной чего-либо иного. За это свое «иное» нужно уметь воевать и отстаивать собственное на него право!

Собравшись в позу «зародыша», привычно сдерживая слезы, Рита обещает себе в следующий раз бежать без оглядки от того кафе и даже от мысли еще одной возможной встречи с Ольгой.