Карлик засеменил к окну и, подойдя, расплющил нос о стекло, как ребенок.

— Что вы скажете об этом месте? Красиво, да? Маркиза Ангелов, став знатной дамой, ты по-прежнему не отречешься от дружбы с шутом королевы?

Анжелика встала рядом, положила руку ему на плечо и тоже посмотрела на парк.

— От воспоминаний, которые нас объединяют, не отрекаются, Баркароль.

И добавила чуть тише:

— Даже если захочешь, все равно не получится это сделать…


Солнце рассеяло туман. Наступавший день обещал быть погожим, теплым и приятным, как это бывает весной. Освободившись из туманного плена, зелень беседок стала сочной, водоемы окрасились в прозрачный голубой цвет, на клумбах яркими красками запестрели цветы. В парке уже суетились садовники с тачками и граблями. Их было очень много, но на фоне бескрайних эспланад и широких просторов люди казались просто крошечными.

— Иногда, — тихо сказал Баркароль, — наша королева начинает беспокоиться, потому что целый день не видит меня. Куда подевался ее любимый преданный карлик?.. А он отправился в Париж, нравится это Ее Величеству или нет. Чтобы отдать дань уважения другому Величеству, которым не позволит себе пренебречь ни один из его подданных: Великому Кесарю, Деревянному Заду, королю всего преступного мира. Да! Маркиза Ангелов, таких подданных, как мы, немного. Мало кто способен кинуть в «таз» набитый кошель размером с добрую дыню. Думаю, Деревянный Зад очень меня любит.

— Он и меня очень любит, — сказала Анжелика.

Странное дело: оказавшись в Версале, Анжелика уже в третий раз вспомнила безногого калеку. Кто бы мог подумать, что время от времени прекрасная маркиза дю Плесси-Бельер, переодевшись в неприметное саржевое платье, тайно выходит из своего дома и отправляется на окраину предместья Сен-Дени? Что каждую неделю ее слуги из числа бывших товарищей по воровскому прошлому относят туда же корзины, наполненные самыми изысканными винами, жареными птицей и мясом…

— Ничего не бойся, Маркиза Ангелов, — прошептал Баркароль, — мы умеем хранить секреты. И помни, что с нами ты никогда не останешься одна и всегда будешь в безопасности… даже здесь.

Карлик повернулся и напыщенным жестом обвел окружавшее великолепие.

— Даже здесь!.. В королевском дворце, где каждый безмерно одинок и постоянно подвергается такой смертельной опасности, как ни в каком другом месте…

Может быть, это опять была ирония?

Появились первые придворные. Они зевали, прикрывая рты кружевными манжетами. Стук их деревянных каблуков по мраморным плитам эхом разносился по пустынным залам. Слуги принесли дрова, в величественных каминах загорелся огонь.

— А вот и наша старушенция. Никогда не опаздывает! Тут как тут.

Анжелика увидела, как мимо в накидке с капюшоном прошествовала немолодая дама. Ее седые волосы были покрыты накрахмаленным чепцом — крестьянским по крою, зато сшитым из тончайшего линона. Несколько дворян, завидев даму, приветствовали ее легким поклоном. Но казалось, она их не заметила. Со спокойным достоинством она величаво шла своей дорогой.

— Куда это она поплыла?

— К королю. Это мадам Амелен, его кормилица. У нее привилегия входить по утрам первой в спальню государя. Она открывает шторы и целует короля, пока тот еще в постели. Спрашивает, хорошо ли спалось Его Величеству и чувствует ли он себя бодрым. Несколько минут они беседуют. А все сильные мира сего топчутся под дверью… Потом кормилица уходит, и никто не видит ее до следующего утра. Мы даже не знаем, где ее нора, куда она прячется со своей прялкой… Старушенция — ночная птица. Но все министры, принцы и кардиналы каждый день сгорают от зависти, потому что не кто-то иной, а эта парижская мещанка видит первую улыбку короля и, очень может быть, частенько похищает у них его первую милость.

* * *

ПРОБУЖДЕНИЕ КОРОЛЯ.

Сразу после ухода кормилицы в опочивальне появлялись три лекаря в черном, в париках с белыми буклями и островерхих шляпах, свидетельствовавших об их уважаемой профессии. Они по очереди щупали пульс короля, осведомлялись о его здоровье, обменивались несколькими учеными латинскими словами и выходили из комнаты.

Наступало время первого приема.

Принцы крови склонялись в низком поклоне, а король вставал с постели. Главный камергер протягивал ему халат, который поддерживал первый камердинер. Его Величество самостоятельно надевал короткие панталоны, но затем к нему подходил один из высших офицеров, дабы собственноручно завязать подвязки.

Привилегией подать монарху рубашку был наделен один из первых дворян, и все ждали, пока тот появится в опочивальне, гордо подняв голову, возглавляя процессию из высшей знати и сеньоров, удостоенных особого разрешения. Начинался второй прием.

Когда король надевал рубашку, первый камердинер поддерживал ее правый рукав, а первый распорядитель гардероба — левый.

К третьему приему приглашались герцоги и пэры, которые, толкая друг друга, шептали какие-то восторженные фразы, отвешивали низкие поклоны, так что их ярко расшитые жюстокоры почти касались пола, напоминая полевые цветы, которые склоняются под напором ураганного ветра.

Затем распорядитель королевского гардероба повязывал Его Величеству галстук — это было его право. После чего распорядитель галстуков поправлял, а порой даже перевязывал шейный платок, если тот был завязан плохо — таково было его право. Но он делал так лишь в том случае, если в комнате не присутствовал никто из главных офицеров королевских покоев.

Во время четвертого приема в опочивальне появлялись государственные секретари, во время пятого — послы, и, наконец, шестая комната наполнялась фиолетовыми и пурпурными сутанами кардиналов и епископов.

Король с первого взгляда узнавал каждого из вошедших, отмечал отсутствовавших. Он задавал вопросы, интересовался сплетнями и забавлялся, получая остроумные ответы. А «святые» версальского рая с презрением думали о простых смертных, томившихся за позолоченными дверями, и испытывали радость от сознания того, что именно они допущены видеть короля в халате.

Глава 7

Анжелика с интересом наблюдала за шествием «святых», наделенных правом доступа в «небесную обитель».

— А мы — «души чистилища», — смеясь, сказала ей одна из нарядных дам, появившихся здесь в надежде первыми встретить короля и королеву, направлявшихся в часовню.

Маркиз дю Плесси-Бельер был в числе удостоенных второго приема.

Анжелика дождалась, пока он переступит порог опочивальни короля, и, не мешкая, бросилась наверх. Там, в лабиринте заполненных людьми коридоров, царил полнейший хаос, витали ароматы ирисовой пудры и погасших свечей.

Неизменный Ла Виолетт, напевая какую-то песенку, чистил шпагу хозяина. Он почтительно предложил зашнуровать корсет госпоже маркизе. Анжелика без лишних церемоний выставила наглеца вон из комнаты. Искать Жавотту или какую-то другую горничную было некогда, поэтому она с грехом пополам оделась сама, а потом бегом кинулась вниз и как раз успела к появлению малого кортежа Ее Величества. Хотя слой пудры покрывал румяное лицо королевы, ее нос был красным: должно быть, она проплакала всю ночь. Король не пришел даже «на часок», опечаленно сообщила своим любимым фрейлинам Мария-Терезия. Такое случалось редко, потому что Людовик всегда старался соблюдать приличия и хотя бы «на часок» заглядывал в супружескую постель. Чаще всего — чтобы просто поспать, но все же приходил. А вчера мадемуазель де Лавальер, изображавшая в лесу Диану-охотницу, вновь воспламенила чувства короля.

Свита королевы столкнулась со свитой де Лавальер, которая тоже шла в часовню. Мария-Терезия гордо прошествовала мимо своей соперницы, хотя губы испанки подрагивали — то ли от сдерживаемых рыданий, то ли от готовых сорваться оскорблений. Фаворитка почтительно присела в низком реверансе. А когда она поднялась, Анжелика заметила испуг, застывший в ее нежных голубых глазах. Здесь, среди позолоты и яркого света Версальского дворца, она казалась не охотницей, а всего лишь загнанной ланью. Анжелика утвердилась в мысли, что эта женщина уже потеряла власть. Король еще не лишил ее своей милости, но это начало конца. Мария-Терезия напрасно опасалась Лавальер. Скоро у нее появятся новые соперницы, более грозные и коварные.

Чуть позже король прошел из часовни в парк. Ему сообщили, что несколько окрестных крестьян, больных золотухой, узнали о приезде монарха и ждут его у дворцовых ворот в надежде на исцеление после чудодейственного прикосновения Его Величества. Король не мог отказать. Больных оказалось немного, и после короткой церемонии государь отправился в зал Дианы, чтобы принять ходатайства многочисленных просителей.

Некий дворянин из свиты короля пробрался сквозь толпу придворных и склонился перед Анжеликой.

— Его Величество просит напомнить мадам дю Плесси-Бельер, что рассчитывает увидеть ее на охоте завтра, с самого начала действа.

Сердце Анжелики неистово забилось.

— Поблагодарите Его Величество, — сказала она, от волнения вытянувшись в струну, — и заверьте его, что лишь моя смерть может помешать мне присутствовать на охоте.

— Его Величество не требует подобных жертв. Но если на вашем пути возникнут какие бы то ни было помехи, он хотел бы, чтобы вы заранее оповестили об их природе.

— Я сделаю, как угодно Его Величеству, передайте ему это, месье Лувуа. Ведь это вы, не так ли?

— Именно так.

— Я хотела бы переговорить с вами. Это возможно?

Лувуа, казалось, был удивлен, но ответил, что если маркиза дю Плесси проследует в галерею, то, вероятно, они смогут побеседовать после того, как король примет все прошения и удалится в свой рабочий кабинет.

— Я буду вас ждать. Прошу вас, заверьте Его Величество, что завтра я появлюсь на охоте.