Анжелика бросила насмешливый взгляд в сторону покрасневшего священника, обвиненного в нескромности.

В гостиной, после того как принесли прохладительные напитки и закуски, Анжелика извинилась за отсутствие мужа и заверила, что сейчас же пошлет предупредить его. Дальше обмен любезностями продолжался как обычно.

— Я сама очень сожалею, что заставила вас ждать: я была на кухне, следила за приготовлением настоек. Но я злоупотребляю вашим временем, рассказывая о таких мелочах.

— Для Господа нашего нет мелочей. Вспомните о служанке Марфе[66]. Сегодня редко встретишь знатную даму, занимающуюся домашними делами. Тогда как именно хозяйка дома подает пример достоинства и трудолюбия слугам. А когда, ко всему прочему, в ней соединяются изящество Марии Магдалины и мудрость Марфы, как в вашем случае…

Но епископ говорил рассеянно, казалось, светские игры не входили в число приятных ему занятий. Несмотря на гордую осанку и нарочито прямой взгляд синих глаз, было в нем что-то не вызывающее доверия, что всегда беспокоило собеседников. Жоффрей заметил однажды, что епископ превосходно владеет искусством внушать людям чувство вины, а это даже лучше, чем умение убеждать.

Задумчиво потирая руки, епископ повторил, что очень рад снова видеть молодую женщину, которая редко появлялась в архиепископстве с того уже далекого дня, когда он венчал ее в Тулузском соборе.

— Я вижу вас в церкви и могу только похвалить ваше усердие. Но признаюсь, был несколько разочарован, не увидев вас в моей исповедальне.

— Я исповедуюсь капеллану ордена Визитации, монсеньор.

— Это достойный священник, но для вас, мадам, чья жизнь у всех на виду, мне кажется…

— Монсеньор, простите меня, — воскликнула Анжелика, смеясь, — я вам объясню свой выбор: у меня слишком незначительные грехи, чтобы исповедоваться в них такому важному человеку, как вы, я была бы очень смущена.

— Мне кажется, дитя мое, вы не понимаете самого таинства покаяния. Не во власти грешника оценивать тяжесть своих грехов. И когда до меня доходят городские слухи о распутстве, творящемся в этом доме, я очень сомневаюсь, что молодая женщина, столь красивая и очаровательная, могла остаться здесь такой же невинной, как в день ее крещения.

— Я не претендую на это, монсеньор, — прошептала Анжелика, опуская глаза, — но думаю, что слухи преувеличены. Это правда, праздники здесь веселые. Тут сочиняют стихи, поют, пьют вино, говорят о любви и часто смеются. Но мне никогда не приходилось видеть распутство, которое смутило бы мою совесть…

— Позвольте мне думать, что вы слишком невинны, чтобы лицемерить, дитя мое. Совсем юной вас отдали супругу, чьи слова не раз были близки к ереси, а его умение и опыт в обхождении с женщинами позволяют ему без труда влиять на ваш еще неокрепший дух. Достаточно вспомнить широко известные Суды любви, которые он ежегодно проводит в своем дворце, где собираются не только тулузские сеньоры, но и горожанки, а также все молодые дворяне провинции — я содрогаюсь и трепещу, сознавая, что благодаря своему богатству ваш муж с каждым днем приобретает все большее влияние на город. Главные капитулы[67] — как вы знаете, консулы наших провинций, — суровые и неподкупные судьи, уже обеспокоены появлением своих супруг во дворце Веселой Науки.

— Этих людей трудно понять, — сказала Анжелика с притворным возмущением. — Я часто слышала о честолюбивых устремлениях именитых горожан, которые желают быть принятыми в круг высшей знати до того дня, пока милостью короля они сами не получат дворянство. Мой муж не мелочный человек в том, что касается герба или древности фамилии. Он принимает всех, и мужчин и женщин, если они умны. Я удивлена, что господа капитулы недовольны этим.

— Прежде всего душа! — прогремел архиепископ, словно выступал с соборной кафедры. — Прежде всего душа, мадам, затем почести.

— Вы действительно думаете, что моя душа и душа моего мужа находятся в серьезной опасности, монсеньор? — спросила Анжелика, широко раскрыв ясные глаза.

Несмотря на то что Анжелика послушно следовала всем религиозным ритуалам, которые предписывались девушкам и дамам ее положения, — церковь, посты, исповеди, причастия, — ее мятежный разум восставал, как только все это переходило в крайность и противоречило ее природному здравому смыслу.

Архиепископ, прикрыв глаза и скрестив пальцы, унизанные алмазами и аметистами, выглядел сосредоточенным, словно искал в глубине сердца божественную подсказку для ответа.

— Разве я знаю? — наконец произнес он, вздыхая. — Я ничего не знаю. То, что творится в этом дворце, тайна для меня, и с каждым днем я беспокоюсь все больше и больше.

Неожиданно он спросил:

— Знаете ли вы, мадам, о работах вашего мужа в области алхимии?

— По правде говоря, нет, — ответила Анжелика спокойно. — Граф де Пейрак интересуется наукой…

— Говорят даже, он большой ученый.

— Я верю в это. Он проводит много времени в лаборатории, но никогда не приглашал меня туда. Без сомнения, он считает, что женщинам это не интересно.

Анжелика открыла веер, чтобы скрыть улыбку, а может быть, и смущение, которое начала испытывать под пронзительным взглядом епископа.

— Это мое призвание — читать в сердцах людей, — сказал архиепископ, который словно догадался о ее чувствах. — Но не беспокойтесь, дочь моя. Я вижу по вашему взгляду, что вы честны и, несмотря на ваш юный возраст, незаурядная личность. А что до вашего мужа, то, возможно, еще есть время и он покается в своих ошибках и отречется от ереси.

Анжелика вскрикнула:

— Но я вас уверяю, вы ошибаетесь, монсеньор! Возможно, мой муж не ведет себя как примерный католик, но он совсем не интересуется Реформацией и другими гугенотскими верованиями. Я даже слышала, как он насмехался над этими «унылыми бородачами из Женевы», он сказал, что их небесная миссия заключается в том, чтобы лишить все человечество удовольствия смеяться.

— Обманчивые слова, — мрачно проговорил прелат. — Не видят ли постоянно в его доме, в вашем доме, известных протестантов?

— Это ученые, с которыми он беседует о науке, а не о религии.

— Наука и религия тесно связаны. Недавно мои люди сообщили мне, что известный итальянец Берналли нанес графу визит. Вы знаете, что это за человек? После конфликта с Римом из-за нечестивых рукописей он нашел убежище в Женеве, где стал протестантом. Но не будем останавливаться на этих признаках духовного падения, о которых я сожалею. Есть вопрос, который волнует меня уже много лет. Граф де Пейрак очень богат и становится все богаче. Откуда у него столько золота?

— Но монсеньор, не принадлежит ли мой муж к одной из самых древних фамилий Лангедока, которая в старинном родстве с графами Тулузы, а те, в свою очередь, были так же влиятельны в Аквитании, как короли в Иль-де-Франс?

Архиепископ презрительно рассмеялся.

— Вы правы. Но дворянское происхождение еще не говорит о богатстве. Родители вашего мужа были так бедны, что этот прекрасный отель, где теперь царите вы, еще пятнадцать лет назад превращался в развалины. Разве граф де Пейрак никогда не рассказывал вам о своей юности?

— Н-нет, — прошептала Анжелика, удивляясь своему неведению.

— Он был младшим ребенком в семье и так беден, что в шестнадцать лет сел на корабль, идущий в дальние страны. Он долгие годы странствовал, и его уже считали мертвым, когда он объявился вновь. Родители и старший брат вашего мужа к этому времени умерли, а кредиторы делили между собой его родовые земли. Он выкупил все, и с тех пор его состояние только растет. Однако графа никогда не видели при дворе, от которого он стремится держаться в стороне, и он даже не получает никакой королевской пенсии.

— Но у него есть земли, — сказала Анжелика, чувствуя себя подавленной. — Он владеет обширными горными пастбищами, где разводят овец, чтобы получать шерсть, есть большая суконная мастерская, тутовые плантации, а также он владеет серебряным и золотым рудниками…

— Вы сказали — золото и серебро?

— Да, граф де Пейрак владеет многочисленными рудниками во Франции, где, как он утверждает, добывает золото и серебро.

— Как точны ваши слова, мадам! — сказал прелат вкрадчивым голосом. — «Где, как он утверждает, добывает золото и серебро!..» Это то, что я хотел услышать. Ужасные подозрения подтверждаются.

— Что вы хотите этим сказать, монсеньор? Вы пугаете меня.

Архиепископ снова устремил на нее взгляд своих очень светлых глаз, который иногда становился тверже стали. Он медленно произнес:

— Я не сомневаюсь, что ваш муж один из великих ученых нашего времени, и поэтому я полагаю, мадам, что он и вправду нашел философский камень, иначе говоря, раскрыл секрет Соломона — тайну получения золота с помощью магии. Но на что он пошел ради этого? Я опасаюсь, как бы он не получил свои способности, продав душу дьяволу!

Снова Анжелика прикрыла губы веером, чтобы не рассмеяться. Она ожидала намеков на торговлю, которую вел граф и о которой она кое-что знала из доверительных рассказов Молина и со слов отца; она опасалась этих намеков, понимая, что подобная деятельность наносит вред репутации дворянина. Но это странное обвинение, высказанное архиепископом, которого считали хорошо образованным человеком, сначала показалось ей смешным. Говорил ли он серьезно?

Вдруг Анжелика вспомнила, что Тулуза была одним из французских городов, где инквизиция еще имела власть. Ужасный институт Средневековья — трибунал, созданный против еретиков и для борьбы с теми, кто проповедовал новую веру — альбигойскими катарами, сохранял здесь свое исключительное право, и даже сам король не осмеливался оспорить его.

Тулуза, этот веселый город, был еще и красным от крови, ведь почти сто лет назад здесь больше чем где бы то ни было убивали гугенотов. Еще до Парижа тут была своя кровавая Варфоломеевская ночь. В Тулузе неустанно проводились многочисленные религиозные церемонии. Это был по-настоящему «звенящий остров», колокола беспрерывно призывали верующих на богослужения, город утопал в распятиях, святых ликах и реликвиях, словно в цветах. Пламя костров испанской инквизиции выжгло чистый свет латинского духа, который принесли сюда из Рима древние победители. Рядом с такими шутовскими братствами, как «Принцы Любви» или «Вожаки Юности», известными своими проделками, по улицам шли процессии флагеллантов, которые так истязали себя прутьями и шипами, что на мостовых оставались кровавые следы, а их глаза горели мистической страстью.