Часто она смотрелась в зеркало, касалась пальцами лица, как бы желая почувствовать нежность своей кожи, проводила ими по морщинкам в уголках глаз.

Напрасно Анжелика говорила ей, что она красива, что в ней есть очарование и статность, она-то знала, что уже поздно. Она никогда не вылечится от своей любви, никогда не освободится от молчаливого разочарования.

Она сделала так, что мужчины не переносят ее. Она перешла в категорию женщин, которых они избегают, как чумы. И никакое чудо не способно разрушить или подорвать мощную крепость, сооруженную ее усилиями, и каждый день она добавляла по кирпичику в стены на глазах у всех. Ее жесты, слова и поступки были подчинены этой крепости и не выходили за ее пределы.

Анжелика! Вот ей выпала счастливая судьба. Белокурая, она была похожа на фею. А Сабина уже вырывала первые серебряные нити из своей темной шевелюры, некогда черной как смоль. Ее не покидала надежда на дружеское расположение графа. Посещая собрания гасконцев в замке Монтиньи, она почувствовала, что приобщилась к атмосфере теплоты и взаимопонимания, созданной графом де Пейраком. Иногда он разговаривал с ней, и в этих беседах она не чувствовала затруднений. В его взгляде она читала одобрение своим высказываниям, и жизнь вновь обретала форму и краски…

Жоффрей де Пейрак и Анжелика нарушили и без того непрочное равновесие ее жизни. Даже у этих неблагодарных индейцев Анжелика пользовалась успехом, возможно, благодаря ее бесценному дару очаровывать, не прилагая к этому никаких усилий. Сабина таким даром не обладала. Каким образом Анжелика добилась привязанности этих дикарей? Напрасно Сабина снова и снова задавала себе этот вопрос. Ее очарование не поддавалось анализу, с этим нужно было просто смириться и преклоняться перед ним. Было время, когда Сабина занималась с Пиксареттом катехизисом и готовила его к крещению. Сегодня он не замечал ее, он стал защитником и телохранителем этой интриганки, при появлении которой все сердца тянулись к ней. Появление Сабины приводило всех в отчаяние. Либо ее затмевали другие. Тем не менее она полюбила эту северную страну, полюбила ее достоинства и недостатки, хотя чувствовала себя здесь иностранкой. Те несколько друзей, еще недавно общавшихся с ней, г-жа де Меркувиль, г-н Гобер де ла Меллуаз и другие, воспользовавшись предлогом, повернулись к ней спиной. Прокурор Тардье единственный относился к ней с уважением. Но она быстро поняла, что он просто нуждался в ее пособничестве при реализации своего проекта, он решил снести дома, нагроможденные рядом с фортом. Желая доставить ему удовольствие или попросту отделаться от него, она пожаловалась Фронтенаку на дым и неприятные запахи, поднимавшиеся от подгнивших домиков Нижнего города; губернатор рассердился и ответил ей, что она может вернуться в свой дом, открытый всем ветрам, если замок Сен-Луи кажется ей не совсем комфортабельным.

К ней обращались лишь за услугой или когда хотели переложить на нее неприятную обязанность.

Г-жа Фавро и две жительницы предместья отказались поставить ткацкие станки на своих чердаках. Так как никто не знал, куда их пристроить, то попросили г-жу де Кастель-Моржа поместить их в маленькой комнатке в замке Сен-Луи, в которой она хотела сделать молельню. Никто не поблагодарил ее за это. Сабина больше не существовала. Даже ее сын не простил ей выстрела по флоту де Пейрака, он стыдился ее. Он ускользал от нее. И в этом была и их вина, особенно ее, Анжелики. Она дошла до края… Ее неотступно преследовала мысль о самоубийстве. Может быть, броситься со скалы, там, где первооткрыватель Картье поставил во время своего путешествия гигантский крест с изображением герба короля Франции? Она представила, как она стоит у подножия этого креста, собирая остатки мужества перед тем, как броситься в бездну. Трудность была в том, чтобы найти лучшее место, так как, падая, все равно оказываешься на крышах Нижнего города.

Из канцелярии суда она напорется на стволы деревьев, окружавших лагерь индейцев, с террасы замка Сен-Луи ее тело бросится на отлогие склоны гор и, чего доброго, пробьет крыши лачуг знаменитого квартала развалюх.

Мрачные видения довели ее до изнеможения, Сабина в мыслях уже была на своих похоронах, на кладбище Кот де ла Монтань. Все говорили о ее неловкости при жизни и при выборе смерти. Священник, возможно, откажет ей в ритуале христианского погребения, и все вздохнут, что даже мертвая она создает столько же затруднений, как и при жизни. С каждым днем темные круги под глазами все ярче выделялись на ее бледном лице.

Ей не удалось постичь любви, она никогда не знала любви… Однажды, когда она в одиночестве сидела у себя в комнате, она разделась и подошла к зеркалу. Она была поражена округлостью бедер, плавным изгибом талии, пышной грудью. Она покраснела, заметив небольшую повязку из белого полотна, которую она постоянно носила. На ее взгляд, соски ее грудей были слишком широкими и темными, но разве не это привлекает похотливых мужчин? Она поняла, что обманывалась.

«Я красива, — думала она, — однако ни один мужчина не говорил мне этого…»

Это была ложь.

Мужчины ухаживали за ней и говорили ей об этом, восхищались ее красотой. Но она хотела слышать подобные признания только от одного человека, из одних уст.

Не в силах более сопротивляться этому дурману, она восприняла бурную страсть де Кастель-Моржа скорее как оскорбление, нежели честь; он любил женщин, но его поспешные ухаживания она расценила как похоть. Своими отказами разделить супружеское ложе она вынудила его смиряться с подобным положением, хотя теперь, разглядывая себя в зеркале, она поняла, что этот распутник согласился с ней не без сожаления. Слезы выступили у нее на глазах. «Ненужное тело! Тело, которым пренебрегли!» — в ее словах была жалость к самой себе.

«Один лишь раз… — подумала она, — я хочу узнать любовь хотя бы раз в жизни! Прежде, чем я умру! Прежде, чем состарюсь!» И она сорвала повязку со своей шеи.

***

В начале марта ударили сильные морозы. «Нужно обладать обжигающей кровью, бронзовым телом и стеклянными глазами, чтобы сопротивляться таким холодам, — писала м-зель д'Уредан, — а жестокие правила Великого поста только усугубляют наши страдания».

Посреди ослепительно белого пейзажа Святой Лаврентий под гнетом снежных заносов, изборожденный следами от саней, казалось, забыл, что когда-то он был рекой.

Нет, зима не собиралась уходить. Ясные и морозные дни чередовались со снежными бурями, бросавшими вам в лицо колючую и сухую снежную пудру, а северный ветер продувал вас насквозь.

К 12 марта, середине Великого поста, было решено поставить небольшую пьесу, подготовка проходила в лихорадочном темпе.

Г-жа де Кастель-Моржа довольно агрессивно высказалась по поводу выбора пьесы. «Тартюф», предложенный просвещенными умами, был отклонен. Всем известно, что король поддерживал Мольера, но и он вынужден был отступить перед набожной кликой. Ни к чему в Квебеке сеять смуту. Казалось, что г-же де Кастель-Моржа не нравится ни одно из предложенных произведений. Она считала, что отец д'Оржеваль никогда не одобрит их.

И зачем она заговорила об отце д'Оржевале? Всем и так достаточно испытаний Великого поста.

Она предложила «Кастора и Поллюкса», пьесу малоизвестного автора. Эту пьесу ей рекомендовал секретарь г-на де Фронтенака, г-н Берино, который сам написал несколько незатейливых литературных опусов.

Собравшиеся у интенданта участники представления обсуждали театральные пристрастия г-на Берино и решили сделать его постановщиком, затем перешли к требованиям г-жи де Кастель-Моржа, которая, к счастью, отсутствовала.

«Кастор и Поллюкс»?

— А не попросить ли нам г-на Берино написать пьеску в три акта, с одним или двумя танцами, — предложила г-жа ле Башуа.

— И назвать эту пьесу «Сабина и Себастьян», — сказал интендант.

Его немилосердная шутка спровоцировала такое безграничное веселье, которое можно было объяснить лишь тем, что у людей сдали нервы. День представления приближался, а репетиции еще не начинали. К этому добавлялся еще жуткий холод и пустые желудки. Опоздавшие г-н и г-жа Голлен обнаружили полную гостиную людей, корчившихся от смеха, по щекам текли слезы, а некоторые даже задыхались.

— О, если бы вы слышали, — воскликнула Анжелика, — господин интендант уморит нас со смеху…

Это высказывание вызвало новый прилив безудержного хохота, так как ранее интендант никогда не удостаивался подобной похвалы, а ошеломленные лица Голленов лишь подзадорили присутствующих. Наконец, всхлипывая и икая, им рассказали шутку интенданта, и остаток вечера все хохотали до упаду.

Нельзя сказать, что Анжелику не мучили угрызения совести. Вот уже несколько дней она была недовольна собой, когда вспоминала Сабину де Кастель-Моржа.

— Сабина меня беспокоит, — сказала ей при встрече г-жа де Меркувиль. — Мне казалось, что ей стало лучше, она даже похорошела, и вдруг! Она опять во власти своего дурного настроения, у нее ужасное лицо, я уверена, что она не спит по ночам. Не могли бы вы посоветовать ей какое-либо лекарственное средство?

— Увы, нет! Я меньше, чем кто-либо, могу ей помочь.

— Я хочу послать за Гильометой де Монсарра-Беар, на остров Орлеан. Говорят, она прекрасно разбирается в травах.

— Только, ради Бога, не сталкивайте этих двух женщин. Все закончится тем, что они обе сойдут с ума. Не лучше ли мне самой повидать Гильомету?

— Прекрасно! Если вы ее увидите, передайте ей эту повязку, которую Сабина мне вчера бросила в лицо. Говорят, что эти целители и колдуны используют в своих магических таинствах какие-либо предметы, до которых дотрагивался больной человек.

На следующий день Анжелика отправилась в «Корабль Франции», и вдруг ее окликнула Элеонора де Сен-Дамьен. Очень красивая и соблазнительная женщина, она сидела в своих санях, остановившихся около старого магазина.

— Гильомета передает вам привет и ждет вас, — сказала она Анжелике.