И вовремя, так как неукротимый лейтенант снова решил испытать судьбу и нечеловеческим прыжком рванулся вперед…

Пуля, отскочив из-под его ног, зарылась в песке. Ему снова пришлось вернуться в убежище. Теперь стреляли повсюду. Когда первый выстрел Анжелики остановил продвижение отряда, гуроны, шедшие последними, бросились было обратно в лес, но с берега, который они только что покинули, их встретили выстрелами. Л'Обиньер укрылся за деревом и начал стрелять оттуда в сторону утеса.

Гуроны, попавшие под перекрестный огонь, еще не достигнув острова, так и застыли на месте, не смея двинуться ни назад, ни вперед. Правда, одному из них с ловкостью, свойственной этой расе, удалось броситься в бурлящий поток и вынырнуть ниже водоворота, но, когда он стал выбираться на берег, его настигла пуля испанца и ранила в ногу.

Другой проскользнул в лес, но, видимо, тут же попал в руки противника, потому что слышно стало, как затрещали ветки и раздался яростный крик.

Потом все смолкло, и в наступившей тишине сразу же застрекотали кузнечики, заглушая своими пронзительными голосами все звуки, даже рокот бурной реки. Ущелье наполнилось запахом пороха.

Анжелика стиснула зубы, забыв, где она. Ей казалось, что она снова в засаде в лесах Пуату, окруженная солдатами короля. И сквозь стиснутые зубы у нее вырвались слова ненависти, переполнявшей ее сердце, слова, которые она, как заклятье, твердила в ту пору: «Убей! Убей!»

Ее била дрожь. Чья-то рука опустилась на ее плечо.

— Ну вот и все… — сказал спокойным голосом граф де Пейрак.

Анжелика обернулась, сурово сверкая глазами, с дымящимся мушкетом в руке. Она смотрела на мужа, словно не узнавая его. Он помог ей подняться и нежно вытер платком испачканный сажей лоб.

Его глаза улыбались, с жалостью и восхищением смотрел он на это прекрасное тонкое лицо, по которому сейчас струился пот битвы.

— Браво, любовь моя! — сказал он тихо.

Почему он говорит «браво»? И чем восхищается он? Ее меткой стрельбой, ее сегодняшней удачей? Или всей ее прежней борьбой? Ее безумной, отчаянной борьбой с могущественным королем Франции? Всем тем, что научило ее руки с такимсовершенством обращатьсясосмертоносным оружием?..

Он почтительно поцеловал ее изящную нежную руку, почерневшую от порохового дыма. Ее сыновья и люди де Пейрака смотрели на нее, застыв от изумления.

А в это время канадцы снизу открыли огонь. Пон-Бриан по движению листвы определил, где укрылся противник. Совсем рядом пуля ударила в скалу.

— Ну, это уж слишком! Хватит! — во весь голос крикнул Никола Перро. — Люди добрые, не стреляйте! Давайте кончать эту веселенькую игру. Пон-Бриан, друг мой милый, успокойся, не то я вызову тебя на бой и намну тебе бока посильнее, чем в тот памятный день Святого Медара, который ты, наверно, и сейчас еще не забыл!

Громовые раскаты его голоса еще долго звучали в ущелье, наполнившемся едким пороховым дымом.

Когда эхо смолкло, с острова ответил голос:

— Кто говорит с нами?

— Никола Перро из Виль-Мари, что на острове Монреаль.

— Кто с тобой?

— Друзья французы!

— Поточней!

Перро обернулся к графу и вопросительно взглянул на него. Тот утвердительно кивнул. Тогда, приставив к губам ладони, Никола Перро, как в рупор, прокричал:

— Слушайте, люди добрые! Здесь со своим отрядом мессир граф де Пейрак де Моран д'Ирристрю, владелец Голдсборо, Катарунка и других земель.

Анжелика вздрогнула, услыхав, как в индейском лесу зазвучало это поруганное, преданное забвению имя. Жоффрей де Пейрак де Моран д'Ирристрю!.. Видимо, провидению было угодно, чтобы имя наследника знаменитого древнего гасконского рода возродилось так далеко от Франции. Но не грозит ли ему снова опасность? Она обернулась к мужу, его лицо было непроницаемо. Он стоял над самым ущельем, прислонившись к сосне, под прикрытием ее ветвей, и сосредоточенно смотрел куда-то вдаль, словно его не касались все эти крики.

В ущелье светлело очень медленно. Звуки, казалось, тонули в завесе порохового дыма. Почти ничего не было видно, и обе стороны держались настороже. Жоффрей де Пейрак не выпускал из рук заряженный пистолет.

Наконец на острове кто-то вышел из-за кустов. Это был лейтенант Пон-Бриан.

— Никола Перро, если это действительно ты, а не твой призрак, спускайся сюда, только без оружия.

— Иду!

Перро отдал свое ружье слуге и буквально скатился по склону на каменистый берег реки.

Когда он появился там в своем одеянии из лосиной кожи и в меховой шапке, его встретили восторженные крики. Французы и гуроны бурно приветствовали его и уже готовы были броситься к нему навстречу, но он прокричал им, чтобы они прошли чуть правее, до излучины реки, и перебрались по мосту, который наспех соорудили испанцы, перекинув огромное дерево в самом узком месте реки.

Когда наконец они встретились, бурным излияниям чувств, казалось, не будет конца. Они обнимались, колотили друг друга по плечам, обменивались мощными тумаками.

— Брат! Неужели это ты? А ведь мы считали, что тебя нет в живых!

— Думали, что ты навсегда ушел от нас…

— Говорили, что ты вернулся к ирокезам!

— Что ты решил навсегда остаться у дикарей!

— Так бы оно и случилось… — отвечал Никола Перро. — Когда три года назад я покинул Квебек, я собирался вернуться к ирокезам. Но тут мне довелось встретиться с графом де Пейраком, и я изменил свои планы.

Гуроны тоже радовались встрече с Перро. Правда, у некоторых был недовольный вид, ведь один из них был ранен и они жаждали отомстить за его кровь.

Перро обратился к ним на их языке:

— Мой брат Аначайаха хотел выскользнуть, словно уж, из моих пальцев, тогда как мушкеты приказывали ему не двигаться. Пусть тот, кто не понимает языка оружия, не берется за воинское дело… Идемте же, мессиры, прошу вас, — обратился он к французским офицерам.

Тем временем гуроны, которых успокоил уверенный, так хорошо знакомый им голос траппера, уселись потолковать, предоставив белым самим улаживать свои дела.

Глава 8

Трое французов, которых вел за собой Никола Перро, несмотря на только что происшедшее с ними злоключение, были полны любопытства. Имя графа де Пейрака уже снискало определенную известность в Северной Америке. Его мало кто видел, но чего только ни рассказывали об этом загадочном человеке от берегов Массачусетса до самой Канады.

Захватив форт, принадлежащий графу де Пейраку, французы явно нервничали, и, ни окажись сейчас рядом с ними их старого друга Никола Перро, они бы совсем пали духом. Поднимаясь по склону, они видели, что всюду за кустами расставлены вооруженные люди с угрюмыми лицами флибустьеров, которые исподлобья смотрели им вслед.

Добравшись до вершины, они остановились как вкопанные, охваченные страхом и изумлением. Прямо перед ними в полумраке, пронизанном солнечными бликами, возвышалась неподвижная, как изваяние, фигура всадника в черной маске на вороном коне.

Позади него вырисовывались силуэты других всадников — мужчин и женщин.

— Я вас приветствую, мессиры, — голос человека в маске звучал глухо. — Подойдите ближе, прошу вас.

Мужество этих людей не раз подвергалось испытаниям, и все-таки сейчас они едва овладели собой и с грехом пополам ответили на приветствие графа де Пейрака. И так как огромный лейтенант словно вовсе лишился дара речи, первым заговорил траппер — Ромен де Л'Обиньер, по прозвищу Трехпалый. Он представился де Пейраку и добавил:

— Мы к вашим услугам, мессир… Мы готовы выслушать вас, хотя, говоря откровенно, ваша манера приступать к переговорам нам кажется несколько… своеобразной.

— Вероятно, вы считаете, что сами действуете менее своеобразно? Как мне стало известно, вы сочли себя вправе занять принадлежащий мне форт на берегу Кеннебека.

Л'Обиньер и Модрей повернулись к лейтенанту. Тот решительно провел рукой по лбу, он, видимо, наконец пришел в себя.

— Монсеньор, — обратился он к де Пейраку (не задумываясь, он возвел его в этот высокий сан, чему после сам удивлялся), — монсеньор, по приказу правительства Новой Франции мы действительно спустились к истокам Кеннебека, чтобы собрать сведения о ваших действиях и намерениях. Мы ждали, что вы прибудете в Катарунк по реке, и мы надеялись сразу же начать дружественные переговоры с вами.

Де Пейрак усмехнулся; лейтенант сказал: «Мы ждали вас по реке», значит, их прибытие на лошадях застало канадцев врасплох.

— Что с моим ирландцем?

— Вы имеете в виду этого потешного толстого англичанина с красным лицом?

— спросил юный барон де Модрей. — Ну и наделал нам хлопот этот пройдоха. Он один закрылся в форте и заставил нас поверить, что внутри целый гарнизон. Рассвирепевшие гуроны хотели снять с него скальп, но наш полковник заступился за него, и кончилось тем, что толстяка заперли в погреб, обвязав веревками, как колбасу.

— Благодарите Бога! Я не простил бы убийства никого из своих людей, и этот инцидент пришлось бы решать при помощи оружия. Как имя вашего полковника?

— Граф де Ломени-Шамбор.

— Я слышал о нем. Это храбрый воин и благородный человек.

— Нам, видимо, следует считать себя вашими пленниками, мессир?

— Если вы сможете поручиться, что в Катарунке нас не ждет предательство и что единственной целью вашей экспедиции действительно служит установление дружеских контактов со мной, мне гораздо приятнее было бы считать вас своими друзьями, нежели заложниками, тем более что за вас ходатайствует мой советник и ваш земляк мессир Перро.

Склонив голову, лейтенант что-то долго обдумывал.

— Да, мне кажется, я могу поручиться за это, мессир граф, — ответил наконец он. — Если ваши действия внушают подозрения тем, кто старается усмотреть в них косвенное посягательство англичан на ваши земли, то другие, и особенно ваш губернатор, господин Фонтенак, очень заинтересованы в союзе с вами, с нашим соотечественником, который в душе, конечно, не желает вреда Новой Франции.