— Право… неужели вы полагаете, что их так уж много?

— Я запрещаю вам делать вид, будто вы удивлены моим вопросом.

— Пегилен, уверяю вас, я не могу понять, на что вы намекаете.

— Как, разве вы не заметили, что при вашем появлении маркиз де Лавальер начинает порхать, как обезумевший мотылек? Брат Атенаис Вивонн, чье имя у всех на устах, заикается, а Бриенн пытается острить… Господа Сент-Эньян, Рокелор и даже вечно невозмутимый Лувуа через каких-нибудь десять минут разговора с вами из кожи вон лезут, чтобы удержать ваше внимание…

Настроение у Анжелики поднялось, она засмеялась.

— Я запрещаю вам смеяться, — отрезал Пегилен. — Если вы не заметили всего того, о чем я сейчас толкую, то вы больны сильнее, чем я думал. Неужели вы не чувствуете, что вокруг вас бушует пламя? Клянусь Вельзевулом, тогда у вас кожа саламандры…

Пегилен провел указательным пальцем по ее шее.

— А на первый взгляд и не скажешь.

— Мессир де Лозен, а вы состоите в моем списке «воспламененных»?

— Нет, ни в коем случае, — возразил он. — О! Я бы никогда не осмелился, это слишком опасно.

— Вы боитесь меня?

Взгляд графа помрачнел.

— Вас и всего того, что вас окружает. Вашего прошлого, вашего будущего… вашей тайны.

Внимательно взглянув на собеседника, Анжелика вздрогнула и спрятала лицо у него на груди.

— Пегилен!

Легкомысленный Пегилен был ее старинным другом. Он был связан с ее далекой трагедией. Он появлялся в самые драматичные минуты ее жизни, как марионетка в комедии. Появлялся, пропадал и вновь появлялся.

Вот и сегодня вечером он был рядом, такой похожий на самого себя.

— Нет, нет и нет, — повторил Пегилен. — Я не люблю подвергаться опасностям. Сердечные муки меня пугают. Если вы ждете ухаживаний, то на меня не рассчитывайте.

— А чем же вы сейчас занимаетесь?

— Я вас успокаиваю, а это не одно и то же.

Его палец вновь скользнул по атласной шее молодой женщины и вывел на ней несколько узоров, следуя за извилистой линией ожерелья из розового жемчуга, чья молочная свежесть подчеркивала белизну нежной кожи.

— Вам причинили столько горя, — ласково прошептал он, — а сегодня вечером вы снова страдаете. Черт побери! — он потерял терпение. — Да успокойтесь же вы! Словно натянутая струна. Право, можно подумать, что вас никогда не касалась мужская рука! Я испытываю дьявольское искушение преподать вам маленький урок…

Лозен склонился к Анжелике. Она снова попыталась вырваться, но он силой удержал ее. Его жесты были властными жестами уверенного в себе мужчины, поймавшего удачу; в глазах появился странный блеск.

— Вы достаточно подразнили нас, крошка! Пробил час отмщения. Я умираю от желания ласкать вас, и я уверен, что вы в этом нуждаетесь.

Пегилен принялся целовать ей веки и виски, потом горячие губы опустились к ее рту.

Она вздрогнула. Так подстегивает животное удар хлыстом. К желанию примешивалось чуть извращенное любопытство: на собственном опыте познакомиться с пресловутыми талантами знаменитого Дон Жуана королевского двора.

Пегилен прав: Филипп не в счет. Безумный праздник, блистательный дворцовый балет увлек Анжелику. Она поняла, что не сможет прожить всю жизнь, безучастно наблюдая за этим сумасшедшим танцем, стоя одна в своих прекрасных платьях и дорогих украшениях. Нужно присоединиться к остальным, стать похожей на них, окунуться в бурный поток интриг, сделок с совестью и супружеских измен. Из этого потока можно напиться отравленного, но такого восхитительного напитка, и чтобы не погибнуть, пить надо залпом.

Анжелика глубоко вздохнула. В благотворном тепле мужских ласк к ней вернулась прежняя беззаботность. Поэтому, когда губы Лозена накрыли ее губы, она ответила, сначала робко, затем все более и более страстно.

Вспышка факелов и свечей, которые несли вдоль галереи две вереницы слуг, на короткий миг отбросила их друг от друга.

До этой минуты Анжелика даже не понимала, что уже совсем стемнело.

Около их убежища какой-то слуга поставил подсвечник с шестью свечами.

— Эй, приятель, — прошептал Пегилен, перегнувшись через подлокотник дивана, — отставь-ка светильник подальше.

— Не имею права, мессир, а то получу нагоняй от господина офицера света, который отвечает за эту галерею.

— Ну, хотя бы задуй три свечи, — сказал граф, бросая лакею золотую монету.

Он повернулся и вновь заключил свою даму в объятия.

— Иди ко мне! Как ты прекрасна! Ты такая вкусная!

Ожидание раззадорило их обоих. Анжелика застонала и в порыве страсти впилась зубами в муаровый галун роскошного голубого камзола. Пегилен негромко рассмеялся.

— Тише, тише, маленькая волчица… сейчас я удовлетворю вашу страсть… Здесь слишком людно, позвольте мне руководить нашими маневрами.

Изнемогающая от нетерпения, податливая, Анжелика повиновалась ему. Золотая пелена сладостного забвения упала на все ее печали и горести. Осталось лишь пылающее тело, изголодавшееся по ласкам и наслаждению, и ее больше нисколько не смущали ни место, где она оказалась, ни ловкий партнер, заставлявший ее трепетать от страсти. Она расслаблялась, поддаваясь его напору, потом смело устремлялась вперед, чтобы вновь подчиниться и позволить потоку сладострастия унести ее вдаль, навсегда…

— Дитя мое, вы много грешили, но раскаялись, так что теперь с жаром доказываете и исправляете свои ошибки. Поэтому я не буду лишать вас прощения или благословения маленького бога Эроса. В качестве покаяния вы расскажете…

— О! Вы — ужасный распутник, — ответила обессиленная Анжелика, смеясь низким смехом.

Пегилен поцеловал прядь ее светлых волос. В глубине души он удивлялся тому, насколько сейчас счастлив. Ничего похожего на разочарование, которое нередко приходит после утоления плотского желания. Как же так? Что это за женщина?

— Анжелика, ангел мой, боюсь, что я забуду о всяком благоразумии! Да, я горю желанием узнать вас поближе. Не хотите ли вы… пожалуйста, приходи ко мне сегодня ночью, после того, как король ляжет почивать.

— А мадам де Рокелор?

— Да ну ее!..

Анжелика отпрянула от плеча мужчины, к которому прижималась, и стала поправлять кружева на корсаже. Ее рука застыла в воздухе.

В нескольких шагах от них, на фоне освещенной галереи, чернела неподвижная мужская фигура. Его ни с кем нельзя спутать: Филипп!

У Пегилена де Лозена был большой опыт подобных переделок. Он быстро оправил свою одежду, поднялся с дивана и низко поклонился.

— Месье, назовите ваших секундантов, я к вашим услугам…

— Это моя жена к услугам всех подряд, — процедил Филипп. — Прошу вас, граф, не стоит беспокоиться.

Вытянув ногу, он поклонился не менее глубоко, чем только что Пегилен, и пошел прочь своей чеканной походкой.

Граф де Лозен превратился в соляной столб.

— Какого дьявола! — выкрикнул он. — Я еще никогда не встречал таких мужей.

Выхватив шпагу, Пегилен одним прыжком перемахнул через три ступени и бросился вслед за главным ловчим.

Разгоряченный, он ворвался в салон Дианы как раз в тот миг, когда из кабинета вышел король в сопровождении дам его семьи.

— Месье, — раскатисто вскричал Пегилен, — ваше пренебрежение оскорбительно. Я не желаю его терпеть. Пусть ваша шпага ответит мне.

Филипп подошел к сопернику, глядя на него с холодным бешенством.

— Моя шпага принадлежит королю, месье. Я никогда не обнажаю ее ради шлюх.

Лозен был в такой ярости, что к нему вернулся его южный акцент.

— Я наставил вам рога, месье! — зарычал он, пьяный от гнева. — И я настаиваю, чтобы вы потребовали у меня сатисфакции.

Глава 14

Анжелика приподнялась на постели: голова была тяжелой, во рту чувствовалась горечь. Занимался пепельный рассвет.

Она провела рукой по спутанным волосам. До головы было больно дотронуться. Потянулась, чтобы взять зеркало с ночного столика, но скривилась от боли. Кисть руки распухла. В полном отупении Анжелика посмотрела на рану — и сразу опомнилась: Филипп!

Она соскочила с кровати, спотыкаясь, надела туфли без задника. Надо куда-то бежать, узнать, что с Филиппом и с Пегиленом. Сумел ли король убедить их не сражаться? А если дуэль все-таки состоялась — что ожидает выжившего? Арест, тюрьма, опала?

О чем бы ни думала Анжелика, ей мерещились только ужасы, положение казалось совершенно безвыходным.

Скандал! Ужасный скандал!

Стоило лишь вспомнить о том, что произошло в Фонтенбло, как она вспыхивала от стыда.

Она снова видела, как Филипп и Пегилен вытаскивают шпаги и становятся в позицию на глазах у самого короля. Господа де Жевр, де Креки и де Монтозье попытались разнять дуэлянтов. Мессир де Монтозье сгреб в охапку горячего гасконца, который ревел: «Я наставил вам рога, месье!», и все взоры двора обратились к покрасневшей Анжелике в ее роскошном розовом платье, весьма красноречиво измятом.

Каким-то чудом она сумела собрать волю в кулак, подошла к королю и присела в глубоком реверансе, затем сделала глубокий реверанс перед королевой и удалилась с гордо выпрямленной спиной. Она шла мимо стоявших рядами придворных, провожавших ее насмешливыми или возмущенными взглядами, шепотом, приглушенным смехом, при этом ее окружало столь глубокое и ужасающее молчание, что больше всего на свете ей хотелось подхватить юбки и броситься бегом оттуда.

Но Анжелика стойко держалась до конца и вышла из зала, не ускорив шага, и только после этого скорее мертвая, чем живая, рухнула на банкетку на какой-то плохо освещенной и пустынной лестничной площадке.

Именно там некоторое время спустя Анжелику и обнаружила мадам де Шуази. Поджав губы, благородная дама сообщила маркизе дю Плесси-Бельер, что Его Величество отчитывает с глазу на глаз мессира де Лозена, а Его Высочество принц опекает оскорбленного супруга, и все надеются, что на этом неприятная ссора прекратится. Однако мадам дю Плесси должна понять, что ее присутствие при дворе нежелательно, и король уполномочил мадам де Шуази сообщить маркизе, что та должна без промедления покинуть Фонтенбло.