Лесничий продолжал стоять, словно пораженный молнией, тщетно пытаясь охватить разумом истину. В смущенной беспомощности он смотрел на Михаила, переросшего теперь своего воспитателя на целую голову, и едва-едва решился дотронуться до протянутой ему руки. Он пробормотал несколько слов, в которых приветствия перепутались с извинениями, но не был в состоянии выразить ни того, ни другого.

Отец Валентин с обычной добротой пришел ему на помощь, принявшись расспрашивать о том, как Вольфрам провел эти десять лет, но прошло немало времени, прежде чем тот настолько пришел в себя, что смог отвечать на расспросы. Однако даже и тогда его речь была сбивчивой и спутанной. Впрочем, у него мало было о чем рассказывать. Хотя новая служба приносила ему больше дохода, чем прежнее лесничество, но он жил совершенно по-прежнему и по-прежнему избегал слишком тесного общения с людьми.

Михаил почти не слушал его рассказа. Его мысль неотступно следила за маленькой колясочкой, которая ехала теперь по опасной горной дороге среди неистовства бури. Правда, на небе показалась луна, но достаточно ли ярко светит она, чтобы помочь путникам разобраться в дороге? Пытаясь развеять свою тревогу, Михаил вышел из комнаты.

Вольфрам посмотрел ему вслед, взглянул затем на священника и сказал каким-то странно подавленным тоном:

— Ваше высокопреподобие, да может ли это быть? Неужели это и в самом деле — Михель, наш Михель?

Отец Валентин не мог удержаться от улыбки и ответил:

— Но ведь вы сами видите, что это так!

— Видеть-то вижу, да все же не верится! — заявил Вольфрам. — Неужели это тот парень, который не раз попадался мне под руку из-за своей глупости? Ведь трактирщик рассказывает, что капитан — страшно ученый человек, что его даже прикомандировали к генеральному штабу и в последней войне он так разносил врага, что только треск стоял! Ко всему тому он произведен в капитаны, совершенно как мой граф, когда сорок лет тому назад я поступил к нему под начало. Значит, Михель может стать еще и генералом, как его высокопревосходительство?

— Это вполне возможно. Но разве трактирщик не назвал вам имени, которое могло навести вас на догадку?

— Нет, он называл его все время просто «капитаном», видно, питает к нему дьявольское, почтение! Ну, насколько я заметил, теперь к господину Михелю не подступишься! Он очень любезен, но сквозь эту любезность как будто слышишь: «Смотри, лучше не подходи близко!» Теперь он и зовет-то меня «господин лесничий», значит, и мне, наверное, надо звать его «господин капитан»!

— Во всяком случае вам нужно считаться с изменившимися обстоятельствами. И вот еще что, Вольфрам! Совсем не к чему рассказывать трактирщику или другим здешним знакомым, что капитан Роденберг — ваш прежний питомец. В те времена он имел мало общего со здешними обитателями, да, кроме того, с тех пор он так переменился, что его никто не узнал, когда он приехал ко мне офицером. Насколько я знаю, в былое время граф Штейнрюк строго-настрого запретил вам болтать о вашем воспитаннике. Вы очень обязали бы Михаила и меня, если бы и теперь продолжали молчать.

— Болтовней я не занимаюсь, это вы и сами знаете, ваше высокопреподобие, — сухо отрезал Вольфрам. — К тому же мало чести для меня от того, что я когда-то пророчествовал Михелю. Надо мной только будут зубоскалить, так что мне же лучше, если это дело останется между нами.

Возвращение Михаила положило конец разговору. Лесничий тут же стал прощаться и отправился в трактир. Тем временем совсем стемнело, и Санкт-Михаэль скоро погрузился в глубокий сон.

Приметы, ясные опытному глазу еще с вечера, не обманули. Около полуночи на самом деле буря разразилась с такой силой, которая была редкостью даже в этих краях. Обыкновенно обитатели деревушки спали спокойно, не обращая внимания на осенние и весенние бури, но теперь стоял такой гул и стон, что все проснулись. Встревоженные жители боязливо крестились и на всякий случай оделись, боясь, что ураган сметет с лица земли все селение.

В доме священника тоже замерцал свет. Отец Валентин встал, оделся и подошел к окну. Вдруг по лестнице раздались шаги Михаила.

— Я увидел свет в вашей комнате и потому сошел вниз, — сказал он, входя. — Я так и думал, что буря поднимет на ноги и вас тоже!

— А ты, наверное, и вовсе не ложился? — спросил отец Валентин. — По крайней мере я все время слышал твои шаги над своей головой!

— Я не мог заснуть, но, право же, не думал, что помешаю вам!

— Да нет же! Я и без того не мог заснуть, все время думал, как доедет графиня Герта. Слава Богу, что буря разыгралась во всей силе лишь к полуночи! Графиня уже в одиннадцать должна быть дома.

— Вы уверены в этом? — быстро спросил Михаил.

— Ну, конечно! Отсюда до Штейнрюка три часа езды, а все это время небо было довольно ясно, к тому же сейчас полнолуние. Я боялся, что буря разыграется раньше и застанет графиню в пути. Но если она успела хотя бы выбраться с гор на долину, то опасности вообще не может быть!

— Если она успела! Но как знать это наверное? — пробормотал Михаил.

Он должен был согласиться со священником: по всей вероятности, Герта уже давно была в безопасности. Но жгучее беспокойство, лишившее его сна, не рассеивалось и теперь. Какая-то неясная тревога тяжело навалилась на душу Михаила, словно предчувствовавшего несчастье.

Он тоже подошел к окну и вместе со священником молча вглядывался в бурную ночь, стараясь проникнуть взглядом сквозь неуверенное мерцание света.

Полная луна достаточно ярко просвечивала между быстро бегущих туч, чтобы можно было различать очертания предметов на некотором расстоянии.

Вдруг показалась темная фигура, отчаянно борясь с бурей, она направлялась к дому священника.

— Кто бы это мог быть? — с удивлением произнес отец Валентин. — В такую погоду люди идут ко мне только затем, чтобы просить причастить умирающего. Но этот человек идет с самого конца деревни, где находится трактир и где, как мне известно, нет ни одного болящего! А все-таки он идет прямо ко мне... Пойду открыть ему!

Священник пошел к двери, и в тот же момент послышался голос Вольфрама:

— Это я, ваше высокопреподобие! Являюсь, можно сказать, «словно тать в нощи». Да ничего не поделаешь, и если бы вы не были на ногах, мне пришлось бы разбудить вас.

— Да что случилось? В чем дело? — тревожно спросил отец Валентин, впуская в комнату позднего гостя.

— Ничего хорошего, ваше высокопреподобие! Дайте только сначала дух перевести... Проклятая буря... просто опрокидывала меня по дороге! Я пришел из-за молодой графини...

— Графини Штейнрюк? Где она? — с ужасом крикнул Михаил.

— Это только Бог знает! Ведь сюда она не вернулась?

— Боже спаси! Нет! — испуганно воскликнул отец Валентин. — Да ведь графиня хотела ехать прямо в замок?

— Да, но ей пришлось вернуться обратно. Проклятая лошадь испугалась горного ручья*! Просто свернул бы голову негодному животному, наделавшему все это несчастье. А кучер, вместо того чтобы придержать вожжи, сам полетел с козел и теперь лежит с раной в черепе. Слуга с большим трудом дотащил его до трактира, а графиня на обратном пути заблудилась. Никто не знает, где она, и это в такую ночь, когда вся нечистая сила сорвалась с цепи!

Вольфрам остановился, чтобы перевести дух. Михаил смертельно побледнел: как ни сбивчив был рассказ лесничего, все же стало ясно, что дурные предчувствия не обманули его.

— Сама-то графиня не пострадала? — воскликнул он. — Где случилось несчастье? В какое время? Да отвечайте же!

Михаил с такой страстью осаждал лесничего всеми этими вопросами, что отец Валентин, несмотря на свою тревогу, изумленно посмотрел на него. Вольфрам напряг все усилия, чтобы рассказать о случившемся более связно, и это до известной степени удалось ему, хотя само событие не стало от этого отраднее.

— Сначала все шло хорошо, — рассказывал он. — Месяц ярко светил, и экипаж ехал довольно быстро. Вдруг со скал с шумом и грохотом ринулся горный ручей, лошадь испугалась, кинулась в сторону и опрокинула экипаж.

— А графиня?

Этот вопрос вырвался у Михаила с такой же страстной тревогой, как и прежние.

— Нет, она сейчас же выскочила, но кучер получил опасную рану, а у экипажа сломалось колесо. Разумеется, слуги потеряли голову — этот народ вечно делает только глупости, если случается что-нибудь из ряда вон выходящее. Только одна графиня не растерялась и сейчас же отдала нужные распоряжения. В поломанном экипаже она не могла ехать дальше, следовательно, оставалось вернуться в Санкт-Михаэль. Кучера посадили в экипаж, один из слуг остался при нем, а другого графиня взяла с собой, собираясь послать из деревни помощь. С той поры о ней ничего не слышно!

— Когда это случилось? — спросил Михаил.

— Около девяти.

— В таком случае к десяти она должна была бы уже быть здесь, а теперь час пополуночи! Но дальше, дальше?

— А дальше-то и рассказывать нечего! — заявил Вольфрам. — Оба оставленные на дороге подождали часа два и, видя, что помощи нет, решили справиться собственными силами. Кучер несколько пришел в себя, слуга подсадил его верхом на лошадь, которую повел в поводу, и так они добрались до трактира. Здесь выяснилось, что графиня не возвращалась в село, потому что она должна была бы пройти мимо трактира, а ее никто не видел. Значит, надо было справиться у вашего высокопреподобия — может быть, она все-таки прошла незаметно? Слуга хоть и хныкал, словно старая баба, печалясь о судьбе своей госпожи, но его нельзя было никакой силой сдвинуть с места и заставить отправиться к вам, потому я и пошел сам. Что же делать-то, ваше высокопреподобие?

— Случилось несчастье! — воскликнул священник, с нарастающим ужасом слушавший рассказ лесничего. — Я боялся этого и отговаривал графиню от поездки ночью по горам! Теперь она, наверное, свалилась в пропасть...