— Да, он подмастерье палача, — продолжала старуха, садясь за стол. — Что поделаешь, чтобы мир существовал, нужны разные профессии. Мэтр Обен — родной брат моего покойного мужа, и у него одни дочери. Так вот, когда умер мой муж, мэтр Обен написал мне в деревню, где мы жили, что он займется моим сыном и обучит его ремеслу, а позже, может быть, передаст ему свою должность. А ведь вы сами понимаете, быть парижским палачом — это что-нибудь да значит! Хотелось бы мне дожить до того времени и увидеть сына в красных штанах и куртке.

Она почти с нежностью взглянула на круглую голову своего ужасного отпрыска, который продолжал пожирать горох.

«А ведь, может быть, даже сегодня утром он набросил веревку на шею какого-нибудь осужденного, — в ужасе подумала Анжелика. — Мальчишки с площади Карро правы: кто занимается подобным ремеслом, только так и должен называться».

Вдова, приняв молчание Анжелики за сочувствие и внимание, продолжала:

— Муж мой тоже был палачом. Но в деревне это совсем иное дело, ведь на смертную казнь везут в город. Поэтому если не считать того, что он пытал воров, он скорее был живодером, сдирал шкуры с убитого скота да еще зарывал в землю падаль…

Вдова все говорила и говорила, обрадованная, что ее в кои-то веки не прерывают с ужасом.

— Напрасно думают, что работа палача простая. Чтобы вырвать признание, надо знать много сложных приемов. Так что у мальчишки дел хватает! Он должен научиться одним ударом меча или топора отрубать голову, уметь орудовать раскаленным железом, прокалывать язык, вешать, топить, колесовать и, наконец, четвертовать, знать пытку водой, «испанскими сапогами», дыбой.

В тот день обед Анжелики так и остался в тарелке, а сама она поторопилась уйти в свою комнату.

Знал ли Раймон о ремесле сына вдовы Кордо, когда посылал к ней свою сестру? Нет, конечно, не знал. Правда, Анжелике даже на мгновение не приходила в голову мысль, что ее муж, хотя он и заключен в тюрьму, может когда-нибудь попасть в руки палача. Ведь Жоффрей де Пейрак — дворянин! Наверняка есть закон, дающий привилегии людям знатного происхождения, закон, запрещающий применять к ним пытки. Но надо спросить у Дегре… Палачи — это для бедняков, для тех, кого, пригвоздив к позорному столбу, выставляют напоказ на площади, кого голыми секут плетьми на перекрестках и вешают на Гревской площади, для всех этих «висельников», которые доставляют такое развлечение черни. Но не для Жоффрея де Пейрака, последнего из графов Тулузских!..

***

С того дня Анжелика старалась бывать в кухне госпожи Кордо как можно реже.

Она сблизилась с Франсуазой Скаррон и, поскольку после продажи Куасси-Ба у нее появились деньги, купила дров, чтобы хорошенько растапливать камин, и приглашала молодую вдову к себе в комнату.

Госпожа Скаррон по-прежнему уповала на то, что король когда-нибудь прочтет ее прошение. Время от времени ранним утром она шла в Лувр, полная надежд, и возвращалась, утратив их, но зато с запасом придворных сплетен, которыми они потом развлекались целый день.

Одно время она покинула Тампль, поступив гувернанткой в дом какой-то знатной дамы, но дней через десять вернулась под сень монастырских стен в свою холодную комнату и, ничего не объяснив, повела свою прежнюю уединенную жизнь.

Изредка ее посещали знатные особы из числа тех, кто при жизни мужа бывал в ее доме, где собиралось язвительное общество острословов, душой которого был сатирик Скаррон.

Как-то через стенку до Анжелики донесся зычный голос Атенаис де Тонне-Шарант. Из разговора Анжелика поняла, что красавица пуатевенка продолжает бурную жизнь в высшем свете, но тем не менее ей до сих пор не удалось подцепить себе титулованного и богатого мужа.

В другой раз к госпоже Скаррон пришла жизнерадостная и еще очень красивая женщина, хотя ей было уже под сорок. Анжелика слышала, как, уходя, она сказала госпоже Скаррон:

— Что вы хотите, дорогая, надо уметь наслаждаться сегодняшним днем. Мне больно видеть вашу холодную комнату, ваше поношенное платье… Нет, имея такие изумительные глаза, грешно жить в нищете!

Франсуаза тихо ответила что-то, но слов Анжелика не разобрала.

— Не спорю, — весело продолжал мелодичный голос, — но ведь это в наших руках — сделать так, чтобы зависимость, не более унизительная, чем хлопоты о пенсии, не превратилась в рабство. Например, мой теперешний содержатель, который дает мне возможность жить на широкую ногу, легко довольствуется двумя короткими свиданиями в месяц. «За пятьсот ливров, — сказала я ему, — я не могу разрешить вам большего». И он не протестует, зная, что иначе не получит вообще ничего. О, он добряк, его единственное достоинство состоит в том, что он великолепно разбирается в мясе, так как его дед был мясником. Когда я устраиваю приемы, он дает мне советы. Я его предупредила, что у меня могут быть свои маленькие прихоти и он не должен ревновать. Вас все это шокирует, дорогая? О, я вижу, как вы поджали свои красивые губки. Но послушайте, в природе нет ничего более разнообразного, чем радости любви, хотя, казалось бы, любовь всегда сводится к одному.

***

Встретившись с Франсуазой, Анжелика не удержалась и спросила ее, кто была эта гостья.

— Вы только не подумайте, что мне нравится дружить с такой женщиной, — смущенно ответила Франсуаза. — Но право, нельзя не признать, что Нинон де Ланкло — самая очаровательная и остроумная среди всех моих подруг. Она мне очень помогла, сделала все, что было в ее силах, чтобы добиться для меня протекции. Но порою я думаю, не приносят ли мне ее рекомендации больше вреда, чем пользы.

— Мне было бы приятно познакомиться и поболтать с нею. Нинон де Ланкло…

— задумчиво проговорила Анжелика. Она уже слышала имя этой прославленной куртизанки. — Когда я узнала, что поеду в Париж, я подумала: «Как бы мне хотелось быть принятой в салоне Нинон де Ланкло!»

— Пусть покарает меня бог, если я лгу, — с восторженным блеском в глазах воскликнула молодая вдова, — но в Париже не сыскать другого места, где бы ты чувствовал себя так непринужденно! Тон там задан божественный, абсолютно безупречный, и никогда не бывает скучно. Салон Нинон де Ланкло — воистину дьявольская ловушка, ведь никогда не скажешь, что душой его является такая безнравственная женщина. Вы знаете, как про нее говорят? «Нинон де Ланкло переспала с двором Людовика XIII и собирается продолжить это с двором Людовика XIV». Кстати, меня это нисколько не удивило бы: эта женщина — воплощение вечной молодости.

***

…В тот день, придя по просьбе Раймона в приемную иезуитов, где она уже была однажды, Анжелика думала, что найдет там брата и Дегре, которого она давно не видела. Но в приемной сидел лишь немолодой низенький человек в черном костюме и «парике клерка» — так называли парик из конского волоса с пришитой к нему кожаной черной шапочкой.

Он встал и неловко, как-то старомодно поклонился ей, а затем представился: он секретарь суда, а теперь нанят мэтром Дегре подготовить бумаги к процессу господина де Пейрака.

— Я приступил к своим обязанностям всего три дня назад, но уже имел обстоятельные беседы с мэтром Дегре и мэтром Фалло, которые ввели меня в курс дела и поручили вести деловую переписку, а также подготовку вашего процесса.

Анжелика с облегчением вздохнула.

— Наконец-то добились! — воскликнула она.

Коротышка с возмущением посмотрел на свою клиентку, которая явно ничего не смыслила в сложнейшей машине правосудия.

— Если уж мэтр Дегре оказал мне огромную честь и обратился ко мне за помощью, значит, этот юноша понял, что, несмотря на все его замечательные дипломы, которые он заслужил своим умом, ему необходим человек, досконально разбирающийся во всех тонкостях судейской процедуры. И этот человек — я, госпожа.

Он закрыл глаза, сглотнул слюну и устремил взгляд на пылинки, кружащиеся в луче солнца. Анжелика была немного растеряна.

— Так разве вам не сказали, что процесс уже подготовлен?

— Не так скоро, уважаемая госпожа. Я только сказал, что работаю над подготовкой упомянутого выше процесса и…

Он не закончил, так как вошли адвокат Дегре и Раймон.

— Что за птицу вы мне подослали? — шепнула Анжелика Дегре.

— Не бойтесь, это безобидный жучок, у которого вся жизнь в писанине, но в своем деле он — маленький бог.

— Но, судя по его словам, он собирается гноить моего мужа в тюрьме лет двадцать.

— Господин Клопо, у вас слишком длинный язык и вы вывели из себя госпожу де Пейрак, — сказал адвокат.

Коротышка весь сжался и, словно таракан, забился в угол.

Анжелика чуть не расхохоталась.

— Вы слишком суровы с вашим бумажным божком.

— Он меня боится, и это единственное мое преимущество перед ним. Ведь он во сто раз богаче меня. А теперь сядем и обсудим наши дела.

— Есть решение относительно процесса?

— Да.

Анжелика посмотрела на Раимона, затем на адвоката, чувствуя, что они чего-то недоговаривают.

— Само появление господина Клопо уже должно было подсказать тебе, — проговорил наконец Раймон, — что нам не удалось добиться, чтобы твой муж предстал перед церковным судом.

— Как же так?.. Ведь его обвиняют в колдовстве…

— Мы приводили все доводы, пустили в ход все связи, можешь мне поверить. Но мне кажется, король хочет доказать, что он еще более ревностный католик, чем папа. А вообще-то, по мере того как кардинал Мазарини приближается к могиле, наш юный монарх все больше прибирает к рукам государственные дела, включая и дела церкви. Разве не об этом свидетельствует тот факт, что епископов теперь назначают по выбору короля, а не церковных властей? Одним словом, мы ничего не смогли добиться, кроме решения начать гражданский процесс.

— Это все же лучше, чем просто обвинение, ведь правда? — спросила Анжелика, ища в глазах Дегре поддержку. Но лицо адвоката не выражало ничего.

— Всегда лучше знать, какая судьба тебя ожидает, чем долгие годы пребывать в неведении, — сказал он.