— Но пока что он не услышал даже вашей мольбы!

— Да, но я не теряю надежды, что когда-нибудь она дойдет до него.

***

Молодая вдова была в курсе всех придворных сплетен. Она рассказывала их весело и остроумно, и, когда она поборола в себе чувство скованности, тотчас проявилось ее удивительное обаяние. Казалось, ее нисколько не поразило, что блестящая графиня де Пейрак живет в столь жалкой обстановке, и она вела беседу так, словно находилась в светском салоне.

Сразу же, чтобы предупредить нескромные вопросы, Анжелика рассказала госпоже Скаррон о себе.

Она живет под вымышленным именем в ожидании, пока ее муж предстанет перед судом и будет оправдан, и тогда она снова сможет показаться в свете. Она умолчала, в чем обвиняют графа де Пейрака, так как Франсуаза Скаррон, несмотря на фривольные анекдоты, которые она рассказывала, была, по-видимому, очень набожна. Бывшая протестантка, принявшая католическую веру, она, после тяжких испытаний, ниспосланных ей судьбой, искала в религии утешения.

В заключение Анжелика сказала:

— Как видите, сударыня, мое положение еще более непрочно, чем ваше. Не стану скрывать, я никак не могу быть вам полезной в переговорах с людьми, к которым благоволит король, ведь многие из тех, кто еще совсем недавно занимал несравненно более низкое положение в обществе, чем я, теперь могут смотреть на меня свысока.

— Да, приходится делить знакомых на две категории, — ответила вдова остроумного калеки, — на людей полезных и бесполезных для тебя. С первыми поддерживаешь отношения для протекции, со вторыми — для души.

Обе женщины весело рассмеялись.

— Почему вас совсем не видно? — спросила Анжелика. — Вы могли бы выходить к столу вместе с нами.

— Нет, это выше моих сил! — вздрогнув, воскликнула Франсуаза Скаррон. — Вы знаете, один только вид старухи Кордо и ее сына вызывают во мне смертельный страх!..

***

Удивленная Анжелика уже хотела было спросить, почему, но ее остановил донесшийся с лестницы какой-то странный звук, напоминавший звериное рычание.

Госпожа Скаррон, подойдя к двери, открыла ее, но тут же, торопливо захлопнув, отпрянула.

— Боже мой, там на лестнице сам дьявол!

— Дьявол?

— Во всяком случае, если это человек, то он абсолютно черный!

Анжелика радостно вскрикнула и выбежала на лестничную площадку.

— Куасси-Ба! — позвала она.

— Да, да, это я, каспаша, — ответил мавр.

И он, как черный призрак, выступил из темноты узкой лестницы. Одет он был в какие-то лохмотья, подвязанные веревками. Лицо серое, кожа отвисла. При виде Флоримона он засмеялся, бросился к просиявшему мальчику и протанцевал перед ним какой-то неистовый танец.

Франсуаза Скаррон в ужасе выбежала и спряталась в своей комнате.

Анжелика сжала руками виски, стараясь собраться с мыслями. Когда же… когда исчез Куасси-Ба? Нет, она никак не может вспомнить. Все спуталось в ее голове. С трудом ей удалось восстановить в памяти, что утром того страшного дня, когда она была на аудиенции у короля и чуть не погибла от руки самого герцога Орлеанского, Куасси-Ба сопровождал ее в Лувр. Но потом, она должна была признаться себе в этом, она совершенно забыла о своем мавре.

Анжелика подбросила в огонь хворосту, чтобы Куасси-Ба мог высушить свои промокшие под дождем лохмотья, и покормила его, выложив на стол все, что смогла отыскать у себя. Он рассказал ей о своих злоключениях.

В том большом дворце, где живет король Франции, Куасси-Ба долго-долго дожидался свою «каспашу». О, как это было долго! И все служанки, что проходили мимо, смеялись над ним.

Потом наступила ночь. Потом его здорово избили палками. Потом он проснулся в воде, да-да, в воде, которая течет мимо этого большого дворца…

«Его избили до потери сознания и бросили в Сену», — отметила про себя Анжелика.

Куасси-Ба поплыл; наконец он достиг берега. Когда он снова проснулся, он был счастлив — ему показалось, что он у себя на родине. Над ним склонились трое мавров. Да, не арапчата, которых дамы берут себе в пажи, а трое взрослых мавров.

— Ты уверен, что это тебе не приснилось? — удивленно спросила Анжелика. — Мавры в Париже! По-моему, взрослых мавров здесь очень мало.

Расспросив его поподробнее, она наконец поняла, что его подобрали негры, которых показывали на ярмарке в Сен-Жермене как какое-то чудо, те самые негры, что водили ученых медведей. Но Куасси-Ба не пожелал остаться с ними. Он боялся медведей.

Закончив свой рассказ, Куасси-Ба вытащил из-под лохмотьев корзиночку и, встав на колени перед Флоримоном. дал ему два мягких хлебца, которые назывались овечьими, с золотистой корочкой, смазанной желтком и посыпанной зернами пшеницы. Хлебцы распространяли дивный аромат.

— На что же ты их купил?

— А я не купил! Я вошел в булочную и сделал вот так… — Куасси-Ба скорчил чудовищную гримасу. — Хозяйка и ее служанка сразу же спрятались под прилавок, а я взял для моего маленького хозяина хлебцы.

— Боже мой! — вздохнула потрясенная Анжелика.

— Если бы у меня была моя большая кривая сабля…

— Я продала ее старьевщику, — торопливо ответила Анжелика.

Она подумала, не выследили ли Куасси-Ба стражники. И тут же с улицы донесся какой-то подозрительный шум. Подойдя к окну, она увидела, что перед домом собралась толпа. Какой-то весьма почтенного вида мужчина в темном плаще спорил о чем-то с матушкой Кордо. Анжелика приоткрыла окно и прислушалась.

Госпожа Кордо крикнула ей:

— Говорят, у вас в комнате находится чернокожий?

Анжелика поспешно сбежала вниз.

— Совершенно верно, госпожа Кордо. Это мавр, он… он бывший слуга. Он славный малый.

Почтенный мужчина представился. Он бальи Тампля, и ему принадлежит право от имени великого приора вершить здесь суд низший, средний и высший. Он сказал, что мавр не может жить в стенах Тампля, тем более что тот, о котором идет речь, одет, как бродяга.

После длительных переговоров Анжелике пришлось дать слово, что Куасси-Ба покинет Тампль до наступления ночи.

Она поднялась к себе огорченная.

— Что же мне с тобой делать, бедный мой Куасси-Ба? Твое появление вызвало здесь целую бурю. Да и у меня нет денег, чтобы кормить и содержать тебя. Ты привык к роскоши — да, увы! — привык жить в довольстве…

— Каспаша, продай меня.

И так как она посмотрела на него с удивлением, добавил:

— Граф заплатил за меня очень дорого, а ведь я тогда был ребенком. Сейчас я стою не меньше тысячи ливров. У тебя будет много денег, чтобы вызволить господина из тюрьмы.

Анжелика подумала, что он прав. В общем-то, Куасси-Ба — единственное, что у нее осталось от всего ее богатства. Конечно, ей было неприятно продавать его, но, пожалуй, у нее нет лучшего способа пристроить этого несчастного дикаря, затерявшегося среди мерзости цивилизованного мира.

— Приходи ко мне завтра, — сказала она мавру. — Я что-нибудь придумаю. Только смотри, не попадись в руки стражи.

— О, я-то знаю, как спрятаться. Теперь у меня в этом городе много друзей. Я делаю вот так, и тогда друзья говорят: «Ты наш», — и ведут меня в свой дом.

Куасси-Ба показал, как надо скрестить пальцы, чтобы тебя признали друзья, о которых он говорил.

Анжелика дала ему одеяло и долго смотрела в окно, пока длинная худая фигура Куасси-Ба не исчезла в пелене дождя. Она сразу же пошла к брату посоветоваться, как ей поступить, но преподобного отца де Сансе не оказалось в Тампле.

Анжелика с озабоченным видом возвращалась к себе, когда, перепрыгивая через лужи, ее обогнал юноша со скрипичным футляром под мышкой.

— Джованни!

Поистине сегодня день встреч! Чтобы не промокнуть под дождем, она затащила юного музыканта в портик старой церкви и попросила его рассказать о себе.

— В оркестр господина Люлли меня еще не приняли, — начал он, — но герцогиня де Монпансье, уезжая в Сен-Фаржо, уступила меня герцогине де Суассон, которая назначена правительницей дома королевы. — И он заключил с важным видом. — Теперь у меня великолепные связи, и я могу хорошо зарабатывать, давая уроки музыки и танцев девушкам из знатных семей. Вот и сейчас я возвращаюсь от мадемуазель де Севинье, которая живет в отеле Буффлер.

Бросив смущенный взгляд на скромный наряд своей бывшей госпожи, он робко спросил:

— Простите, госпожа графиня, могу ли я узнать, как ваши дела? Когда мы снова увидим мессира графа?

— Скоро. Это вопрос дней, — ответила Анжелика, думая о другом. Схватив юношу за плечи, она сказала:

— Джованни, я решила продать Куасси-Ба. Помнится, когда-то герцогиня де Суассон высказала желание купить его, но я не могу выйти из Тампля и тем более отправиться в Тюильри. Не возьмешь ли ты на себя роль посредника?

— Всегда к вашим услугам, госпожа графиня, — любезно ответил юный музыкант.

Он, видимо, развил бурную деятельность: не прошло и двух часов — Анжелика в это время готовила ужин Флоримону, — как в дверь постучали. Она открыла и увидела высокую рыжую женщину и лакея в вишневого цвета ливрее дома герцога де Суассон.

— Мы от Джованни, — сказала женщина. Под ее пелериной Анжелика заметила весьма кокетливое платье горничной.

На лице вошедшей были написаны хитрость и наглость — обычное выражение лица любимой служанки знатной дамы.

— Мы готовы обсудить ваше предложение, — продолжала она, смерив взглядом Анжелику и быстро оглядев комнату. — Но мы сначала хотим узнать, сколько придется на нашу долю?

— Сбавь-ка тон, моя милая, — обрезала горничную Анжелика, сразу поставив ее на свое место.

Анжелика села, не предложив сесть посетителям.

— Как тебя зовут? — спросила она лакея.

— Ла Жасент, госпожа графиня.

— Хорошо! Ты, я вижу, по крайней мере сообразителен, да и память у тебя хорошая. Так скажи, почему я должна платить двоим?

— А как же иначе? Такие дела мы всегда проворачиваем вместе.

— Значит, у вас сообщество. Слава богу, что в нем не состоит вся челядь герцога. Так вот что вы должны сделать: передайте госпоже герцогине, что я пожелала продать ей своего мавра Куасси-Ба. Но я не могу прийти в Тюильри. Пусть ваша хозяйка назначит мне свидание в Тампле, в чьем-нибудь доме по своему выбору. И еще, я настаиваю, чтобы все держалось в полной тайне и чтобы мое имя даже не упоминалось.