— Это очень важно, — признал Уттаке. — Действительно, когда я ищу гостеприимство, я предпочитаю посидеть в жилище француза, выкурить с ним трубочку, а не идти к самому богатому англичанину или фламандцу. Но эти рыжие гуроны все перепутали. Еще до того, как французы прибыли на нашу землю, они решили перетянуть их вместе с ружьями на свою сторону. Им удалось убедить Шамплена, и мы стали врагами навечно. Вот почему мы уничтожим всех гуронов до последнего. А французам я скажу: слишком поздно. Течение реки не повернуть вспять. Только вы не похожи на них, ты, Кава, и твой муж Тикондерога; хоть вы и французы, но вы из другой породы. Вы не запятнали своих рук кровью наших братьев, вы попытались помешать кровопролитию, вы подарили нам надежду. Я не обману твое доверие, и усилия ваши не пропадут даром. Вы своим мужеством поддержали армию ирокезов в Катарунке. Ты права, Кава. Я знаю источник огня, который погубит нас. Мы слишком близки с французами, слишком похожи и в битве, и в хитрости. В наших войнах мы пытаемся обойти соперника в жестокости и подлости. Кто кого. Кто-то окажется более ловким, а кто-то более смелым. А что ты скажешь о моем неожиданном появлении сегодня? Все утверждают, что ирокезы придут с юга : Тахунтагет, предводитель онейдов, посылает своих эмиссаров. Армия Ононцио движется навстречу великому Уттаке. Но в это время великий Уттаке с тысячей бойцов перешел через Святой Лаврентий, там, где река насыщена порогами, и через район Миссикуа он выходит к реке и захватывает этих глупых дикарей из племени Утауэ. Затем Уттаке выходит к началу реки Гуфр и на каноэ добирается до Квебека. С севера… Так все и произошло, верно?

— Так все и произошло, — подтвердила она.

— Никто не подумал об этом?

— Никто не подумал об этом.

— Даже ты?

— Даже я.

— А Тикондерога?

Она колебалась, но недолго.

— Я не могу знать, что он подумал… Вместе с Ононцио он отправился к югу. Если бы он знал, что ты придешь с севера, он ничего бы об этом не сказал.

Уттаке принял снисходительный вид.

— Не надо так унижаться, когда такой индеец, как Уттаке, вскрыл пороки вашего дара предвидения и предчувствия. Он не похож на остальных индейцев. Он — бог облаков, он беседует с самим Орандой. Среди вас, белых людей, есть прекрасные предсказатели, но Уттаке самый сильный, он может разгадывать мысли на расстоянии, может усыплять и сбивать с пути, а Бог знает, что французов очень легко сбить с пути.

Он пренебрежительно рассмеялся, как будто разговаривал с глупыми детьми.

— И вот я пришел, моя армия заполонила все подступы к Квебеку, как вода заливает берега в сезон дождей и появляется у порога вашего дома незаметно от вас. И я говорю:

Квебек еще вспомнит тот день, когда его жизнь была в моих руках.

— Квебек вспомнит этот день, — повторила она. Тревога охватила ее, она подумала о колонистах на мысе Бопре и на острове Орлеан: они приняли на себя первый удар. Анжелика в отчаянии спросила себя, кому принадлежат эти окровавленные шевелюры, которые он носит на своем поясе. Гильомете? Детям из монастыря Святого Иохима?

— Не грусти, Кава, — произнес он, проследив за ее взглядом. — Человек доказывает, кто он есть на самом деле, лишь в минуты, когда он сражается за свои блага, богатства и почести. Он убивает других, но тем самым убивает себя. Он ранит своего врага, но уже начинает самому себе наносить раны. Такова судьба человека с момента его рождения на свет.

Он простер свои мускулистые руки, смазанные медвежьим жиром и украшенные маленькими браслетами из разноцветных перьев.

— Посмотри! Наши тела и сердца покрыты шрамами! Такова судьба нашей плоти.

Проследив взглядом за движением его рук, она подняла глаза и внезапно на тонких ветках заметила множество переливающихся зеленых капель. Первые почки.

Дул легкий теплый ветерок. В мире царила тишина. Воины из отряда предводителя ирокезов ушли, и теперь, когда она осталась с ним одна, ее внезапно охватил страх.

— Поберегись, чтобы тебя не взяли в плен, — сказала она, оглядываясь.

Уттаке нахмурился, и в его глазах вновь засверкали молнии.

— Ты хочешь сказать, что они осмелятся поднять на меня руку во время нашего мирного разговора, не побоявшись столь ценной реликвии, как пояс Вампума?

Он задрожал от возмущения.

— Ты видишь, до какой степени вероломства дошли твои братья-французы, даже ты считаешь их способными на такое бесчестие!

Он зарычал и положил свою жирную руку на плечо Анжелики, ту самую руку, которой он еще утром скальпировал этих проклятых братьев, не оправдавших его ожиданий…

— …Пусть они тоже поостерегутся! Я могу взять тебя заложницей.

— Нет! — возразила она. — Я сказала тебе об этом, не подумав, как женщина… Просто я боюсь за тебя.

— Ты боишься за меня? — спросил он более мягко.

— Да! Я заметила, что твои воины удалились, и ты остался один. Но я знаю, как ты силен. Я плохо отозвалась о своих братьях, усомнившись в их порядочности. Никто не готовит тебе ловушку, Уттаке, даю тебе слово. Сегодня не место для предательства и хитрости. Жители Квебека беззащитны, большинство солдат последовали за губернатором. Женщины и дети Квебека благословят тебя за твое великодушие, если ты решишь не вымещать на них свои чувства.

— Моя нога не ступит дальше опушки этого леса, — уверенно произнес он. — Такова моя воля.

В лесу напротив люди задрожали, увидев, как индеец положил свою руку на плечо Анжелики.

— Он положил на нее руку!

— Он берет ее в заложницы!

Но командир гарнизона не терял хладнокровия.

— Не усложняйте миссию г-жи де Пейрак. Она знает, что делает, как и ее муж, наш адмирал.

Каменщик Жак Вине рассмеялся и потрепал себя за волосы.

— Я бы недорого дал за эту шевелюру, но сегодня мы все избежали самого худшего.

Уттаке снял руку с плеча Анжелики.

— Я хочу сообщить тебе о своих намерениях. Я встречусь с Тикондерогой и Ононцио. Мои великие французские братья смогут удержать этих беспородных гуронов и помешать им уничтожить наш народ?

— Они их удержат. Абенаки и гуроны послушают их. Уттаке, ты слишком долго был вдали от своих вотчин у Ниагары и не знаешь, как распределяются силы индейских племен. Гуроны почти полностью уничтожены; возможно, в этом есть и ваша заслуга. Они существуют лишь благодаря французам. Большинство абенаков приняли христианство. Они не такие уж враги ирокезов.

— Хо! — прорычал он. — Я не доверяю абенакам, их предводитель натравил их на мои войска. Их слишком много, они прекрасные воины… Возьми хотя бы Пиксаретта, эту лицемерную ласку…

— Не называй его так… Ты знаешь сам, что он вне ваших законов. Не взваливай на свой народ столь тяжелое бремя из-за проделок одного человека. Ты знаешь Пиксаретта? Он как лесной дьявол. Он всегда один и преследует свою цель, и никто не знает, что это за цель.

Уттаке прищурился, его глаза превратились в узкие мерцающие щелочки. Это выражение лица означало у него улыбку.

— Я вижу, ты хорошо изучила нас, индейцев, жителей лесов. Решено, ты убедила меня. Я не сержусь на Пиксаретта.

— И ты благодарен ему, что он дал тебе повод прийти в Квебек и доказать, что ты ловок и силен.

— Ты очень хорошо знаешь нас! — с удовлетворением подтвердил Уттаке.

Его черты до сих пор освещала его забавная улыбка.

— Так оно и есть, я не буду тебе противоречить.

Он замолчал, потом указал на пояс Вампума у своих ног.

— Возьми его и храни. Он будет залогом нашего союза. И на берегах Могавка еще воцарится мир. А теперь я отправляюсь к Ононцио и Тикондероге и потребую от них залога, подтверждающего их слова.

— Я знаю, что они взяли с собой несколько поясов Вампума и еще много подарков для тебя.

— Мне приятно это слышать. А ты, женщина, забери это и храни, как залог нашей дружбы и надежды. Пока ты жива, пока между нами будет этот пояс, нас не покинет надежда. Я все сказал!

Анжелика наклонилась и подняла пояс, на котором были изображены Матери Совета ирокезов вокруг своего председателя, они посылали фасолевый дождь, чтобы накормить белых людей, умиравших от голода в Вапассу. Когда Анжелика поднялась с колен, Уттаке исчез. Он растворился, как тень, она даже не услышала звук его шагов.

Если бы не запах гари и паленой кожи, поднимавшийся из лощины, можно было подумать, что набег ирокезов привиделся во сне. Свернув пояс и спрятав его, Анжелика спустилась по склону; она чувствовала себя ошеломленной. «Это всего лишь бедные дикари, — говорила она себе, — бедные дикари в поисках звезды своего счастья».

Она шла, опустив глаза, и теперь она ясно видела повсюду на земле первые зеленые ростки, нежную траву, пробившуюся сквозь глиняную почву.

— А теперь она возвращается, как будто ходила собирать примулы, — прошептал смущенный ополченец.

Ему напрасно объясняли, что Дама с Серебряного Озера не похожа на остальных. «Да! Конечно! Она не такая, как все!»

Пока Анжелика разговаривала наверху с Уттаке, контингент защитников значительно расширился. Сюда прибежали все, кто мог держать оружие в руках, чтобы не дать врагу войти в город.

— Уттаке дал мне слово, — сказала им Анжелика. — Он уходит. Он пощадил Квебек. Больше он не вернется.

Когда она возвращалась в город в окружении тех, кто следил за ее переговорами с предводителем ирокезов, какая-то женщина выбежала из дома и бросилась перед ней на колени.

— Вы пошли на встречу с этим варваром, как Святая Женевьева на встречу с Атиллой. Вы спасли наш город, как она спасла Париж… Да благословит вас Господь!

Все это м-зель д'Уредан записала в своем письме, час за часом, не упустив ни одной детали.

***

В Верхнем городе царило оживление. Все обменивались новостями о прошедших событиях, свидетелями или участниками которых они явились. Нашествие ирокезов равносильно пожару, и здесь все зависит от быстроты и ловкости.

Нижний и Средний города оказались несколько в стороне от разыгравшейся драмы. Поэтому все поднимались в Верхний город, а оттуда уже хлынули защитники вместе с ранеными, они окружали уцелевших в этой бойне, вовремя спрятавшихся в надежном месте.