— Что же ты не готовишься? — спросила меня Мехрун-Нисса.

— Разве я тоже иду?

— А почему бы и нет? Ты ведь уже большая. Может, кто-нибудь тебя заприметит и предложит выйти за него!

В 1017-м мне исполнилось двенадцать, до брачного возраста оставалось совсем немного. Единственная дочь у родителей, я вела уединенную, малоинтересную жизнь. Образования, которое мне дали (чтение, письмо, рисование, музыка, немного истории и Коран), было вполне достаточно для будущей жены знатного человека. Замужество, подготовленное родителями, наверняка окажется скучным союзом двух богатств и двух судеб. Такое будущее неизбежно… но я, конечно, мечтала о романтической любви, все девочки об этом мечтают.

— …или что-нибудь другое предложит, — игриво заметила одна из моих старших родственниц, вызвав взрыв смеха.

— Мне нечего выставить на продажу, — сказала я, совсем не обидевшись.

— Продавать можно что угодно — фрукты, пряности, резные статуэтки… Всякий товар пойдет. Хотя, конечно, — лукаво подмигнула мне тетушка, — если у тебя на прилавке будут стоящие вещи, это привлечет внимание вельмож, а может, и самого правителя.

— А что ты собираешься продавать? — поинтересовалась я.

— Золотые украшения и шелка, что я сама расписала. — Погрузив руки в ларец, Мехрун-Нисса зачерпнула изумрудные и алмазные ожерелья и браслеты, кольца с рубинами и сапфирами и тут же небрежно бросила их обратно. — Как ты думаешь, они достаточно хороши? — Ее черные брови слились в одну прямую линию.

— Лучше и быть не может! — воскликнула я.

Тетушка пожала плечами, словно сомневаясь, потом перевела взгляд на меня. Она была властной женщиной — и при этом очаровательной! Любого, кто не подчинялся ее желаниям, запросто могла обольстить, обмануть, а то и запугать. Даже полководец Шер Афган, чье мужество на поле брани считалось неоспоримым, умолкал в ее присутствии. Тетушка хотела блистать, и ей это удавалось. Сумей она сдернуть с неба луну и звезды, те бы тоже лежали среди драгоценностей, насыпанных в ларец…

— Вот что я тебе скажу, Арджуманд. Туда ведь приходят не только покупать, но и поглазеть на нас. Они будут смотреть, смотреть, да так и не расхрабрятся…

— А где еще на нас можно взглянуть? Простые рыночные торговки открывают лица миру и расхаживают, где им заблагорассудится, а мы, затворницы, всю жизнь проводим в клетке! — сердито сказала я.

— Лучше скрывать лицо, а самой видеть все. Это заставляет мужчин постоянно думать о нас, мечтать…

— Только это им и остается! А кто еще будет на базаре, кроме падишаха?

— Многие вельможи… — Тетушка заговорщически понизила голос: — Возможно, даже сам принц Шах-Джахан. Кто знает, какие удивительные события могут произойти сегодня…

Всех женщин охватило волнение, но Мехрун-Нисса, казалось, была особенно воодушевлена. Уж не забыла ли она о своем браке и о маленькой дочурке? — подумала я, глядя на раскрасневшиеся тетины щеки. Но вскоре эту мысль сменила совсем другая: «Нет ли у нее и для меня кого на примете?»

— А каких событий ты ожидаешь? — не выдержав, спросила я.

— Каких? Да я просто болтала! — беззаботно ответила тетя. — Скажи-ка мне лучше, где Ладилли?

— Еще спит.

Ладилли, моя подружка, была ее дочерью. Единственный ребенок, как и я. Застенчивая, тихая девочка, совершенно не способная на озорство.

Собрать на продажу много не удалось, но по-другому и быть не могло. Я ведь совсем молода, не замужем, и все украшения у меня из серебра (толстая цепь и несколько золотых браслетов не в счет). Сколько за это можно выручить? — тысячу рупий, если не меньше…

Перебирая вещицы, я снова услышала громовой раскат — как будто вернулся мой сон, не давая забыть, что день предстоит необычный. Кажется, я видела что-то красное, но не поняла, кровь это или шелк — вроде бы во сне одно превращалось в другое, — и слышала голос — мужской, на удивление мягкий, — но не разобрала слов. Лица мужчины я тоже не разглядела, только поняла, что мы с ним ждем друг друга.

— Ты где-то витаешь, агачи[4], — прервал мои размышления Иса. — Ты не так обрадована, как другие бегумы[5].

Иса был чокра[6] — мой дед, Гияз Бек, нашел и выкупил его три года назад. Он был старше меня на несколько лет, но остался невысоким и тщедушным, как ребенок. Иса рассказывал, что из деревни на юге от Голконды его похитил чародей и они долгие годы странствовали вместе. Он пытался сбежать от хозяина, но его ловили и избивали — именно в такой момент и подоспел мой дед. Исе разрешалось входить в гарем, потому что он объявил себя евнухом, и это подтвердил евнух Мехрун-Ниссы Мунир. Иногда история Исы казалась мне выдумкой, но он был предан мне и служил лучше, чем любая женщина.

— Я видела сон, Иса, и теперь пытаюсь вспомнить его.

— Когда ты уснешь, сон вернется, — произнес он.

— Возможно. Держи, ты понесешь вот это. — Я протянула ему свое серебро, завернутое в шелковую ткань. — А остальные уже готовы?

— Да, агачи.


Базар устраивали в садах при дворце правителя, скрытых за стенами Лал-Килы, крепости, которая высилась, подобно скале из красного песчаника, на правом берегу реки Джамна. Лал-Килу построил отец Джахангира Акбар Великий. Именно он своей милостью дал работу моему деду, когда тот приехал в Хиндустан из Персии. Познакомил их владелец каравана верблюдов — представил деда самому Великому Моголу! Не случись этого, мы бы остались бедняками и мыкали горе подобно тысячам несчастных, которых на улицах Агры предостаточно.

Дедушка достиг блестящих успехов — но, к несчастью, впал в немилость. И в Персии, и в Хиндустане принято получать подарки в обмен на услуги, однако Акбар считал, что его приближенные не должны следовать этой традиции, так что дед, отнюдь не чуравшийся мздоимства, со временем лишился места… На протяжении двух лет, прошедших со смерти Акбара, дедушка стремился поступить на службу к его сыну, падишаху Джахангиру. И вот, наконец, приглашение на мина-базар… Не знак ли это монаршей милости? Так вот чем объясняется особое волнение в нашем доме с самого раннего утра!


Наша семья отправилась в крепость, которая была довольно далеко, в четырех косах[7] от дома, где мы жили. Процессия была невелика — всего-то три паланкина. Мунир прокладывал путь в толпе, с веселой яростью размахивая посохом. Мне это не понравилось, но Мехрун-Нисса, кажется, получала удовольствие от звуков удара по полуголым телам. Пришлось слезть и идти пешком в сопровождении Исы, который следовал за мной по пятам. Но по мне, так было даже лучше. За пределами дома я бывала редко и теперь с любопытством разглядывала мужчин и женщин из Бенгалии, Персии и Китая. Встречались также фиринги[8], пересекшие западные моря, афганцы, а о представителях всех субов Хиндустана и говорить излишне. На придорожных базарах чем только не торговали: золотом, серебром, слоновой костью, алмазами, рубинами, фарфором, пряностями, рабами, лошадьми, слонами… Просто глаза разбегались!

За нами Тянулась еще одна небольшая процессия — нищие. Иса подавал каждому дам или джетал, на глазок определяя, кто больше нуждается. Но я видела: будь его воля, разогнал бы попрошаек пинками. Он как-то говорил мне: бедняки бывают жестоки друг к другу, и жалость вызывают далеко не все.

Наконец наша процессия вступила в Лал-Килу через ворота Амар Сингх. Делийские ворота и ворота Хатхи Пот были отведены для прохода могольской армии, занимавшей половину крепости. Теперь мы двигались мимо стражи. На военных были ярко-алые мундиры, на солнце сверкали мечи и щиты. Я даже рот раскрыла от изумления — мы словно попали из одного мира в другой.

Сама крепость напоминала по форме лук с тетивой, обращенной к реке. Высокие толстые стены из красного песчаника сверху украшали зубцы, похожие на зубья пилы. Массивные башни, расположенные через равные промежутки, усиливали ощущение неприступности.

Нам, как и множеству других, пришлось дожидаться во дворе у ворот, прежде чем последовало разрешение войти в узкий проход, ведущий внутрь. В проходе на возвышении сидел начальник стражи, он проверял по спискам приглашенных. Приятно было убедиться, что мы действительно находились в их числе.

Дорога, круто идущая вверх, привела нас на дворцовые территории. Прямо перед нами возвышалось диван-и-ам[9], ажурное здание, чью крышу поддерживали многочисленные колонны. Сам дворец находился справа за садом, у восточной стены крепости, ближе к реке. Несмотря на отнюдь не маленькие размеры (я насчитала пять этажей), он казался изящным, воздушным.

Однако, как говорил мой учитель истории, наши правители во дворце бывали не так уж и часто. По повелению Акбара было построено Прибежище удачи — Даулат кхана: целая серия зданий, похожих на шатер. Дело в том, что Тамерлан, потомок Чингисхана, завоевавший Индию, в свое время постановил, что никто из его детей и внуков не должен спать под крышей дома, и с тех пор правители старались придерживаться завета. Прибежище удачи украшали великолепные ковры из Кашмира и Персии, картины и вещицы, инкрустированные драгоценными камнями. Одна из комнат служила библиотекой, где были собраны рукописи со всего света, а за библиотекой находилась спальня, стены которой были исписаны стихами лучших поэтов Персии.

За три года нашего изгнания на придворцовых территориях почти ничего не изменилось, но мне все виделось по-новому: легкие, изящные строения, фонтаны, между которых бродили разряженные придворные, жонглеры и музыканты, слоны и верблюды; казалось, сам воздух здесь поет. И дело было не столько в поводе, по которому мы оказались тут, сколько в ощущении близости к властителю. У империи было одно сердце — Джахангир, и мы находились совсем рядом с ним.

От жары и суматохи кружилась голова: слуги, державшие бесчисленные паланкины, отталкивали друг друга, стараясь выгрузить драгоценную ношу прямо на ступени дворца.