Мерзкий старикашка захихикал, и его дряблое тело затряслось в дьявольских конвульсиях.

— Хе-хе… хе-хе… Слишком поздно, красавица! Слишком поздно! Хе-хе-хе…

— Вы умрете. — В глазах барона читалась явная решимость выполнить задуманное. Он и лакей сделали еще один шаг вперед.

Они постарались окружить ее, не зная, что она им еще приготовила. Они насмехались над ней; все их внимание было сосредоточено на ней, они заранее предвкушали зрелище ее смерти. Это и помешало им вовремя заметить, что на них обрушился, как молния, как сокол, граф де Бардань со шпагой в руке.

Он оказался среди них так внезапно, как будто упал с неба. Одним ударом он поразил лакея, и тот тяжелой массой упал на землю, не успев даже крикнуть.

Развернувшись, он скрестил шпаги с Бессаром. После нескольких выпадов он выбил оружие из рук барона, который никогда не был силен в фехтовании, и вонзил ему шпагу в живот почти по самую рукоятку, затем резко вытащил ее, выпустив фонтанчик крови, и острым концом поразил горло противника.

Он отошел в сторону, чтобы сразиться с Сент-Эдмом; тот отбивался руками, как ослепшая летучая мышь. Он лишь слегка подтолкнул его, и тот упал. Точными яростными ударами он пригвоздил его к земле, поразив его в живот, шею, сердце, нанося всевозможные смертельные удары, как будто хотел прикончить ядовитое животное. Наконец, задыхаясь, он отошел в сторону и внимательно посмотрел на три поверженных тела, не проявят ли они малейшие признаки жизни.

Из всех троих самым изуродованным был Сент-Эдм, и он еще жил. Внезапно он поднял голову, с которой слетел пышный парик, его взгляд потускнел, кровь пошла горлом, и он замер бездыханный.

Подбежали слуга г-на де Барданя и наемный рабочий: один держал в руке пистолет, другой — палку.

— Мы здесь, господин, — закричал слуга. — Вам нужна помощь?

Бардань указал им на трупы, затем на край скалы, обрамлявший с юга долины Абрахама.

— Свяжите их, привяжите к шее камни и сбросьте оттуда в реку.

При свете луны лицо молодого человека казалось особенно бледным, и оно излучало ярость.

— В реку! Всю падаль в реку!

— Хорошо, господин.

— Даю десять экю каждому за эту работу… И еще десять за ваше молчание…

— Хорошо, господин, мы всегда к вашим услугам и к услугам короля, — ответил слуга, он всегда гордился тем, что служит в доме королевского посланника, наделенного особой миссией.

Что касается наемного рабочего, матроса, по пьянке отставшего от своего корабля, это был видавший виды парень, а за двадцать экю он готов был забыть, что убил родную мать. Тут же два молодца с необычайной быстротой связали бездыханные тела и потащили их к дому.

Оттаявшая земля пропиталась кровью.

Проследив за удалившимися слугами, Никола де Бардань повернулся к Анжелике и застыл в недоумении, решив, что она сошла с ума.

— Вы смеетесь!

— Ничего страшного, — ответила она. — Нет, я не смеюсь, но какое это удовольствие, не правда ли? Какое удовольствие!

— Да, — понял он и посмотрел на кончик шпаги, весь в крови и блестевший под лунным светом. — Да, это правда! Я тоже получил удовольствие… почти сладострастное, когда уничтожил их…

Нахмурив брови, он подошел к ней.

— Я узнал этих людей, что напали на вас. Они из приближенных герцога де ла Ферте. Это означает, что он послал их убить вас?

— Нет! Нет! — слишком быстро ответила она, потому что за решительным выражением его лица прочла желание бежать тут же в Квебек, взломать двери дома герцога и во сне прикончить его.

— Нет! Он ни при чем… Я уверена… Эти разбойники действовали по собственному усмотрению. Они… Они мне сами сказали об этом… Они хотели убить меня, потому что… Они боялись, что… что я их выдам…

Она вынуждена была замолчать, потому что голос ее задрожал от холода и пережитых волнений.

Граф де Бардань вложил шпагу в ножны и бросился к ней.

— Простите меня! Вы совсем без сил! Я просто скотина.

Он обнял ее.

— Благодарение Господу, я подоспел вовремя. Я вышел из дома, чтобы сквозь изгородь посмотреть, как вы будете уходить. Я услышал ваш крик, ветер донес его до меня…

Он крепко сжал ее в своих объятиях.

— …Ах, любовь моя! Я ужасаюсь при мысли, что с вами могла приключиться беда! Что значил бы мир без вашего присутствия!

Поддерживая ее, он довел ее до дома. В вестибюле Анжелика почувствовала себя немного лучше. Слышались голоса слуг, которые пришли за веревкой и переговаривались:

«Сначала займемся толстым… Старик совсем легкий, поэтому хватит двух ходок…»

Никола де Бардань на время оставил Анжелику, и она услышала, как он сказал слугам:

— Не снимайте с них одежду и украшения. Я не хочу, чтобы хоть малейший предмет навел на их след. За это я плачу вам еще десять экю. И знайте, что если один из вас ослушается меня — а рано или поздно это раскроется, — то сохраненный платок или кольцо с убитых будут стоить ему жизни.

— Хорошо, господин, — хором ответили слуги. В библиотеке Анжелика сама разожгла потухшие головешки в камине. Вошел Никола де Бардань и помог ей освободиться от грязной накидки. Он снял свою портупею и бросил все на край стола. Услышав звук сабли, ударившейся о дерево, Анжелика вновь в мыслях вернулась к ужасной сцене, разыгравшейся в долине. Отблеск холодной стали и кровь, капавшая со шпаги, вызвали у нее слезы, но это были слезы радости, внезапно охватившей все ее существо. Это была радость победы, торжества справедливости, которую немного заглушали жестокие картины трех трупов, трех бандитов, обрушившихся на нее.

С какой яростью Бардань разделался с ними! С каким исступлением! Ей до сих пор слышалось, как сталь пронзает плоть. Ей казалось, что она присутствовала при наивысшем проявлении правосудия; это было заслуженным наказанием ее врагов, и она присутствовала при этом.

Сраженные! Пронзенные шпагой! Отвратительные! Наконец-то! Хоть раз в жизни… До этого момента любое насилие было для нее мучительным, подобные зрелища угнетали ее, как будто она одна была причиной всего зла.

Но в этот раз все было по-другому. Да и она совершенно другая.

Она прижалась к молодому дворянину.

— Я всегда поклоняюсь Святому Михаилу, — сквозь рыдания произнесла она, — но только теперь я понимаю его. Нельзя все время позволять им… быть сильнее…

Она обвела свои руки вокруг шеи Барданя и спрятала свое лицо, прижав его к мускулистому мужскому телу.

— Я должна была избрать его своим покровителем… Святого Михаила…

Он ничего не понимал из того, что она бормотала по поводу Святого Михаила. Он чувствовал, что она нашла убежище в его объятиях, а когда она подняла к нему свои блестящие от слез радости глаза, он прочитал в них нежность и растерялся совершенно.

— Вам нужно… — сказал он, — вам нужно что-нибудь выпить, чтобы согреться, прийти в себя.

Но она удерживала его, она притягивала его лицо к своему, она искала его губы. Тогда он попытался расстегнуть ей корсаж и обнажить плечи.

Она отступила, чуть ли не оттолкнула его.

— Послушайте меня, Никола…

Он побледнел.

— Нет! Нет! Вы играете моими чувствами… Вы подносите напиток к моим губам, а потом прячете его.

— Я должна вам сказать…

— Нет!.. Я не позволю вам одурачить меня.

— Да послушайте же меня, Никола де Бардань, — крикнула Она, топнув ногой.

— Вы спасли мне жизнь, но неужели вы не видите, что я на пределе? Постарайтесь успокоиться. И выслушайте меня… На моем теле есть клеймо — лилия! Вы слышите меня? Клеймо на теле — лилия!

Он посмотрел на нее как безумный, но никак не мог понять.

— Да, — продолжила она, — мне ее поставили раскаленным железом, как всем убийцам, проституткам и ворам.

— И как мятежникам!

— Да, — в ее голосе послышался вызов.

Она взяла руку Барданя и провела его по своей обнаженной подмышке.

— Здесь! Вы чувствуете?

Кончиком пальцев он нащупал на спине проклятый контур от печати: цветок лилии. От прикосновения его холодной руки она содрогнулась.

— Вы узнаете ее, эту лилию?

Он коротко спросил ее:

— Почему вы рассказали мне именно сейчас?

— Чтобы вы не наткнулись на нее сами…

Он с недоверием смотрел на нее. Ее губы дрожали. Что это, страх перед разоблачением? Или же радость оттого, что она прочла в его взгляде смущение, какое испытала сама?

— Это… Это и было причиной? — прошептал он умирающим голосом. — Когда вы отказали мне в Ла Рошели?

Об этом она не подумала, но тут же поняла, что должна согласиться. Подобное внушение успокоит раны любви, которые она когда-то нанесла ему.

— Да! Что мне оставалось делать? Я была отверженной, а вы, вы были королевским лейтенантом!

— Это ужасно! Вы не должны были! Вы должны были… довериться мне!..

Он прижал ее к своей груди, затем медленно скользнул к ее ногам, на колени.

— Моя прекрасная служанка!

Рыдание сдавило ему горло. Она почувствовала, как его сильные руки стальным кольцом обхватили ее талию. От прикосновения к животу его лба у нее закружилась голова. Ее пальцы вцепились в волосы человека, стоящего перед ней на коленях. Но вместо того, чтобы оттолкнуть его тяжелую голову, она еще сильнее прижала ее к себе.

Его горячие губы вели ее к высшему блаженству. Он помог ей раздеться, его жесты были нежными и благоговейными.

Медленно он подвел ее к кровати, и они легли. Они смотрели друг на друга, ошеломленные совершенной свободой их обнаженных тел, которые могли сплетаться воедино и вновь отдаляться, следуя за приливами желания. Они позволили этому желанию вырваться наружу. Их руки и губы ласкали друг друга. Они растворились в бесконечном поцелуе, его горячее дыхание опалило их и блаженным теплом разлилось по жилам. И это могло теперь длиться вечно, пока хватит ни дыхания и сил.

Порывисто дыша, они предавались ласкам, и тела их, сплетенные воедино, охватило такое упоение, доходившее до страдания и толкавшее их в бездну страсти. Когда возбуждение достигло апогея, они погрузились в блаженство, пьянящее и пронзительное; они не могли себе представить раньше, что сладострастное слияние их тел будет таким всепоглощающим.