Анжелика направилась к городу. Из-за деревьев показался какой-то человек и вышел на тропинку, поджидая ее. Рукой она нащупала рукоятку оружия, которое дал ей Бардань. Любой прохожий внушал ей подозрение здесь, в долине Абрахама. Но, приглядевшись, она узнала молодого Анн-Франсуа де Кастель-Моржа и, успокоившись, пошла ему навстречу.

У молодого человека был хмурый вид. Она окликнула его и улыбнулась, но это нисколько не развеселило его. Она увидела, что он необычайно бледен, казалось, что он во власти жестоких переживаний, которые не дают ему говорить.

— Что происходит, Анн-Франсуа? — обеспокоено спросила она.

Дар речи внезапно вернулся к нему, и его ярость и гнев выплеснулись в его словах:

— Ага! Все та же карточная игра! В ходу только дамы и короли, а ненужный валет всеми отброшен.

Затем голос его стал глуше:

— До сих пор лишь одна мысль не давала мне сойти с ума: я знал, что вы окружены почестями, и для меня вы — лишь несбыточная мечта, по той лишь причине, что вы — воплощенная добродетель. А вы отдались Барданю. Ему повезло… Но почему? Почему? Почему не мне? Вам незнакомо такое понятие, как верность.

Столь резкое высказывание удивило ее, и она было открыла рот, чтобы ответить, но он опередил ее.

— Не отрицайте этого. Я прогуливался и видел, как вы выходили из этого дома…

— Господин де Кастель-Моржа, как часто вы бываете там, где вас вовсе не хотят видеть, — сухо ответила она.

— О, да! Это правда! — в его смехе слышалось разочарование. — Я слишком много вижу, много знаю, к моему несчастью…

Страдание невольно старило его юное лицо, он прошептал:

— … Вы влюбляетесь… а любовь уходит от вас… И однажды вы замечаете, что остались совсем один, у вас украли то, что еще вчера давало вам силы и могущество, и это наказание несправедливо.

Он повторил почти те же слова, что и Никола де Бардань. По-видимому, безответная любовь раскрылась перед ним лишь с одной стороны; он познал лишь ее жестокость, и Анжелика посочувствовала молодому человеку.

— Мой бедный Анн-Франсуа, что вы вбили себе в голову? У вас еще все впереди, и мир полон молодых улыбающихся девушек…

— … и глупых! И совершенно неопытных! Конечно, я мог бы довольствоваться ими. Но зачем в моей жизни появились вы? Вы были так добродетельны и милы, вы заставили меня поверить в то, что вы — воплощение моей мечты, реальное ее воплощение, а оказалось, что все это — мираж. Я давно не ребенок, и вы прекрасно знаете, что я полюбил вас, как мужчина любит женщину. Я разрывался на части, я жаждал обладать вами и в то же время знал, что вы не похожи на других женщин, ветреных и бесчувственных… Все мои надежды обрушились! Вы были для меня солнцем, центром вселенной, но вы не имели права…

— Права на что?

— Вы не имели права вводить меня в заблуждение до такой степени.

— Требования одних отнюдь не являются обязательными к исполнению для других, Анн-Франсуа. Вы должны знать это… если вы хотите иметь успех у женщин. Вы больше не ребенок, и в своем непреклонном эгоизме вы проявляете себя как мужчина. Любовь — действительно игра, судьба раздает карты так, как ей заблагорассудится, а слабых игроков, как правило, ждет поражение.

— Но как научиться быть сильным игроком, когда ваша жизнь зависит от одного взгляда или слова, а жестокий отказ приведет вас к отчаянию?

— Но в этом и состоит любовная игра, мое милое дитя.

— Не надо жалеть меня, я не ребенок. Вы сильная женщина и умеете преподнести себя без стеснения и боязни. Раз вы не обратили на меня внимания, значит, я не интересовал вас. Вы, как все женщины, все делаете ради своего удовольствия, и вам совершенно все равно, какие чувства вы вызываете: страсть, отчаяние или ревность.

— Ах, ревность! — с раздражением произнесла Анжелика. — Мне бы хотелось забыть о ней, хотя бы на несколько часов. Позвольте мне пройти, Анн-Франсуа.

Он медленно отошел в сторону и следил за ней взглядом, когда она проходила мимо него, как будто хотел вобрать ее всю, без остатка.

— Ваша власть безгранична, — сказал он. — Среди прочих вы околдовали и моего отца, но он даже не осмелился ухаживать за вами.

— Не болтайте глупостей, Анн-Франсуа. На мой взгляд, ваша семья и так достаточно вмешивается в наши дела; мне бы хотелось по меньшей мере сохранить о ней дружеские воспоминания, но если вы будете продолжать в таком тоне, то это будет невозможно.

От разочарования его сердце вывернулось наизнанку, и он почувствовал, что может убить ее, что он сильнее.

— Я мог бы вернуть вам ваш упрек, мадам, — ответил он, и в его улыбке сквозило превосходство, — по поводу неприятностей, причиненных вами моей семье. Как ни жестоки для меня мысли о том, что вы были в объятиях г-на де Барданя, поверьте, что не менее тягостно вообразить мою мать в объятиях графа де Пейрака.

Анжелика вовсе не горела желанием продолжить этот диалог, бессмысленный и глупый, а кроме того, хотела доказать этому юнцу, что она его вовсе не боится. Но когда его последние слова долетели до нее, она резко остановилась и повернулась к нему. Она побледнела, но владела собой и холодно бросила:

— Объяснитесь!

Она вернулась, чтобы выслушать его. Свет, падавший на ее лицо, делал его почти прозрачным. Никогда еще она не казалась ему такой красивой. Вызывающая жестокость ее взгляда унижала его. Она требовала от него ответа, как от расшалившегося ребенка, который нагрубил старшим. Поистине она обладала несокрушимой силой духа, и он ненавидел ее за это.

— Да! Мою собственную мать! — воскликнул он. — Ее и вашего мужа. Я их видел вместе, в тот день, когда вы уехали на остров Орлеан. Я был в замке Монтиньи, внизу… Я знаю все, что там, происходило в тот день… И еще об этом знает Эфрозина Дельпеш… Я видел, как она следила за моей матерью и поджидала ее у дома так долго, что отморозила себе нос… Спросите у нее. Вот вам и прекрасная карточная партия: два короля, две дамы, и тем хуже для валета, он не в счет…

Он был весь во власти этой навязчивой идеи и спрашивал себя, какие еще доказательства привести к своим словам.

— А чуть позже г-н де Пейрак передал моей матери дорогую безделушку, золотой кубок.

Внезапно она дала ему пощечину, как будто резко ударила хлыстом. Он держался за щеку и с трудом приходил в себя после всех волнений, а она была уже далеко, почти у самого города.

***

Пройдя через сад губернатора, Анжелика вернулась в город по Оружейной площади. Она шагала, никуда не сворачивая, как во сне.

Слова Анн-Франсуа до сих пор стучали в ее голове. Они отпечатались в ее мозгу, как будто их выжгли каленым железом. И помимо собственной воли, в ней зарождалась уверенность, что он говорил правду! Это была правда! Она чувствовала это, знала, видела. Она увидела это в неискреннем взгляде Эфрозины Дельпеш, когда та пришла к ней со своим обмороженным носом.

Она почувствовала это в смущении Сабины, когда, будучи в гостях в замке Сен-Луи, она заметила маленький золотой кубок и подумала: «Постой-ка, когда же он ей подарил это?»

Она могла сказать, что поняла это еще раньше, по той легкости, с которой г-жа де Кастель-Моржа ответила на ее вопрос о ране на виске. Слишком быстрым и беззаботным был ее ответ.

Дрянь!

Анжелика продолжала идти, не обращая внимания на тех, кого она встречала по дороге. Ей хотелось одного: побыстрее оказаться дома и запереться в своей комнате. Тогда она сможет спокойно подумать обо всем. Когда она подходила к Соборной площади, дорогу ей преградил кортеж, направлявшийся от монастыря урсулинок. Огромная толпа сопровождала носилки и повозки, на которых были установлены обновленные реликвии Святой Анны, сверкающие золотом.

Именно в этот день решено было перенести все реликвии на северное побережье Бопре, в новый храм, сооруженный из камня и заменивший прежний деревянный.

В толпе Анжелика заметила скульптора и его сыновей, его учеников, а также множество священнослужителей, которые должны были произвести обряд благословения для многочисленных «спасенных» Святой Анной. Среди этих спасенных был и Элуа Маколле, и маленькая Эрмелина. Его Высокопреосвященство посетит храм позже, в августе, на день Святой Анны.

— Вы идете, с нами, г-жа де Пейрак? — раздался голос из толпы.

Она машинально ответила: «Нет». Когда процессия прошла, она продолжила свой путь.

Она не услышала звонкий крик маленькой Эрмелины, когда та, увидев ее, выскользнула из рук Перрины и, как мышь, устремилась в соседние улочки. Ее мать и кормилица бросились за ней, надеясь поймать ее раньше, чем лодки на пристани поднимут паруса.

В порту уже заканчивались последние приготовления к путешествию. Самая большая лодка быстро заполнилась людьми, державшими реликвии; статуэтки и дарохранительницу.

Поскольку г-жа де Меркувиль и кормилица Перрина так и не вернулись с Эрмелиной, то двое других детей Меркувилей тоже сошли на берег и уступили свое место другим желающим.

— Скажи мне, — спросил молодой Гонфарель у Элуа Маколле, — о чем говорит этот дым, который зажгли колдуны на острове Орлеан?

В каждой руке он держал маленькую статуэтку. Покрыв их золотом, урсулинки красивыми росписями украсили платье каждой из них. Никто еще не видел таких изумительных статуэток. На огромной лодке подняли парус, ветер подул и погнал лодку вперед, вместе с поющими людьми, священниками и позолоченными реликвиями.

Только Маколле должен был отправиться на другой лодке, сопровождая погребальницу; сейчас он стоял и внимательно смотрел вдаль, пытаясь расшифровать знаки, посылаемые колдунами с острова Орлеан .

Вооруженные моряки подошли к лодке, И один из них сказал:

— Эй, Маколле! Дай руку, вместо того, чтобы любоваться пейзажем! Нашел время для мечтаний.

Но Элуа Маколле вовсе не мечтал. Он не сводил глаз с маленьких белых облачков, которые то тут, то там поднимались над островом. По мере того, как он расшифровывал послание, губы его шевелились.