* * *

Луч света из приоткрытой двери разбудил ее.

В свете подсвечника с тремя свечами, который высоко держала Марго, Анжелика увидела, как первым вошел человек в длинном черном одеянии с квадратной шапочкой на голове. У нее возникло впечатление, что за дверью скрывается целая толпа — просто дверь не открывают настежь.

Следом за незнакомцем показались два мальчика, которые несли треножник, еще один тащил горелку, а молодая служанка была нагружена разной утварью — чайником, чашками, черпаками и ложками. Не без усилий двое мужчин — из тех, кого называют «hommes-de-malles»[96], — держали за ручки большой кожаный ларец. Она увидела, что одежда незнакомца усыпана астрономическими символами — солнечными дисками, луной, звездами и вихрями, сделанными из настоящей серебряной парчи. Каждый знак отражал свет, малейшее движение заставляло играть и перекликаться гаснувшие один за другим отблески, казалось, что это видение, звучание нежной, полной оттенков музыкальной гармонии.

Его квадратная шапочка из черного бархата напоминала головной убор судьи. Она тоже была украшена серебряным рисунком. Только мерцание одежды выдавало его шаги, так медленно он двигался. Низ длинного одеяния едва касался пола, поэтому казалось, что он скользит. Точно так же скользила в ночи Белая Дама, призрак Монтелу.

Но человек, которого привела Марго, не был духом. Подойдя к изголовью, он снял шапочку и поклонился так низко, что несколько мгновений Анжелика его не видела. Выпрямившись и застыв в небольшом поклоне, он назвал себя:

— Родриго Беншапрут из Толедо.

Его смуглое лицо было изрезано морщинами. Однако он не был стариком и говорил на местном наречии без акцента. Когда он обращался к Марго и помощникам, то делал это на окситанском языке.

Он приказал установить рядом треножник и сверху насыпать раскаленных углей. На другую низкую кованую подставку слуги резко опустили большой кожаный ларец. Затем они удалились. Марго продолжала высоко держать подсвечник, чтобы освещать всю комнату.

Внимание Анжелики привлек кожаный ларец. Это было произведение искусства: узоры на рельефной коже, подчеркнутые золотой росписью, повторяли символы на одеянии и шапочке. Ларец был из Кордовы, знаменитого города, который царил над всей мусульманской Испанией, прежде чем она раскололась на маленькие королевства, тайфы[97].

Торжественно и бесконечно медленно визитер поднял окованную железом крышку. На ней Анжелика различила нежные цвета двух миниатюр — двух человеческих силуэтов, склоненных в молитве. Золотой нимб указывал на их святость.

В ларце стройными рядами располагались многочисленные флаконы, коробочки, баночки, а в ящичках из тонких деревянных перегородок с узкими ячейками, которые ловкая рука открывала почти неуловимым движением, лежали связки стеблей, или цветов, или листьев, или корней всевозможных засушенных растений.

Чувствовался довольно насыщенный, но приятный аромат.

Анжелику очаровали заполненные травами баночками, растения, порошки различных оттенков из толченых или измельченных трав.

— Месье, вы врач?

— Да! Я врач.

— Почему ваши движения столь медлительны и так осторожны?

Он принял вид наставника.

— Во-первых, потому что я врач. Именно врач имеет дело с людьми, охваченными страхом, часто впервые осознавшими, что жизнь, их жизнь, хрупка и, особенно если речь идет о раненых, что их может постигнуть смерть. Они потрясены. Каждый жест, обращенный к ним, может стать роковым, разрывающим связь, удерживающую их среди нас. Спокойствие, мягкость, медлительность успокаивают больных, ненавязчиво напоминают им, что они все еще находятся в этом мире. Во-вторых, потому что мессир граф очень просил не пугать вас.

Анжелика весело рассмеялась.

— Что за выдумка! Я не из пугливых и не умирающая.

Но она заметила, что врач, разговаривая с ней, взял ее за руку и в самом деле так нежно, что она этого не почувствовала.

— Что вы делаете?

Все еще удерживая ее за руку, он прикрыл глаза и сказал, что слушает. Затем, с такой же деликатностью, он опустил ее руку на покрывало. Удерживая мизинцем и большим пальцем маленькую лупу (казалось, что она появилась прямо из его рукава), он склонился еще раз, почти касаясь ее лица, быстро изучил левый зрачок, потом правый — от неожиданности Анжелика даже шире раскрыла глаза.

Затем, выпрямившись, он представил ей двух святых, словно считал их своими помощниками. Старцы были изображены на миниатюре, которая украшала крышку его медицинского ларца.

— Это Косма и Дамиан[98], покровители врачей и хирургов. Они родились в Аравии и стали христианскими мучениками во время правления императора Диоклетиана.

Затем, видя интерес, который она проявляла к содержимому ларца, он назвал ей несколько растений, произраставших в Окситании, достаточно известных в восточных пустошах, там, где дует ветер Средиземноморья, более соленый, чем океанский; также он назвал некоторые цветы, редко встречавшиеся в других краях.

Все это время на маленькой жаровне кипятилась вода. После долгих размышлений врач добавил туда несколько щепоток и отсчитал несколько капель из флакона. Опираясь на подушки, Анжелика выпила лекарство. Пар окутал ее благоухающей дымкой.

Красочные, с золотыми нимбами силуэты святых Космы и Дамиана исчезли, возможно, потому что закрылась крышка ларца, но, скорее всего, потому, что ее веки вдруг стали тяжелыми и непреодолимо захотелось спать.

Анжелика заснула.

На следующий день, когда она проснулась, солнце уже высоко стояло в небе. Она чувствовала себя удивительно отдохнувшей.

Не приснился ли ей ночной визит? Однако в комнате еще витал аромат трав.

Анжелика слышала, как под окном переговаривались всадники — это компаньоны по верховым прогулкам разыскивали ее, но им сообщили, что графиня еще отдыхает.

В глубине дворца играли музыканты. Может, Жоффрей вернулся из вчерашней вечерней поездки?

Анжелика встретила его случайно, и он тут же принялся расспрашивать ее полушутя-полусерьезно — в манере, с которой теперь часто разговаривал с ней:

— Что случилось вчера? Слишком шумные беседы этих господ наскучили вам? Внезапно на вашем прекрасном лице появилось такое же выражение страха… какое было у вас, когда вы увидели меня впервые.

Протестуя, Анжелика улыбнулась слабой улыбкой. Она пробормотала, что ничего не случилось. Возможно, чрезмерная жара…

— Я посчитал необходимым, — продолжал граф, — пригласить весьма уважаемого врача. Я съездил за ним в город, где он живет, чтобы привезти сюда как самого мэтра, так и его медицинский ларец.

— Но я не болела. Не было необходимости беспокоить этого почтенного ученого.

Муж бросил на нее пристальный взгляд, и Анжелика поняла, что ее возражения бесполезны. Он все равно все разгадает.

С искренней заботой в голосе он произнес:

— Доктор Родриго Беншапрут сообщил мне результаты вашего осмотра. Он сказал, что вчера одно глубоко запрятанное и забытое воспоминание ворвалось в вашу память, и поэтому вы испытали такое же потрясение, как если бы вас пронзило копье… Об этих ранах необходимо было позаботиться незамедлительно, — так он мне сказал, — чтобы избежать болезни души. Он заверил меня, что я правильно поступил, разыскав его.

Слушая, Анжелика смотрела на него и не знала, что ответить.

Молодую женщину охватило желание довериться ему, но она чувствовала, что любое упоминание об ужасной тайне грозит опасностью.

Ее готовность рассказать и одновременно нерешительность были столь заметны, что он снова улыбнулся, но уже понимающе, снисходительно.

— Поговорим о другом… Что вы скажете о его методах врачевания?

Довольная, что смогла избежать расспросов мужа, Анжелика поспешила уверить его, сколь она была восхищена всеми сокровищами, скрытыми в медицинском ларце. Не только растениями, рекомендованными для лечения обычных болезней, о которых она уже знает, но также эликсирами, приготовленными из минералов, солей, растертых в воске и меде, применяемых при загадочных болезнях разума и души, происхождение которых не могут определить.

Жоффрей де Пейрак, как обычно, слушал ее очень внимательно. Ее глаза блестели все больше и больше. Она радовалась, рассуждая о дорогих ее сердцу растениях, воскрешая в памяти этим рассказом далекие и благословенные времена детства, проведенного рядом с Мелюзиной. И не заметила легкой иронии, блеснувшей в темных глазах графа.

— Действительно, — подчеркнул Жоффрей де Пейрак, когда она сделала паузу, — ученый врач предупредил меня об особенностях вашего характера, о которых я не знал, и они, признаюсь, меня сильно обрадовали, так как я вижу многочисленные и разнообразные доказательства того, что в один прекрасный день мы можем слиться в самом совершенном любовном согласии. Ваша скрытая сущность непременно соединится с моей во всех проявлениях чувственности.

— О! В самом деле!.. Я не думаю… что он вам такое сказал?!

— Что вы так же искусны, как и он, в области фармакологии, и намного больше его — в области лечения и… магии!

Муж улыбнулся, и улыбка подчеркнула шрамы, что придало его лицу насмешливое выражение.

— Знаете, почему наша связь еще более сильная, чем это представлял Молин?

— ?!

— Мы с вами отличная пара: колдунья и дьявол!

Анжелика вздрогнула.

— Сударь, вы смеетесь надо мной! Бог хранит меня! Колдунов сжигают!

— На самых больших кострах на земле Юга…

Анжелика соединила руки в пафосном жесте, который тотчас же сочла глупым, равно как и невольную мольбу, что слетела с ее губ.

— Я прошу вас! Не смейтесь надо мной!

Жоффрей стал серьезным, и Анжелика вдруг ощутила себя целиком во власти его страстного, не отпускавшего ее взгляда.