От неожиданности у всех даже вытянулись липа.

— Маленький Марселен, мой племянник! — вскричал Л'Обиньер. — Значит, он жив?

— Подлец! — прошипел Модрей. — Почувствовал, дело плохо! Вот и бросил свой последний козырь.

Глядя на полковника де Ломени, Л'Обиньер умоляющим голосом проговорил:

— Мессир граф, мы должны сделать все, чтобы спасти этого ребенка! Вырвать его из рук дикарей, которые воспитают его в ненависти к предкам и к нашему Богу!..

Де Ломени торжественно кивнул головой.

— Я думаю, нам следует согласиться… — промолвил он, взглянув на де Пейрака. И затем обратился к ирокезу:

— Пусть будет так. Как только вернете ребенка, вы сможете уйти за реку.

При Уттаке барон де Модрей пытался сдерживаться, но стоило тому выйти, как он мгновенно взорвался:

— Нет, это немыслимо! Не могут же они уйти из-под самого нашего носа, не получив по заслугам! Стыдно будет даже сказать после, что Сваниссит был совсем рядом, и я не снял с него скальп!..

— Значит, тебя не касается спасение души моего племянника, тебе безразлично, останется он в живых или нет? — в бешенстве вскричал Л'Обиньер, хватая его за воротник.

— Что говоришь ты! Ведь Сваниссит вырезал мою семью. Он рядом, и я не могу отпустить его живым. Я обещал его скальп Богородице.

— Успокойтесь же! — старался привести их в чувство де Ломени.

Как безумный, сверкая глазами, Модрей бросился складывать свои вещи. Молодые люди были слишком вспыльчивы, и недаром Анжелика с каждым днем все больше восхищалась де Ломени, который, прожив столько лет в Канаде, сумел сохранить выдержку и мягкие манеры обхождения.

Полковник, понимая, что Модрея необходимо удалить отсюда, не противился его отъезду. Его безрассудному поступку он решил придать вид официальной миссии. Он вызвал его к себе, пожурил по-отечески и поручил ему передать послание отцу д'Оржевалю, а затем отправиться к барону де Сен-Гастину, коменданту форта Пентагоет, расположенному в самом устье Пенобскота. Долгое путешествие, которое Модрей вынужден будет совершить, охладит его горячую голову.

— Форт Пентагоет находится по соседству с Голдсборо, где граф де Пейрак основал поселение гугенотов. Мне необходимо дать Сен-Гастину некоторые инструкции по этому поводу. Если вы еще застанете там парусник нашей корабельной компании, который рассчитывает вернуться в Квебек до заморозков, садитесь на него, если нет — перезимуйте с Сен-Гастином. Еще один совет: не берите с собой гуронов. Вы только будете разжигать друг у друга свою ненависть к ирокезам. Я дам вам в попутчики своего верного Утануиса.

Глава 5

Передача французам маленького племянника Л'Обиньера состоялась на следующий день после полудня.

На этот раз ирокезы приплыли по реке. Они появились в легких красных челноках, похищенных, должно быть, у одного из прибрежных племен. Высадившись на каменистый берег, они поднялись к форту.

Как и вчера, белые ждали их на площадке у входа. Гуроны, алгонкины, абенаки, тесно сгрудившись, облепили склоны холма. Анжелика вместе с двумя другими женщинами и детьми расположилась у самого палисада. Хотя войны, кажется, удалось избежать, у ирокезов была такая репутация, что при их появлении все сразу же настораживались.

Ирокезов было всего десять, и никто из них не нес с собой огнестрельного оружия. Они держались очень самоуверенно, всем своим видом выражая глубочайшее презрение к остальным индейцам, смотрящим на них с лютой ненавистью.

Парламентеры могли быть спокойны. Вампум, лежащий на полпути между рекой и фортом, обеспечивал их неприкосновенность. Впереди шли Сваниссит и Уттаке, между ними, держа их за руки, семенил худенький мальчуган лет семи-восьми. Вся его одежда состояла из узкой полоски кожи, прикрывавшей бедра, и мокасин. Даже под толстым слоем жира его волосы золотились на солнце, а светлые глаза казались совсем прозрачными на загорелом личике. Сходство этого мальчика с Л'Обиньером было так велико, что в их родстве не приходилось сомневаться.

При виде его у Анжелики от жалости и страха защемило сердце, и она крепче прижала к себе Онорину. Эльвира тоже с тревогой взглянула на своих сыновей, послушно сидящих на лужайке, чуть поодаль. Обеих женщин пронзила одна и та же мысль. А разве их дети не могут оказаться однажды в лесу, в руках дикарей? Доказательство, что такое здесь вполне возможно, было у них перед глазами. Этот несчастный малыш растрогал и взволновал их да слез. Женщины уже представляли себе, как они его отмоют в теплой воде, когда через несколько часов он, наконец, попадет к своим.

На этот раз ирокезы и белые опустились на землю друг против друга, по обе стороны вампума. Их лица были довольно сумрачны.

— Почему вы не принесли с собой Трубку Мира? — спросил Никола Перро. — Вы приступаете к переговорам, заранее отвергая всякую возможность мира?

— Сейчас мы пришли только для того, чтобы получить у вас разрешение переправиться через Кеннебек, за что мы возвратим вам этого ребенка. А Трубку Мира мы выкурим с Текондерогой, Человеком Громом, когда вы уйдете отсюда и мы будем знать наверняка, что он не предал нас ни вам, французам, людям его расы, ни этим приставшим к вам шакалам, — грубо ответил Сваниссит.

— Чего ради ты взял с собой маленького ребенка в военный поход? — спросил его Л'Обиньер.

Старый сенека хитро сощурил глаза.

— Потому что я его люблю. Кроме меня, у него нет никого на свете. Он не хотел со мной расставаться.

— Скажи уж лучше, что хотел иметь его под рукой на тот случай, если бы дела обернулись так, что тебе пришлось бы расплачиваться за все твои злодеяния и перед нами, и перед дружественными нам индейскими племенами…

Флоримон то и дело подходил к дамам, он подробно излагал им, о чем шла речь на переговорах. Наконец он смог сообщить, что все наладилось и, кажется, сейчас стороны договорятся.

Французы обещали разрешить этому небольшому отряду ирокезов, возвращавшемуся в родные места, переправиться через реку. Тем более что комендант Квебека, отец Ононсио, с момента заключения соглашения с ирокезами считал их своими братьями, и французы, следуя его примеру, решили забыть старые счеты, тем более что Сваниссит соглашался вернуть им ребенка. Л'Обиньер своими руками выкатил индейцам бочонок водки в знак удачно завершенных переговоров. Но в этот момент события непредвиденно осложнились.

Уже все встали. И Сваниссит с Уттаке повели мальчика к его дяде. Остановившись в нескольких шагах от него, они отпустили ребенка и, сделав величественный жест рукой, сказали ему: «Иди!»

И вдруг мальчуган, испуганно оглядевшись вокруг, пронзительно заревел. Он бросился к Сванисситу, вцепился в его длинные худые ноги и, подняв к нему залитое слезами лицо, начал о чем-то жалобно умолять старого сенеку.

Величайшее смятение тут же охватило ирокезов. Куда девались их высокомерие и надменность? Теперь их разрисованные вытянувшиеся лица выражали огорчение и полную растерянность. Они тесным кольцом обступили плачущего ребенка и все враз принялись утешать и уговаривать его, — Что там происходит? — с волнением спросила Анжелика старого Маколле, который, потягивая трубку, сидел в тени палисада и насмешливо наблюдал разыгравшуюся сцену.

Он тряхнул головой.

— Что и должно было произойти… черт подери! Мальчишка, видишь, не хочет возвращаться к своему родичу, не желает расставаться с дикарями… — Посмеиваясь, он пожал плечами. — Этого и следовало ожидать.

Истошные крики ребенка заглушали все остальные звуки. Столпившиеся вокруг него индейцы с их высокими, птичьими голосами, мельканием пестрых перьев на головах походила на стайку перепуганных попугаев.

Не боясь унизить собственного достоинства, Уттаке присел перед мальчиком на корточки и, глядя ему в лицо, пытался успокоить его. Но маленький француз, по-прежнему держась одной рукой за кожаный пояс набедренной повязки Сваниссита, другой тут же крепко обхватил могучую шею могавка.

Французы, сильно раздосадованные, не знали, как выйти из этого глупого положения.

— С этим пора кончать! — сказал полковник. — Л'Обиньер, забирайте своего племянника и любым способом уведите его отсюда. Если эти вопли не прекратятся, я ни за что не могу поручиться.

Канадец, полный решимости забрать мальчика, направился к ирокезам, но едва он протянул к нему руку, как воины грозной стеной загородили ребенка.

— Не смей его трогать!

— Делишки-то, никак, портятся, — сам с собой разговаривал Маколле. — Ну конечно. Этого надо было ожидать! Этого надо было ожидать!.. Они говорят, что всем известно, как французы грубо обращаются со своими детьми, но они не позволят в их присутствии даже волоску упасть с головы этого ребенка… Они говорят, надо набраться терпения. Но на это уйдет немало времени. Если этот мальчишка такой же упрямый, как его дядюшка, представление продлится до завтра. Да, все Л'Обиньеры одинаковы, упрямы как ослы…

Анжелика поднялась с травы и подошла к мужу.

— Как вы думаете, чем все это кончится? — спросила она его шепотом.

— Возможно, ничем хорошим…

— Что же нам делать?

— Нам? Пока ничего… Набраться терпения. Как это советуют господа ирокезы.

Де Пейрак казался спокойным. Он подчеркнуто не вмешивался в эту историю, непосредственно его она не касалась. И хотя Анжелика так же, как и де Пейрак, понимала, что главное сейчас выдержка, нервы ее начали сдавать.

Ребенок продолжал надрывно плакать, от напряжения и слез его лицо стало багровым, он закрыл глаза, словно желая укрыться от той ужасной судьбы, которая его ждала: расстаться с милыми его сердцу ирокезами и вернуться к этим чудовищам с белыми лицами! Слезы градом катились по его щекам.

У Анжелики разрывалось сердце при виде этого отчаяния. Надо было что-то делать… Она быстро вошла в форт и бросилась к кладовой. Там в темноте она на ощупь отыскала головку белого сахара, проворно отколола от нее несколько кусков, затем, сунув руку в мешок с черносливом, набрала полную горсть и скорее вернулась туда, где разыгрывалась драма. Де Ломени отвел офицера в сторону.