— Я все устрою, ни о чем не беспокойся, — говорил Клим.

Но как не беспокоиться, если неизвестно, что случилось с Жорой и Еленой? Если к Нине несколько раз заглядывал аккуратный латыш в кожанке и на хорошем русском языке справлялся о ней самой и о Климе: кто они и откуда? Она притворялась, что ей плохо, и он уходил, но осадок — неотмывающийся, как жирная копоть, — оставался.

Нина была привязана к госпитальному вагону: куда она сбежит от куриного бульона, чистых бинтов и морфия? Именно ради этого Клим продавал себя Скудре, выматывался, не спал ночами, жил бог весть где…

Во время свиданий он садился рядом с Ниной, и они шепотом рассказывали друг другу, как перетерпели эти окаянные шесть месяцев, как было страшно потеряться навсегда и какое это счастье — узнать, что тебя ждали и всегда будут ждать.

— Я нашел для нас пафосную аллегорию, — сказал Клим, показывая Нине сдвоенное проволочное кольцо. — По отдельности мы с тобой нули, но вместе из нас получается символ бесконечности и совершенства. — Он разогнул колечко и сделал из него восьмерку ∞. — Кстати, знаешь, что это за штука? Это кольцо от чеки гранаты.

Клим целовал Нину на прощание, ерошил ей остриженные кудри — его смешила ее детская прическа.

— До завтра…

Стоял у ширмы, делая вид, что ему что-то надо сказать, но он забыл что, — на самом деле просто растягивал время.

— Ну ладно, счастливо.

Удаляющиеся шаги, скрип прикрываемой двери, потом стук в окно и снова ритуал прощания — с улыбками и нарисованными рожицами на пыльном стекле.

Он уходил, и Нина долго смотрела на опустевшую платформу. Внутри плескалось солнечное тепло… Очень хотелось замуж за Клима и очень хотелось иметь от него детей.

4

Вечерело. Где-то хором пели красноармейцы, на соседних путях маневрировал маленький паровоз.

— Нельзя! Нельзя сюда! — послышался голос сестры. — Да что вы — в кабак явились?

Топот, грохот сбитого столика на колесах… Ширма отлетела в сторону. Клим подошел к Нине, наклонился к ней:

— Я должен забрать тебя. Обними меня за шею.

Она испугалась, заметила краем глаза, как на них в изумлении смотрят соседи-матросы.

Клим поднял Нину вместе с одеялом. Шов внизу живота отозвался резкой болью.

— Потерпи, родная…

Клим вынес ее на платформу.

— Вы с ума сошли! — кричала вслед сестра. — Я все доктору скажу!

Вдруг ахнул близкий пушечный разрыв, зазвенели стекла. Нина прижалась к груди Клима:

— Что это? Откуда стреляют?

Он не отвечал. Шел быстро — мимо станционного здания, мимо высыпавших на платформу людей, с тревогой смотревших в густо-синие сумеречные небеса.

У дороги их поджидала телега. Мальчик-возница встрепенулся:

— Если опять из пушек будут лупить, я никуда не поеду.

Клим уложил Нину в сено, прикрыл ее одеялом.

— Сейчас отправимся к Саблину, — проговорил он ей на ухо. — Здесь нельзя оставаться… Если что, ты меня не знаешь, ты — беженка из Казани. Поняла?

Нина вцепилась в его руку:

— Что случилось?!

— Все после расскажу. Ох, боюсь, растрясет тебя по дороге…

Клим поцеловал ее в лоб и сел на козлы.

— На, держи, — сказал он, сунув мальчику пригоршню патронов. — Если проболтаешься о том, кого и куда ты вез, я тебе шею сверну. — В голосе Клима звучала угроза — такого Нина еще не слыхала.

Глава 27

1

В древнем соборе Успения Богородицы был устроен дополнительный госпиталь: раненые лежали на соломе чуть ли не вплотную друг к другу.

Артиллерия в районе железной дороги била не переставая — под куполом эхом отдавался каждый удар. Во фронтовой газете говорилось, что ни один белогвардейский пароход не сможет пройти мимо батареи у излучины: она простреливала Волгу от берега до берега. Но если это так, то кто же лупил сейчас по станции?

Громадное паникадило качалось под потолком, столетние цепи жутко скрипели.

— Ну-кось упадет такая дубина! — тревожно шептали раненые.

Окна давно выбили, но воздух в храме был смрадный и спертый. Расставленные тут и там огарки едва освещали исхудалые лица; настенная роспись тонула во мраке.

Саблин — небритый, взлохмаченный — показал Климу, куда положить Нину — после переезда по ухабистой дороге она была чуть жива от боли.

— Не беспокойтесь, я присмотрю за ней, — пообещал доктор. — Хорошо, что вы ее сюда привезли: на станции, кажется, бой.

После стерильной чистоты госпитального вагона — гнилая солома, вши, сотни мужиков в вонючих повязках.

Саблин присел рядом с Ниной, поднес огарок к ее лицу:

— Как вы?

— Ничего… — выдохнула она.

Клим поправил ее одеяло. У него голова шла кругом. Что надо было делать? Подкараулить Пухова и убить его, чтобы он не выдал их? Или все-таки правильно сделал, что перевез Нину сюда? Да, молодец, здесь она подхватит тиф, и пиши пропало.

Доктора позвали к другому раненому, и он ушел, а Клим еще долго сидел с Ниной и прислушивался к пушечному грому.

На колонне прямо перед ним был изображен святой рыцарь с собачьей головой. Хочешь выжить — ударь первым, превращайся в пса-воина, вон как этот… герой нашего времени.

— Это Анибус? — спросила Нина. Она не спала и тоже смотрела на фигуру в алом плаще. — Помнишь, в твоей книге был египетский бог с головой собаки?

У Клима холод пошел по спине: Анибус — повелитель Царства Мертвых.

— Да бог с тобой, это же православный храм.

Снаружи раздался сосущий вой, и стены собора вздрогнули от разрыва. Все свечи разом задуло.

— По нам лупят! — заголосили раненые из темноты.

— Ну, тихо! Тихо! — прикрикнул Саблин. — Без паники!

Клим нагнулся к Нине:

— Я сейчас. Надо узнать, что происходит.

Кое-как пробравшись между ранеными, он вышел на улицу. Вокруг никого не было — все попрятались. Тучи разогнало, и в ясном небе светила полная луна. Ветер трепал листья тополей у паперти.

— Клим, это ты? — позвал кто-то.

Он пригляделся: сестра Фотиния. Очки ее смутно поблескивали в лунном свете.

— Вот и хорошо, что я тебя встретила, — прошептала она. — Пойдем, мил человек, тебя-то мне и надо.

Она ухватил Клима за руку и потащила за собой. Он вырвался:

— Что вы задумали?

Сестра Фотиния встала на цыпочки, чтобы дотянуться до его уха:

— Забери своего черта! — жарко проговорила она. — Ты его приволок, с тебя и спрос! Я бы сама его своротила, да сил нету!

Клим оглянулся по сторонам:

— Так его же хватятся!

— Забери! — упрямо повторила сестра Фотиния.

Они быстро пошли к Соборной площади. Сатира действительно нужно было спрятать, чтобы Пухов не смог доказать, что это именно та скульптура, которая пропала из банка.

Но памятника Люциферу уже не было над откосом. Белая колонна валялась на земле, расколотая на три части. Сердце Клима екнуло: неужели Пухов уже забрал скульптуру? Только через мгновение он догадался, что постамент сбило взрывной волной, а бюст упал с обрыва.

— Шею бы не сломать, — чертыхался Клим, спускаясь по косогору. Влажная трава скользила под ногами.

— Ну что, отыскал? — шептала сверху сестра Фотиния.

Сатир застрял в кустах. Монахиня сошла вниз по лестнице и подставила Климу мешок:

— Вот, прячь сюда. Давай его в реке утопим, чтобы духу поганого тут не было!

Клим усмехнулся: пуд серебра выкинуть — большого ума не надо.

— Это скульптура для научного музея, — сказал он. — В Смоленской губернии есть мужик с рогами — вот мы и сделали его портрет для ученых. А Троцкий его отобрал и назначил Люцифером.

Сестра Фотиния перекрестилась:

— Господи, вот страсти-то! Ему, бедняге, шапку в церкви не снять — люди засмеют!

— Давайте зароем скульптуру, — предложил Клим. — А потом, когда Троцкий уберется отсюда, достанем ее и передадим в музей.

Они вырыли в прибрежном песке неглубокую яму.

— Прям как человека хороним, — сказала сестра Фотиния. — Порешили прохожего и того-с…

Клим приволок прибитый к берегу пень и поставил его над схроном. Разровнял песок, лишний раз проверил, все ли так, как надо.

Они поднялись наверх. На западе небо горело багряным заревом; артиллерийские и винтовочные выстрелы гремели не переставая: в районе станции не на шутку разыгрался бой.

— Верно, белые захватили Романовский мост… — проговорила сестра Фотиния.

Клим кивнул. Он и Нина могли бы быть сейчас там: не было бы счастья, да несчастье помогло.

Скудра наверняка хватился Клима, Пухов тоже, и если победят красные, его обвинят в дезертирстве: подрядился служить большевикам — значит, служи.

Надо бы податься в бега, укрыться в лесу, дождаться прихода белых… Но Нина погибнет без него в переполненном госпитале. Саблин, конечно, будет заботиться о ней, но у него столько дел, что рассчитывать на это нельзя.

Клим распрощался с сестрой Фотинией и пошел назад к Успенскому собору. На паперти он наткнулся на вышедшего покурить Саблина.

— Вы где пропадали? — сердито зашипел он. — Нина Васильевна с ума сходит: вы же сказали, что сейчас вернетесь!

Внутри вновь зажгли свечи и коптилки. Клим пробрался к Нине, сел рядом.

— На станции бой, да? — встревоженно спросила она. — Ты поэтому меня оттуда вывез? Как ты узнал, что белые прорвутся?

— Я не знал, просто так совпало. Ладно, будем ждать, чем дело кончится: все равно нет другого выхода.

2