— Тебя поставили защитником. И ты должен был помнить свои обязанности. Для тебя самое главное — защищать свою половину поля, не давать противникам бить по воротам, а не стараться самому забить гол. Ты оставил своего подопечного неприкрытым, и между ним и вашими воротами не было ни одного игрока из твоей команды. Ты сильно рисковал, а защитники выходят на поле вовсе не затем, чтобы пускаться в авантюры.

— Да… — Взгляд Роба скользнул куда-то вправо и вверх от Лес. — Я наделал чертовски много ошибок, так ведь?

Лес сообразила, что он обращается не к ней, а к кому-то другому, и обернулась. Они стояли в самой гуще оживленной толчеи: всадники спешивались, конюхи уводили лошадей, мимо проходили игроки, и Лес до этого не обращала никакого внимания на пони, остановившегося неподалеку, и на сидящего на нем всадника. И только встретившись глазами с твердым взглядом Рауля, Лес поняла, что он прослушал всю лекцию об обязанностях защитника, которую она прочитала Робу.

Рауль возвышался над ней, высокий и внушительный.

— У меня нет никаких возражений ни против одного из утверждений вашей матушки. Вы, несомненно, оставили ворота без защиты. Однако вы совершили еще большую ошибку, когда били по мячу, — заявил Рауль. — Куда вы его направляли?

Роб заколебался, не зная точно, как правильно ответить.

— Вперед.

— И никому из игроков, в частности?

— Никому, — признался Роб.

— Вот это и есть ваша ошибка. Игрок никогда не должен беспорядочно бить по мячу. Он обязан либо передать пас товарищу по команде, либо попытаться провести гол. Когда вы бьете по мячу, вы всегда должны направлять его точно в цель. Знать, где находятся все игроки из вашей команды, и посылать мяч кому-то из них. Всегда старайтесь передать мяч товарищу. Владение мячом и умение управлять им — вот лучший способ защищать ворота.

— Вы правы, — пробурчал Роб, очень недовольный собой: как это он раньше не замечал вещей, которые теперь кажутся такими явными и очевидными.

Да и Лес поняла, что ее вежливо поставили на место. Все, что она сказала, было верно — до известного предела. И Рауль тонко, но ясно дал ей понять, что ее знания о поло ограниченны.

— Не огорчайтесь, Роб. Вы приехали сюда, чтобы учиться, — напомнил юноше Рауль и тронул бок коня затупленной шпорой, посылая его вперед.

Лес следила глазами за тем, как он едет по двору конюшни. Ее немного уязвило это столкновение, хотя она и точно знала, что оно ни на йоту не умалило ее влияния на сына. И все же Рауль сумел представить ее советы если не ложными, то, во всяком случае, неполными.

И тут Лес увидела, как Триша схватила коня Рауля под уздцы, остановила его и, смеясь, сказала всаднику что-то, чего Лес не могла слышать. Рауль спрыгнул на землю и ослабил подпругу своего седла. Эти двое опять вместе! Для Лес не имело значения, насколько отчужденно и холодно держится с Тришей на людях Рауль. Это было зрелище, которое она не могла вынести. Лес отвернулась.

— Пойду в дом, — сказала она Робу.

— Я зайду к тебе попозже…

Роб зашагал по двору, старательно держась подальше от других учеников. После разговора с Раулем он был не в силах встретиться с кем-либо из них лицом к лицу. И Лес почувствовала смутную досаду на то, что Рауль приобрел такое значение для ее сына.


Костры, разведенные на лужайке позади дома, продолжали пылать, хотя мясо давно уже было зажарено. Яркое пламя разгоняло прохладу раннего вечера и освещало сгущавшиеся сумерки. Лес сидела за длинным столом, выставленным на газоне неподалеку от костров, и смотрела на стоящую перед ней тарелку, где все еще горой высилась еда. Судя по остававшемуся количеству снеди, можно было решить, что она не съела ни кусочка, но тяжесть в желудке говорила об обратном. Лес сокрушенно покачала головой. Кончики волос, свободно падавшие ей на плечи, разметались по воротнику французского льняного жакета в тонкую полоску — серовато-коричневую и розовую.

— Я совершенно честно не могу уже больше есть, — заявила она, вытирая руки полотняной салфеткой. — Еды на моей тарелке хватило бы и на четверых.

— Мы стараемся, чтобы вы у нас пополнели, — сказал сидящий напротив Эктор, его белые зубы сверкали под усами. — Понравилось вам асадо?

— Muy bueno. Очень вкусно. Я правильно сказала?

— Si, — махнул он рукой, давая понять, что если она и произнесла испанские слова не совсем точно, то это не имеет значения.

Молоденький мальчик из кухонной прислуги унес тарелку, и Лес положила салфетку на стол.

— Чертовски вкусная штуковина, — проговорил Дюк Совайн, сидевший справа от Лес. Он отрезал очередной ломтик от громадного куска мяса и посмотрел на своего соседа, мексиканца. — Мигель, я всегда считал ваше мексиканское блюдо кабрито самой лучшей едой из всех, какие я когда-либо пробовал. Но это асадо побивает его по всем статьям. — Он сунул ломтик в рот и принялся жевать, покачивая головой из стороны в сторону, показывая, какое замечательное это отдающее ароматом чабера бразильское яство. — Я собираюсь разузнать, как они его готовят, чтобы рассказать потом Анджи. Анджи — это моя жена, — пояснил он Лес.

Этот словоохотливый техасец с медлительной, протяжной речью был в группе самым старшим по возрасту. Ему уже исполнилось тридцать два, и он был сыном одного из самых крупных независимых коннозаводчиков в штате.

Позади Лес послышался звон гитарных струн, и она обернулась, глядя через плечо. Около костра стояли трое мужчин в аргентинских национальных костюмах. На груди у каждого на перевязи, перекинутой через плечо, висела гитара. Они начали тихо наигрывать испанскую народную песню.

— Мы решили сегодня вечером устроить представление, — пояснил Эктор, заметив интерес, с которым Лес рассматривала артистов. — Это местные музыканты, но играют они хорошо. Не правда ли?

— Да, очень мило, — согласилась Лес.

Почти все из сидящих за столом покончили с едой и начали собираться группками, знакомясь ближе и заводя оживленные беседы, несмотря на языковые барьеры. Лес тоже устала сидеть, она встала и пошла к тому месту, где сидел Роб. Он беседовал с Ханифом о своей недавней поездке в Англию и матчах поло в Виндзоре. Лес послушала немного их разговор, затем поговорила с Грегором, немцем, о бегах. Тем временем собравшиеся потянулись от стола к двум кострам, пылавшим на поляне, и встали вокруг небольшими кучками, беседуя и покуривая сигары и сигареты.

— Лес… — Триша коснулась руки матери, отвлекая ее внимание от Эктора и молодого аргентинского спортсмена, с которыми разговаривала Лес. — Ты заметила, какие на этих музыкантах костюмы?

— Да, заметила, — сказала Лес, но все же оглянулась еще раз, потому что не помнила ничего, кроме того, что они были облачены в какие-то национальные наряды.

— Это традиционная одежда гаучо, — объяснил Эктор.

— Мне она нравится, — заявила Триша.

К ним подошел Рауль, и Лес ощутила резкий и пряный запах дыма его тонкой черной сигары.

— До того как я уеду домой, я хочу купить одежду наподобие этой, — решительно заявила Триша. — Уверена, что она будет выглядеть просто сенсационно.

— На вас она наверняка будет смотреться лучше, чем на этом парне, — сказал Дюк Совайн, присоединившийся к ним вместе с кучкой гостей, подошедших посмотреть, что происходит.

— Ты собиралась пробыть здесь всего лишь десять дней, — вмешался Роб. — Надо тебе сразу же начать искать этот наряд.

— Не напоминай мне, пожалуйста, — огрызнулась Триша.

— Разве вы не останетесь здесь с вашим братом до конца? — спросил Ханиф с безукоризненным оксфордским произношением.

— К сожалению, нет. Не останусь, — ответила Триша.

— Но наверняка нет необходимости уезжать так скоро. Не можете ли вы отложить свой отъезд и остаться здесь, в estancia, вместе с нами? — сказал Ханиф.

— Вероятно, могу, — ответила Триша и склонила голову в сторону Рауля. — Но меня не приглашают.

Рауль молчал, продолжая невозмутимо попыхивать своей сигарой.

— Я уверен, что мы сумеем это поправить, — уверенно заявил Ханиф.

Эктор одобрительно кивнул и переступил на своих костылях.

— Господа, — объявил он. — У нас для вас еще кое-что приготовлено.

Он махнул рукой переминавшимся в отдалении слугам, и те вышли вперед с подносами, уставленными бутылочками, сделанными из тыквы-горлянки.

— Это мате, — сказал Эктор. — Приготовлено традиционным способом — так, как пили его гаучо. Они заваривали свой чай в тыквах и пили его через серебряные трубочки.

Слуги засновали между присутствующими. Лес взяла с подноса одну из тыквочек, а затем незаметно отошла в сторону. Триша, вместо того чтобы заигрывать с Раулем, как ожидала Лес, начала делить свое внимание между прочими гостями, смеясь, беседуя и флиртуя с ними. Это явно было попыткой заставить Рауля ревновать.

Лес отвернулась и принялась без особого интереса потягивать чай через короткую серебряную трубочку. Ей не давал покоя вопрос: что произошло между Тришей и Раулем? Может быть, они повздорили? Но она не заметила никакой враждебности в том, как они вели себя друг с другом. Вместе с тем Лес не могла вспомнить ничего, показывающего, что Рауль испытывает к Трише хоть какую-нибудь любовь. Правда, зная, что Лес с неодобрением относится к их связи, он мог скрывать свои чувства к девушке, когда ее мать находится поблизости.

В огонь подбросили новые дрова, и над костром поднялся сноп искр. Пламя затрещало и взметнулось вверх. Лес было не по себе. Ее тяготили взрывы смеха, громкие голоса беседующих и звон гитар. Она пристально всматривалась в спокойствие окружающей праздничную суету ночи, в молчаливое мерцание звезд на черном бархате неба. Лес отдала тыквочку с чаем проходящему мимо слуге и пошла прочь от костров по темной поляне.