Это даже хорошо, что Катарунка больше нет. Она полюбит Вапассу. Катарунк был обречен на трагедию. И правильно, что его сожгли дотла и оставили там черное пепелище. В Катарунке ее будоражили тревожные сны. Здесь она будет спать спокойно. Чтобы добраться до Вапассу, нужно пройти через множество узких ущелий, преодолеть столько же окружающих обледеневшие лощины скалистых гребней, в теле которых тысячелетиями покоятся золото и серебро, о чем никто не подозревает. Индейская тропа в Аппалачах проходила поблизости, но индейцы, что изредка пользовались ею, даже и не помышляли о том, чтобы остановиться в этих местах, и торопились пройти мимо, напуганные чернотой отвесных скал и каким-то суровым выражением одиночества, начертанным на их челе. Кто отважится, тем более зимой, пересечь высокие заснеженные отроги, охраняющие долину, где цепью протянулись три озера?

Под полуприкрытыми веками Анжелики проносились видения, и одни снова и снова наполняли ее глубоким чувством, а от других на глаза ее даже набегали слезы: Жоффрей де Пейрак, вырисовывающийся на фоне штормового неба, несет на руках Онорину; Флоримон и Кантор, согнувшиеся под тяжестью сидящих у них на плечах детей, спотыкаясь, бредут по грязи; Жан протягивает стакан водки закоченевшему старому часовщику; Малапрад растирает холодные как лед ноги Эльвиры, чтобы согреть ее… А теперь… Боже! Как жарко!.. Анжелика высвободила из-под меха руку и приподнялась.

Жоффрей де Пейрак спал рядом с нею. И тут в одно мгновение она вспомнила все. Это он вчера вечером закутал ее в мех и уложил здесь, это он прилег последним, чтобы немного отдохнуть. Сейчас он лежал неподвижно, словно мраморное изваяние, сильный и безмятежный. Он снова, в который уже раз, одержал победу над войной, над смертью, над стихией и теперь набирался сил, чтобы лицом к лицу встретить новый день.

Она смотрела на него со страстью.

Запах руды, который, как она сразу уловила, исходил от одежды четверых хозяев этой лачуги, впитавшийся в их покрасневшие, натруженные ладони с въевшимся в кожу порохом и каменной пылью, этот необыкновенный ладан, пронизавший здесь все, — как напоминал он то, что в те далекие годы окружало Жоффрея де Пейрака, словно какая-то хрупкая и глубоко личная тайна. Нет, она не знала его до конца. Она постигала его понемногу. Граф де Пейрак, покорявший своими празднествами Тулузу, граф де Пейрак, ведущий в бурю корабль, граф де Пейрак, смело выступающий против королей и султанов, — да, все это был он…

Но кроме того, что он был воин и дворянин, он был ученый, и он многое таил в себе, не имея возможности высказать свои мысли, потому что никто из современников не мог понять его. Это был человек, преданный рудничному делу, первой науке, которая, раскрывая невидимые и неуловимые тайны, объясняет детство мироздания… Здесь, в Вапассу, он проник в свое царство — в недра земли, где дремлет золото и серебро. Теперь уже Анжелика ясно видела, хотя бы по тому, как он спит, что здесь ему будет лучше, чем в Катарунке. А спал он так глубоко, так отрешенно от всего, что его окружало, даже от нее, что она осмелилась протянуть к нему руку и с материнской лаской погладить его израненную щеку.

Глава 3

Оба плотника целыми днями не покидали свою яму. С утра до вечера они распиливали на доски бревна, один — взобравшись на бревно, другой — стоя в яме; они без устали орудовали огромной пилой.

Несколько мужчин валили деревья, рубили ветки, обтесывали стволы. Тополь

— для внутренних стен и перегородок, темный дуб — для наружных и крепостных стен, пихта — для сточных канав, мебели, дранки на крышу. Спешно увеличивали, надстраивали убогое жилище. Прежде всего вдвое удлинили комнату, сделав из нее большую залу, к ней присоединили еще одну комнату, тоже большую, предназначенную для супругов Жонас и Эльвиры с детьми. Маленький чулан, вырубленный в скале и потому расположенный несколько выше остального помещения, освободили от инструментов и бочек, и теперь там готовили комнату для графа де Пейрака и его жены: прорубили окно и сложили из валунов очаг, который должен был соединиться боковым дымоходом с камином в зале.

У входа пристроили новый чулан для хранения провизии, к тому же это промежуточное помещение послужит для защиты жилых комнат от холодного воздуха, и будет легче поддерживать в них тепло. Граф де Пейрак приказал вырубить в скале погреб для хранения напитков, соорудить конюшню для лошадей, сарай для дров. Эхо разносило по округе стук топоров, удары молотка, монотонную песнь повизгивающей пилы, грохот досок и балок, которые укладывали в штабеля.

Был день, когда все строение оказалось без крыши, под открытым небом, и они снова расположились лагерем на лугу, как во время пути, а вокруг них в тростниках квакали лягушки и покрякивали утки.

К счастью, небо снова стало ясным.

Предсказание канадских авгуров сбывалось: последние дни октября и первые дни ноября выдались на удивление сухими и восхитительно теплыми. Только ночи были холодные, и иногда под утро изморозь делала горы серебристо-голубыми.

Не прошло и дня после их прихода, как Анжелика убедилась, что первое ее впечатление о Вапассу подтверждается. Вапассу был местом потаенным, расположенным в стороне от прохожих троп, местом, куда и индейцы и французы остерегались совать нос. Значит, самое важное теперь — вовремя подготовиться к зиме. Запасы провизии, имевшиеся в Вапассу, за исключением маиса и свиньи, которую здесь откормили за лето, были почти на исходе; четверо рудокопов как раз готовились спуститься в Катарунк, когда к ним прибыли неожиданные гости. Катарунк больше не существовал, и две с половиной дюжины людей, да к тому же еще пара лошадей, должны будут пережить зиму на берегу Серебряного озера.

Надо укрыться, согреться, поесть, а это означало, что надо строить, запасаться дровами и едой, охотиться, ловить рыбу.

Анжелика начала сражение с птицами за последние красные ягоды рябины и черные — бузины. Этими ягодами она будет лечить лихорадку, кашель, боли в суставах и в пояснице…

Она посылала Эльвиру с детьми собирать все, что еще можно было найти съедобного на кустах в чащах — всевозможные ягоды, бруснику, чернику, мелкие чахлые дикие яблоки и груши.

Добыча была смехотворной, если принять во внимание, на какую ораву она рассчитана, но ценность ее была велика — ведь, может быть, именно эта горстка сухих ягод и спасет их в конце зимы от цинги. Цинга — болезнь моряков. А также тех, кто проводит долгую зиму в неизведанных землях. Вот почему сами-то моряки называют цингу «сухопутной болезнью». Друг Анжелики Савари во время их скитаний научил ее извлекать пользу даже из кусочка фруктовой кожуры. Здесь фруктов почти не было, и они долго еще не увидят, как зреют фрукты. Но сушеные ягоды пойдут им во спасение.

Дети собирали земляной орех и в глубине чащи, где почва была пропитана влагой, — грибы, лесные орехи, желуди для свиньи. Кроме того, им поручили отыскивать для каменщиков в морене над озером валуны — они потребуются, когда начнут возводить большой камин с четырьмя топками и соединенный с ним дымоходом второй очаг, в глубине залы, который, в свою очередь, соединится с очагом в комнате де Пейрака и Анжелики.

Потом неожиданно на озеро обрушились стаи перелетных птиц, и детям пришлось охранять берега, чтобы спасти от этого нашествия траву, так необходимую для корма лошадей.

Целыми днями дети шлепали по грязи, громкими криками распугивая птиц, и между делом выкапывали из песка гроздья пемака, напоминавшего сладкий картофель, соперничая в погоне за этой добычей с дикими гусями.

Госпожа Жонас взяла на себя обязанность готовить на всех. Каждый день она варила в котлах маис, тыквенную кашу, мясо и рыбу… Обеими руками ворочала она деревянным, чуть ли не в ее рост половником в трех огромных котлах, стоящих на примитивных очагах. Она попросила мужа сделать ей из старого рога для пороха сигнальный рожок, которым она сможет собирать всю братию к обеду. Все остальное время она носилась то тут, то там, ловко лавируя среди досок и инструментов, чтобы принести водки или пива плотникам в яме, лесорубам в лес, тем, кто работал в доме. Ее раскрасневшиеся щеки лоснились. И она, смеясь, уверяла, что всеща мечтала стать маркитанткой.

Большая часть мяса и рыбы из той добычи, что приносил отряд охотников и рыболовов, в который входили и Флоримон с Кантором, предназначалась для копчения. Были сооружены решетки, и под ними, не угасая, пылал огонь из сухих благоухающих трав.

Ведала этим Анжелика, взяв себе в помощники Куасси-Ба и Элуа Маколле. Целые дни напролет проводила она, стоя на коленях в траве, бурой от крови, заваленной потрохами, и, засучив рукава, липкими руками разрезала на тоненькие ломтики части туш, предварительно разделанные старым Маколле. Куасси-Ба раскладывал куски над огнем. Из-за этой неотложной работы все дела на руднике приостановили и старый мавр не отходил от Анжелики ни на шаг. Как в добрые давние времена, он без конца откровенничал с нею, вспоминал прошлое, рассказывал о своих похождениях с графом де Пейраком на Средиземном море и в Судане, то есть о том периоде жизни ее мужа, который она могла только рисовать в своем воображении.

— Он не был счастлив без тебя, каспаша, — говорил старый мавр. — Работа, рудник, золото, путешествия, торговля с султаном, неизведанные края, да, все это занимало его ум… Но женщины… с этим было покончено…

— Что-то с трудом верится…

— Да, да! Верь мне, каспаша! Женщины были… но не для сердца… с этим было покончено.

И она слушала болтовню своего друга Куасси-Ба, а в это время ее руки, ловкие руки служанки таверны «Красная маска», разделывали мясо, резали его на куски, а то, случалось, энергичным движением вынимали какую-нибудь кость или разрубали точным ударом топорика ребра.

Элуа Маколле краем глаза наблюдал за ней. Ему очень хотелось бы подловить ее на какой-нибудь погрешности, но придраться было не к чему.

— Можно подумать, что вы всю жизнь провели в вигваме.