– Элли, – заговорил Луис тихо, предварительно кивнув обеим леди в знак приветствия, – я привёл кое-кого, кто желает с тобой поговорить.



Элисон перевела взгляд на того, другого, когда он вышел вперёд и встал прямо перед ней.


– Александр.



Её печальный голос прозвучал едва слышно. И когда мужчина посмотрел на неё, и их взгляды пересеклись, она смогла лучше рассмотреть его лицо: многодневная щетина на подбородке и щеках, его губы – сухие и бледные, тёмные круги под потускневшими глазами – признак невероятной усталости, которую он терпел. Сейчас он казался старше своих лет, намного старше, но всё ещё был красив настолько, что Элисон забылась, глядя в его зелёные глаза и вспоминая то, с какой страстью они занимались любовью на его корабле... Результат этой любви породил в ней новую жизнь, и это внезапное ощущение полноты, тепла и безопасности заставило её расчувствоваться. Девушку начали душить слёзы, и Александр, полностью растерявшись, хотел коснуться её рукой, но Луис отпихнул его плечом, грубо проворчав:


– Я же говорил, что это была отвратительная идея.



Он обнял сестру и нежно погладил ладонью по собранным в косу волосам.


– Я хочу домой...


– Хорошо, милая. Мы сейчас же вернёмся домой.



Мария тоже решила помочь этой ситуации; одарив блудного мужа своей подруги подозрительным взглядом, она взяла из руки Элисон зонтик и строго произнесла:


– Да, мы все сейчас же отправимся домой, пообедаем, а вы, джентльмены, заодно объясните нам, что, в конце концов, такое произошло!


Элисон вместе с братом сидели на широком диване в гостиной их лондонского дома, а перед ними, в кресле, ссутулившись, расположился Александр. Руки его лежали на коленях, и он уже несколько минут разглядывал свои бледные пальцы с покрасневшими костяшками. Каким же усталым, несчастным и сломленным он казался! И хотя сердце Элисон сжималось от жалости к этому мужчине, она всё ещё не понимала его внезапного возвращения, была взволнована и даже злилась. И, конечно же, ждала объяснений.



– Три дня назад я возвращался из Солсбери сюда, – Луис заговорил первым; он скрестил руки на груди, с насмешкой разглядывая сидящего напротив родственничка. – Конечно же, мои товарищи ехали со мной. Как-то вечером, проезжая по северо-восточной дороге, мы заметили одинокого прохожего в плаще. Я не мог не предложить ему помощь, подвезти его куда-нибудь. Только вот стоило мне разглядеть его лицо под капюшоном, как я едва не лишился дара речи! Ну-ка, расскажи ей о том, что рассказал мне.



– Мы даже не покинули английских территорий, когда я решил вернуться, – Александр поднял голову и встретился взглядом с Элисон. – Но дорога всё равно заняла у меня много времени...


– Мне всё равно как долго ты сюда добирался. Мне интересно лишь одно: почему?



Он упорно не отвечал, то и дело переводя ставший беспокойным взгляд на Луиса, словно не желая говорить при нём. Но Шеффилд покидать гостиную не собирался, да и Элисон было всё равно, будет ли брат присутствовать при их откровениях или нет.


– Почему? – повторила свой вопрос девушка.


В конце концов, вздохнув и покачав головой, Алекс просто произнёс:


– Я почувствовал, что должен это сделать.


– Должен?!



– Нет... Я... понял, что хочу этого.


– А как же Америка? Как же твоя команда?


– Америка? – удивился Луис, взглянув на сестру. – Об этом ты нам упомянуть забыла...


– Я вернулся! Чего ещё ты хочешь от меня? – Алекс судорожно стал разминать свои длинные пальцы. – Я оставил их, корабль, оставил всё... Я вернулся к тебе, потому что... захотел.



Странным образом он был растерян, едва ли не напуган, и Элисон увидела это в его зелёных глазах. Его трогательный, усталый взгляд повлиял на неё сильнее, чем слова, которые он произнёс почти что вынужденно. И Элисон поняла: он просто невероятно сильно устал. Всё это было так странно, и по большому счёту даже ей стало всё равно.


Девушка поднялась, и её брат хотел последовать за ней, но она остановила его жестом руки.



– Я всё ещё не понимаю, почему ты так поступил... Ты даже представить себе не можешь, через что я прошла из-за тебя! – сказала она с отчаянием в голосе, но гордость взяла своё, и Элисон сдержалась, так и не дав волю слезам. – У меня нет желания разговаривать с тобой сейчас и разбираться в твоих странных решениях.



И она ушла в свою комнату; мужчины проводили её долгими взглядами, пока Элисон поднималась на второй этаж. Как только наверху хлопнула дверь, Александр выдохнул, будто бы и не дышал всё это время, и хрипло произнёс:


– Я думал, она будет счастлива. Она хотела меня... то есть, моего возвращения.


– Ты её бросил.



– Я потерял память! – рявкнул Александр раздражённо. – Меня обманывали всё это время. И что? Я должен был кинуться за девчонкой в первую же нашу с ней встречу?


– Теперь это уже не так важно, – Луис посмотрел на него очень серьёзно. – Поздравляю, Ривз!


– С чем это?


– Ты скоро станешь отцом.


***



Новость о беременности своей молодой жены Александр (уже успевший привыкнуть к этому имени и с безмолвной радостью избавившийся от предыдущего) воспринял, как и полагалось мужчине, не ожидавшему подобного, с едва уловимой тревогой. Об этом он больше не обмолвился и словом, и никто из домашних до определённого момента не мог точно сказать, рад был Александр этой новости или же не очень.



За пару дней в Лондоне и в доме семьи своей жены он понял лишь одно: чужим он был здесь и раньше. Не в этом доме, не в этом городе, а в этой семье. Возможно, в этом он был виноват и сам, но из-за потери памяти мужчина так и не разобрался с теми ощущениями, которые его одолевали. Но одно он понимал, он знал, чего хотел больше всего: чтобы жена приняла его и простила.



Одним солнечным, тёплым утром Элисон проснулась и обнаружила пышный букет полевых цветов у изголовья своей постели. Сон ещё не полностью растаял, и девушка долго приходила в себя, рассматривая яркие лепестки. В конце концов, она решилась и прочла маленькую записку, прикреплённую к букету:


Мадам, я должен знать ответ,


Нет больше сил бродить во мгле.


Скажите прямо: «да» иль «нет»...


Однажды Александр уже доказал ей, что не понаслышке знает сэра Томаса Уайетта. Так вспомнил ли он эти строки и обстоятельства, при которых они были упомянуты, или же это было простое совпадение, Элисон не поняла. Тем же вечером она встретилась с супругом за ужином, но они так и не обмолвились и словом. Девушка знала, что это неправильно: злиться на Александра за такой порок как потеря памяти, но не могла ничего с собой поделать. Она держалась за гордость и не позволяла никому подобраться к себе. Даже своему вернувшемуся мужу.



Хмурым, пасмурным утром субботы Элисон, проснувшись, обнаружила в своей спальне уже два больших букета, на этот раз состоящих из нескольких белых роз, лилий и хризантем. На аккуратно сложенном листке бумаги размашистым почерком было записано:


Вам проще нет разок мигнуть,


Махнуть рукой туда-сюда.


Так дайте знак какой-нибудь,


Чтоб мне понять: «нет» или «да».


Устало покачав головой, девушка вздохнула и, бросив последний бесстрастный взгляд на букет, выбралась из постели и принялась за утренний туалет.



Её молчание, нежелание общения и отсутствие даже самого малого намёка на прощение были непонятны даже Луису. День за днём и час за часом он убеждался, что Ривз младший стал более уязвим, чем когда-либо. Он также ощущал, что сочувствует Александру, так как кроме страданий сестры видел страдания и её мужа. Но Элисон упорно не хотела сносить стену, которую выстроила вокруг себя и своего будущего ребёнка.



Целую неделю Алекс пытался заставить её сердце оттаять цветами, записками, взглядами, призывающими к перемирию, но гордость брала своё. Они засыпали в раздельных, холодных постелях, думая друг о друге и о будущем, а на следующий день всё начиналось сызнова.



Одним из самых тяжёлых испытаний для Александра стала встреча с экономкой. Эта женщина, когда бы она ни увидела его, всегда одаривала мужчину едва ли не умоляющими взглядами. И вела она себя по отношению к нему не хуже родной матери. Такой искренний заботы Александр не помнил за все три года жизни во Франции. Миссис Уоллес, казалось, была единственной, кто искренне готов был принять блудного Ривза назад без каких-либо объяснений. А он не мог перестать ощущать скованность и отчаянно притворялся смущённым рядом с этой женщиной.



Элисон почти не выходила из своей комнаты, а её упрямство и обида бесили Александра и, к несчастью, слишком сильно повлияли на него в эти тяжёлые дни, когда он пытался привыкнуть к обществу и вспомнить прошлую жизнь. Сама того не понимая Элисон заставила своего мужа вдоволь помучиться. И восемнадцатого сентября он слёг с сильной мигренью и ужаснейшим кашлем.



Болезнь была странной, и, по словам одного знакомого лондонского профессора, всё-таки не смертельной. Тучный доктор с добродушным взглядом покинул спальню Александра и, очень осторожно прикрыв за собой дверь, сказал ожидавшему его Луису: